– Проходите и поплотнее закройте дверь! – крикнула Шарлотта. – Вилма слегка нервничает. Не дай бог, спрыгнет со стола и скроется в недрах корабля. Вы же знаете, как она умеет бегать!
Оскар прикрыл дверь и уставился на странную конструкцию на спине птицы. Гумбольдт подошел поближе, наклонился и принялся разглядывать Вилму, время от времени бросая недоверчивые взгляды на детали, громоздившиеся на всем свободном пространстве стола.
– Вы, случайно, не мой лингафон использовали, предварительно разобрав его до основания?
– Всего лишь тот прибор, что мы возили с собой в Перу. Но ты, дядя, и сам говорил, что он безнадежно устарел. Мы немного изменили конструкцию – так, чтобы она соответствовала размерам и весу птицы. Другой прибор, новый, благополучно пребывает в рабочем состоянии.
Девушка указала на кожаный кофр, покоившийся на полке.
– Ну что ж, тогда это меняет дело, – со вздохом облегчения заметил ученый.
– Поскольку Вилма располагает не слишком обширным словарным запасом, нам понадобились лишь несколько блоков, – продолжила Шарлотта. – Правда, высоковольтная катушка все-таки оказалась чуть-чуть великовата, но как знать, может, наша киви со временем еще расширит свой словарь.
Девушка поднесла птице немного корма на ладони. Та мигом все склевала.
Оскар с отвращением взглянул на неопределенного цвета гранулы в жестяной банке.
– Я все никак не спрошу: чем это вы все время пичкаете Вилму? Выглядит просто отвратительно.
– Специальный корм. – Шарлотта дала птице еще одну гранулу. – Смесь из сушеной моркови, овсяных хлопьев и пчелиного маточного молочка.
– Пчелиное молочко? Это еще что за зелье?
– Вещество, которым медоносные пчелы вскармливают свою матку, – пояснил Гумбольдт. – Высококонцентрированная смесь жиров, белков, минералов и микроэлементов.
– И что за польза от такого корма?
– Он способствует развитию интеллекта. Мы убедились, что такое питание оказывает стимулирующее воздействие на те участки мозга, которые ответственны за речь. Не желаешь попробовать?
– Нет уж, спасибо.
Обе девушки засмеялись.
Ученый установил стул посреди каюты.
– Ну что ж, давайте попробуем.
Шарлотта проверила, хорошо ли закреплен прибор, а затем включила его. Раздался короткий звуковой сигнал, вспыхнула зеленая лампочка.
– Порядок, – сказала Шарлотта. – Теперь можете поговорить с Вилмой.
Ученый значительно откашлялся.
– Вилма? Ты меня понимаешь? Я – Гумбольдт.
Птица внезапно прекратила клевать корм и уставилась прямо в глаза ученого. В свете лампы ее глазки-пуговки красновато светились.
– Да, – прозвучал из прибора металлический голос. – Большая черная птица… Я хорошо понимать.
У Гумбольдта глаза полезли на лоб.
– Ну и дела… – развел он руками. – Вы слышали?
– Еще бы, – ответил Оскар.
– Но ведь это просто поразительно!
Гумбольдт приблизился к птице, которая ни на секунду не спускала с него глаз.
– Дай мне немного корма, – прозвучал голос из раструба.
Шарлотта протянула дяде банку, и Гумбольдт вынул оттуда две гранулы.
– Гляди, Вилма. Сколько гранул у меня в руке?
– Две.
– Хочешь их получить?
– Да. Вилма хотеть. – Длинный клюв слегка приоткрылся. – Вилма голодный.
Гумбольдт отдал птице обе гранулы и тут же обратился к девушкам:
– У меня нет слов! Вам удалось то, в чем я терпел поражение за поражением. Как вы этого добились?
– Возможно, твоя ошибка состояла в том, что ты принимал за основу строй нашего языка, – сказала Шарлотта. – Но любой из человеческих языков слишком сложен для животного. Вилма все воспринимает как строго определенные сигналы, она не в состоянии оперировать образами и понимать иронию. Она как совсем маленький ребенок – ограничена непосредственным опытом. Поэтому при калибровке звуковой катушки мы действовали от противного: ставили перед Вилмой всевозможные задачи и записывали то, как она на это реагирует. Убедившись, что записан весь ее звуковой «репертуар», мы занялись подбором равнозначных понятий в человеческой речи. После этого оставалось как можно компактнее перенести запись на звуковую катушку… и все!
Голос Шарлотты зазвенел от гордости.
– Океания сама собрала всю схему. Это была колоссальная работа – можешь представить, как трудно было разместить все узлы в таком маленьком объеме. Но мы хотели, чтобы Вилма могла свободно бегать повсюду. – Она указала на второй лингафон. – Кроме того, мы снабдили оба прибора передающим и приемным устройствами, так что теперь возможна беспроводная связь между ними. Может пригодиться, если Вилма снова заберется в какой-нибудь закоулок.
Гумбольдт протянул Вилме ладонь с еще одной гранулой корма.
– Мало, – пискнул раструб громкоговорителя. – Вилма больше!
– Я поражен, – покачал головой ученый. – Это изобретение может открыть новую эру – эру взаимопонимания между людьми и животными. – Его глаза загорелись. – Представьте, какие перспективы тут открываются! Возможно, когда-нибудь нам даже удастся понять, что думают животные. И я бы совсем не прочь поэкспериментировать с Вилмой, прежде чем заняться подготовкой к завтрашнему погружению. Могу я взять ее ненадолго на свое попечение?
– Она к твоим услугам. – Шарлотта снова рассмеялась. – Пока у тебя достаточно корма в кармане, она будет как шелковая.
Оскар не знал, что и сказать. У него кружилась голова – не то от энтузиазма, царившего в этой каюте, не то снова дала себя знать морская болезнь. А может так подействовал на него запах гранул, которыми пичкали Вилму.
В любом случае, ему требовался глоток свежего воздуха, иначе его желудок снова устроит революцию…
25
На следующий день море действительно стало гораздо спокойнее. Ветер утих, а огромные валы превратились в мелкую зыбь, лениво плескавшуюся у бортов «Калипсо». Вокруг корабля кружили чайки, наполняя воздух пронзительными криками.
Испытательное погружение батисферы «Наутилус» было назначено на девять утра. Стальной шар стоял с открытым люком на палубе, его внешняя оболочка тускло мерцала на солнце, словно кожа выброшенного на берег кита. Вся команда собралась вокруг аппарата в нетерпеливом ожидании.
Ипполит Рембо уже с раннего утра был на ногах, и сейчас носился, как обезумевшая белка, вокруг аппарата, отдавая приказания своим сотрудникам. И вот заскрипели стальные тросы и зазвенели цепи. Могучая паровая лебедка заработала на полную мощность, приподнимая над палубным настилом многотонную громаду. Поршни подъемного устройства через сложную систему блоков, закрепленных на поверхности батисферы, передали свою мощь стальной махине. Матросам приходилось непрерывно подавать воду в редуктор устройства, чтобы защитить от перегрева шестерни и резьбовые соединения. Компрессор, также установленный на палубе, обеспечивал аппарат воздухом с помощью длинного гибкого шланга.
Оскар с замиранием сердца наблюдал, как «Наутилус» с находящимся в люке Рембо медленно поднялся в воздух, а затем, слегка раскачиваясь, начал спускаться вдоль борта корабля к поверхности моря. Быстрыми штрихами он зарисовал эту сцену в своем блокноте и добавил рядом несколько коротких замечаний. Рисунки были не слишком аккуратными, но их было вполне достаточно, чтобы потом изобразить все более точно и детально. Наконец, «Наутилус» до половины опустился на воду и теперь как бы стоял на волнах. Вниз спустили трап, и довольный конструктор вскарабкался обратно на палубу.
– Все в порядке! – энергично прокричал он. – «Наутилус» готов к первому настоящему погружению! Мсье Гумбольдт, не окажете ли вы нам честь и не присоединитесь ли к нам?
Ученый потрепал вихры Оскара.
– До скорого, мой мальчик. Держи за нас оба кулака!
Быстрыми шагами он спустился по узкому трапу, ведущему к башенке люка в верхней части «Наутилуса», и уже собирался нырнуть внутрь стального шара, когда Океания задержала его. К ним спустился Рембо, и девушка шепотом обратилась к обоим мужчинам. Ученый несказанно удивился.
– В самом деле?
Она кивнула.
Коротышка Рембо быстро взглянул на Оскара, словно оценивая юношу, а затем произнес:
– Мсье Гумбольдт, моя дочь спрашивает, не будете ли вы возражать, если мы прихватим с собой еще одного человека. Батисфера рассчитана на четверых, поэтому одно место у нас пока свободно.
– Никаких возражений! – ответил ученый. – Это ваша экспедиция и ваш аппарат. Кого именно вы имеете в виду?
Океания улыбнулась.
– Я хотела бы, чтобы нас сопровождал Оскар.
Оскар вздрогнул и едва не выронил за борт карандаш.
– Я?
– Ты, кажется, боишься?
– Э-э… в общем-то, нет. Во всяком случае, сейчас я ничего не боюсь, – добавил он.
– Тогда вперед! – Океания помахала рукой. – Я думаю, ты заслужил небольшое вознаграждение. Лет через сорок сможешь рассказать своим внукам, как участвовал в первом в истории погружении батисферы!
Девушка лукаво взглянула на него.
Оскар украдкой покосился на Шарлотту, но лицо той оставалось непроницаемым. Посторонний ничего не смог бы прочесть на нем, но только не Оскар. Он ясно видел, что внутри у Шарлотты все кипит. Даже губы девушки побелели от едва сдерживаемых чувств.
– Ты не обидишься, если я отправлюсь с ними?
Шарлотта тут же сделала вид, будто удивлена его вопросом.
– Конечно нет. И с какой стати?
– Потому что я знаю, что ты сама ужасно хотела бы оказаться на моем месте.
Шарлотта отмахнулась.
– У меня еще будет такая возможность, и не раз. Иди, наслаждайся.
Шарлотта отлично сыграла свою роль, и в этом ее поддерживало желание не ударить в грязь лицом перед Океанией. Оскар натянуто улыбнулся и кивнул.
– Тогда ладно.
Он спрятал блокнот в наплечную сумку и ступил на трап. Легко пробежал по узкой доске и благополучно достиг верхней части подводного аппарата, где поджидал его Гумбольдт.
– А ты, парень, однако, хитрец! – прошептал он, заговорщически улыбая