– Я нашел ее совершенно случайно, в десяти шагах от тела, – спокойно сказал Мулрадж. – Она была занесена пылью, а я ненароком поддел ее носком башмака. Позже я показал пуговицу вашему носильщику, сказав, что нашел в своей палатке, а он заявил, что она ваша и он только вчера обнаружил, что на рубашке, которую вы носили накануне, не хватает одной пуговицы. Я пообещал непременно вернуть ее вам, обратив дело в шутку.
Несколько мгновений Аш молчал, сообразив, что он оторвал пуговицу, когда раздвинул ворот рубахи, дабы показать шрам на груди. Счастье, что ее нашел Мулрадж, а не один из приспешников Биджу Рама, – хотя вряд ли кого-нибудь заинтересовала бы такая находка. Аш взял пуговицу с ладони Мулраджа и беззаботно промолвил:
– Видимо, я потерял ее, когда мы ехали к месту стоянки.
– Возможно. – Мулрадж пожал плечами. – Правда, если бы меня спросили, я бы сказал, что вчера утром вы были в рубашке защитного цвета с костяными пуговицами. Впрочем, неважно. Мне лучше ничего не знать. Мы никогда больше не возвратимся к этой теме.
Они никогда к ней не возвращались. Ни тогда, ни позже Мулрадж не задал никаких вопросов, а Аш не сообщил никаких сведений по собственной инициативе. Пран, Мохан и Сен Гупта отбыли на рассвете следующего дня, предположительно в Бенарес, а громадный отряд двинулся дальше. И хотя трудно было надеяться, что теперь в нем не осталось никаких шпионов и заговорщиков, оставшиеся едва ли представляли серьезную угрозу – главным образом потому, что они лишились руководства, но отчасти и потому, что не знали наверняка, являются ли смерть предводителя и внезапный отъезд его ближайших соратников просто стечением обстоятельств, а если нет, то многое ли стало известно об их делах. Ни в чем не уверенные, они затаятся и не станут предпринимать никаких действий, а следовательно, какое-то время Джхоти будет в безопасности. Во всяком случае, в наибольшей безопасности, чем когда-либо, решил Аш.
Анджули по-прежнему не показывалась, и он знал, что вряд ли увидит ее снова, разве что в образе закутанной в сари невесты на церемонии бракосочетания. Сейчас, когда до владений раны оставалось всего несколько переходов, непринужденная атмосфера, столь долго сохранявшаяся во время путешествия, сменилась официальной и строгие правила, которыми прежде удавалось отчасти пренебрегать, снова вступили в силу. Аш даже не мог передать девушке несколько слов, ибо теперь невест держали в уединении. Дополнительные стражники окружали их рутх на марше и охраняли их палатки во время стоянок, и он ничего не мог поделать – разве что открыто носить на груди талисман в дни брачных церемоний в надежде, что Анджули увидит и будет знать: он нашел его и понял смысл послания.
Половинка перламутровой рыбки была не только знаком прощения и примирения, но и напоминанием, что другая половинка по-прежнему находится у Джули и что, может статься, однажды – когда-нибудь – они снова будут вместе.
Аш попытался найти возможное утешение в этой мысли. Утешение было слабым, но за неимением другого приходилось довольствоваться хотя бы таким. Однако большую часть времени он старался не думать о Джули – и о будущем. Будущее без нее представлялось чередой безрадостных бессмысленных лет, простиравшейся перед ним подобием бесконечной дороги, ведущей в никуда, и мысль о нем пугала Аша.
Часть 4БХИТХОР
27
Когда впереди показалась низкая горная гряда, служившая северной границей Бхитхора, в лагерь прибыли послы от раны.
Они привезли подарки, гирлянды и приветственное обращение от своего повелителя. Ко всеобщему легкому замешательству, их сопровождала группа людей, на первый взгляд производивших впечатление бандитов в масках, но на деле оказавшихся всего лишь княжескими слугами, которые по местному обычаю заматывали свободным концом тюрбана нижнюю половину лица на манер обитающих в Сахаре туарегов. У неподготовленного человека это обстоятельство вызывало тревогу, наводя на мысль о разбойниках и насилии, но в действительности являлось (так им объяснили) знаком уважения в Бхитхоре: «символическим прикрытием жалких черт от лучезарного сияния ликов высокородных особ». Тем не менее вид сей безликой толпы отнюдь не придавал уверенности, и не один Аш задался вопросом, что же за страна такая – Бхитхор. Однако беспокоиться на сей счет было уже слишком поздно.
Оставалось только продолжать путь, и тремя днями позже громадная процессия, много недель назад вышедшая из Каридкота, пересекла границу владений раны, где была встречена кавалерийским эскортом и группой сановников во главе с визирем – премьер-министром, который преподнес очередные гирлянды и произнес очередную длинную и витиеватую речь. Но если Аш хоть на миг вообразил, что для него хлопоты и заботы почти закончились, его ждало разочарование. На самом деле они лишь начинались.
Когда визирь отбыл, Аш, Мулрадж и несколько высокопоставленных придворных из свиты невест выехали с людьми раны к месту, где гостям надлежало разбить лагерь на срок своего пребывания здесь и где всем им, за исключением считанных единиц, предстояло жить, пока не наступит время возвращаться обратно в Каридкот. Место стоянки, выбранное самим раной, находилось в длинной ровной долине, милях в трех от древнего города-крепости Бхитхор, давшего название княжеству. На первый взгляд выбор казался отличным: значительные размеры долины позволяли расположиться свободно, не теснясь, и вдобавок здесь протекала река, которая могла с избытком обеспечить лагерь водой. Но Аш хранил мрачное молчание.
Как офицер разведчиков, приобретший немалый опыт в боевых действиях на границе, он видел, что данное место стоянки имеет гораздо больше недостатков, чем преимуществ. К примеру, в долине находилось по меньшей мере три форта. Два из них отчетливо виднелись в дальнем ее конце: они стояли на вершинах холмов по обе стороны от города и не только защищали подступы к столице, но и обеспечивали хороший обзор всей долины. Третий форт возвышался над узким, с отвесными стенами ущельем, которым они проехали, чтобы попасть в долину, и даже незаинтересованный наблюдатель (каковым Аш отнюдь не являлся) мог заметить что древние стены форта находятся в отличном состоянии, а бастионы оснащены устрашающим количеством тяжелых пушек.
Эти пушки, как и сам Бхитхор, были остатками более ранней и варварской эпохи – громадные бронзовые чудища, отлитые в царствование Акбара, величайшего из Моголов и внука Бабура Тигра, но все еще способные метнуть смертоносное железное ядро в любого, кто попытается пройти через ущелье.
С учетом всех этих обстоятельств долина походила на западню, и Ашу, обследовавшему местность критическим взглядом, не понравилось предложение войти в нее: он не имел причин не доверять ране, но ему было прекрасно известно, что в последнюю минуту зачастую вспыхивают ссоры по поводу выплаты или невыплаты выкупа за невесту и прочим финансовым вопросам, связанным с бракосочетанием. Стоило лишь вспомнить драму, предшествовавшую бракосочетанию Лалджи, когда родственники невесты внезапно потребовали удвоить прежде оговоренную сумму.
Поскольку приказы командования со всей определенностью предписывали Ашу защищать интересы сестер махараджи и проследить за тем, чтобы все выплаты произвелись в должном объеме, ему представлялось по меньшей мере неразумным позволить невестам и многочисленной свите разбить лагерь в столь уязвимом месте. Под прицелом пушек раны вести переговоры будет трудно, если не невозможно, и не исключено, что он, Аш, опасаясь кровопролития, будет вынужден принять любые условия, поставленные женихом. Такая перспектива нисколько его не прельщала. К нескрываемому недовольству бхитхорских сановников, он отказался расположиться лагерем в долине и выбрал для стоянки место примерно в двух милях от ущелья, обеспечивавшего доступ в нее, а кроме того, послал к политическому офицеру, ответственному за данную часть Раджпутаны, нарочного с письмом, в котором сообщал о том, что он сделал и почему.
Решением Аша остались недовольны все, кроме Мулраджа и нескольких осторожных и рассудительных старейшин, ибо остальные с нетерпением ждали возможности побродить по базарам Бхитхора и осмотреть достопримечательности города. Они и сейчас могли доставить себе такое удовольствие, но только покрыв примерно шестнадцать миль до города и обратно, а погода стояла очень жаркая. Поэтому люди ворчали и роптали, а рана прислал двух своих пожилых родственников с делегацией высокопоставленных чиновников, чтобы выяснить, почему сахиб не позволил невестам и свите разбить палатки поблизости от города и в превосходном месте, специально для них подобранном.
Посланники не скрывали обиды, и ответ Аша, что данное место стоянки полностью устраивает каридкотцев, нисколько их не успокоил. Они отбыли в таком негодовании, что Кака-джи испугался и предложил принять в расчет желания раны – ведь если они оскорбят его, он может вообще отказаться от брака. Аш считал такой поворот событий в высшей степени маловероятным, если учесть, что половина выкупа за невест уже выплачена и приготовления к свадьбе обошлись княжеству в кругленькую сумму.
Даже Мулрадж немного засомневался, а пришедший наконец ответ от политического офицера оказался сухой запиской, в которой капитану Пелам-Мартину в холодных выражениях делался выговор за чрезмерное усердие и давался совет безотлагательно перебраться на предложенное место стоянки.
По словам политического офицера, подобное ничем не оправданное проявление осторожности может оскорбить рану, который, конечно же, не станет отказываться от своих обязательств или пытаться диктовать неприемлемые условия, а следовательно, чем скорее они переместят лагерь, тем лучше. Аш не мог позволить себе проигнорировать содержание и тон записки и, покорившись неизбежному, отдал приказ к выступлению.
Двумя днями позже замыкающий отряд длинной колонны проехал через ущелье, под пушками возвышавшегося над ним форта, и буквально через несколько часов опасения Аша полностью подтвердились, а уверенность политического офицера оказалась беспочвенной.