Ты, Миша, опять не выдерживал: «Мамо, хала – это ведь не колобок!»
«Не мешай, папа», – открывал рот Яшенька и получал очередную порцию каши.
«Михаил Абрамович, вам заняться нечем?» – возмущалась мама и продолжала: «Приплёлся Иоська домой, сел невесел, голову повесил. А Лягушка и спрашивает: “И что это ты, Иося, невесел? Шо уже такое случилось? Уже твоя мама тебя против меня настроила! Уже гадостей наговорила! ”
А Иося и отвечает ей: “Как же мне не кручиниться, если мама сказала, чтобы ты халу испекла к Шабесу”.
“Не тужи, Иоська, – отвечала ему Лягушка, – будет тебе хала”.
Ушёл Иоська спать, а Лягушка на двор выскакала, шкурку зелёную скинула и превратилась в такую девочку, в такую красавицу! И ну давай орать: “Мамалэ-нянялэ! Собирайтесь-ка, снаряжайтесь-ка. Испеките мне халу к Шабесу! ”
И сбежались отовсюду мамалэ-нянялэ и ну давай халы печь! А наутро все три невестки собрались у свекрови, хвастаются халами.
Цецилия взяла в руки первую халу, Двойрину, и говорит: “Скажи-ка ты мне, Двойра, что это за сухарь такой? Дрожжи положить забыла? А у тебя, Сара, что за сморчок такой?”»
Ты, Миша, не пропускал ни слова: «Мамо, скажите, чтобы мальчик понял: эта хала таки была похожа на саму Сарочку…»
«И тут Иоська достал свою халу…»
Ты, Миша, не смог не вставить: «Ай да Иоська, ай да сукин сын!»
Яшенька поворачивал голову к папе и спрашивал: «Папа, а что такое “сукин сын”?»
Я крутила пальцем у виска, а мама переводила: «Ай да Иоська, ай да молодец! Вот что это значит, Яшенька. Кушай!»
«Рассказывай, бабушка!» – просил Яшенька.
«Да, мамо, аж мне интересно стало, чем дело закончится», – не унимался ты.
«”А теперь пусть ваши жёны на Шабес явятся, да свечи зажгут, да к столу сядут”.
И стали братья над Иоськой потешаться: “Как же ты, Иоська, жабу свою за стол посадишь?”
Приплёлся Иоська домой, сел невесел, голову повесил.
А Лягушка и спрашивает его: “И что это ты, Иося, невесел? Шо уже такое случилось? Уже твоя мама тебя против меня настроила!”
А Иося ей отвечает: “Как же мне не кручиниться? Мама сказала, чтобы ты к Шабесу явилась, да за стол с невестками села, да свечи зажгла… А как я тебя, такую зелёную, за стол посажу?”
А Лягушка ему и отвечает: “Не тужи, Иоська. Как женился, так и посадишь. Ты к Шабесу придёшь, за стол сядешь, кидуш на вино сделаешь, а как услышишь гром, так и скажи: это, мол, моя Лягушонка в коробчонке приехала”».
Ты, Миша, не мог пропустить, чтобы не сказать своё веское слово: «Мамо, а что, без грома никак?»
Мама говорила: «А из сказки слов не выкинешь, зятёк! Кушай, Яшенька, кушай, папу своего не слушай. Ушёл Иоська спать, а лягушка на двор выскакала, шкурку зелёную скинула и превратилась в такую мейдэлэ! И ну давай орать: “Мамалэ-нянялэ! Собирайтесь-ка, снаряжайтесь-ка. Платье мне к Шабесу приготовьте, да косынку красивую”.
И сбежались отовсюду мамалэ-нянялэ и ну давай шить-вязать! А под вечер стали собираться к столу Мойша с Двойрой, Сруль с Сарой и Иоська один невесёлый пришел. А братья над ним потешаются: “Что же ты жабу свою не принёс? Что же в платочек-то не положил? Что же ты её не нарядил? Что же за стол не посадил?”
И тут раздался гром. Испугались все, а Иоська и сказал: “Не бойтесь! Это моя Лягушонка в коробчонке прискакала”.
И вошла еврейская девочка красоты неписаной! И стали они жить-поживать, да детей рожать…»
И ты, Миша, конечно, не мог не закончить сказку: «А смысл этой сказки, Яшенька, такой: не надо, сынок, надеяться на удачу и пускать стрелы куда ни попадя – они всё равно упадут не туда, куда надо. А надо поднять свой тухес и идти искать свой нахес. Старая еврейская поговорка, сынок, гласит: “Любимую надо рассмотреть не глазами, а сердцем”».
Каша была съедена, бабушка довольна, а я смотрела на всех вас, моих любимых, и думала: «Мальчик мой, люба моя, не будь тем, кто всё время ищет. Будь тем, кто всё время что-то находит…»
История семнадцатаяЮный натуралист
– Мишенька, кецеле, что-то я сегодня не очень хорошо себя чувствую. Давление, сердце стучало, как сумасшедшее. Думала, не дойду до балкона. Лекарства выпила… Я пью столько таблеток, что для них нужно будет покупать отдельный чемодан, когда… Но потихонечку, помаленечку, я уже здесь. О, Сёмочка, как жизнь? Как твои гады поживают? Ну да, пресмыкающиеся. Прости, дорогой, я не хотела тебя обидеть! Ты всё там же работаешь? Никто тебя ещё не покусал? И что, ты выжил? Сёмочка, я всегда хотела тебя спросить: почему именно пресмыкающиеся? Они чудесные? Сёмочка, я помню, как орала твоя мама, когда ты впервые принёс в дом гадюку. Какая разница, мальчик мой? Для меня что уж, что гадюка – твари подколодные.
– Миша, знаешь, кто приходил? Сёма приходил. Помнишь Сёмочку? Сына Бори и Доры. Да, он по-прежнему любит гадов. Учёный мальчик. Я всё время думаю: почему именно гады стали так дороги Сёмочке?
Сначала были черви. Обычные дождевые черви. Сёмочка решил изучать дождевых червей, взял лопату и, накопав их небольшую коробочку, поставил в холодильник. Почём я знаю, зачем он поставил их в холодильник? Было лето, может, им было жарко в коробочке? Когда мы ехали в переполненном автобусе, нам тоже бывало жарко в этой тесноте.
Дора утром вставала раньше всех, чтобы приготовить завтрак своим мужчинам. Открыв холодильник, она увидела, что на его стенках висят какие-то листочки. Сослепу, не разглядев, Дора подумала, что это базилик, потому что листочки были бордово-зелёного цвета. Она взяла один листочек «базилика», и он тут же зашевелился у Дорочки в руке. Дора остолбенела, и когда «листочек» повернул к ней то ли свою задницу, то ли свою голову, стала орать. Сёмочка подскочил с кровати и, еле успокоив маму, вымыл весь холодильник так, что его можно было выставлять на продажу.
Потом на сэкономленные в школьной столовой деньги Сёмочка купил змеюку и принёс её домой. Раздарив всех рыбок каким-то юным натуралистам из соседних дворов и вычерпав всю воду, Сёма посадил ужа в аквариум.
У Доры была такая привычка: по вечерам она садилась в кресло, что стояло напротив аквариума, и медитировала. Почём я знаю за эти медитации? Ей какой-то врач посоветовал завести рыбок, смотреть на них и получать удовольствие. Боря купил аквариум и кресло, потом сходил на базар, принёс рыбок и выпустил их в аквариум. Врач сказал, что рыбки гасят гнев и подозрительность, а наша Дора была очень подозрительной. Она всех подозревала во всём, а особенно Борю.
Теперь представь себе, Миша: подслеповатая Дора подходит к аквариуму, открывает баночку с кормом, чтобы покормить рыбок, кидает корм, не замечая, что воды в аквариуме нет, а на камешках под лампой греется маленький, семидесятисантиметровый уж Каа, как назвал его Сёма. Ужу, видимо, корм не пришёлся по душе, и, когда Дора, надев очки, села в любимое кресло, чтобы взаимодействовать с милыми рыбками, она даже заорать не смогла: из аквариума на неё немигающим взглядом смотрела змеюка и шевелила языком.
Что она хотела, Миша? Откуда я знаю, что эта гадина хотела от нашей Доры. Я только знаю, что через полчаса в наш двор вбежали врачи с носилками, а потом из дома вынесли полуживую Дорочку в предынфарктном состоянии. И то, что ужи – самые безобидные на свете животные, не имело никакого воздействия на Дорочкин мозг.
«Бэтя, ты представляешь себе, этот засранец Сёма сказал, что змеюка – это такой домашний питомец. Всё равно что пудель или кот. Скажи, тебе хоть раз змея в глаза смотрела? Нет? Бэтя, ты счастливый человек. Эта тварь имеет интеллект: она так смотрела на меня, что я подумала, будто она приглашает меня стать её трапезой! Бэтя, скажи, ты бы хотела стать трапезой этой твари?»
Но вскоре этот «домашний питомец» куда-то испарился. Сёма подозревал, что его специально выпустил Боря, потому что у него был выбор: или змея, или Дора. Он остановил свой выбор на Доре. Но Боря божился рыдающему Сёмочке, что это не его рук дело и что к исчезновению Каа он никакого отношения не имеет.
Эта история так бы и канула в Лету, но не тут-то было. Змея появилась неожиданно в квартире Хаима Глюкмана. Да, Миша, того самого, что имел любовницу. Ой, что ты, всё было бы очень смешно, если бы не было так страшно.
Хаим, придя от своей любовницы, пошёл в туалет. Обычное дело, скажешь ты мне и будешь прав. Он взял с собой свежего «Одесского вестника», чтобы узнать, что творится в городе и за его пределами.
У тебя тоже была такая привычка, Миша. И с тобой это тоже могло бы случиться, но Бог метит шельму. Я думаю, что если бы у тебя была любовница, змеюка бы и тебя не обошла стороной…
Как только бедный Хаим расположился на унитазе и углубился в последние новости, он почувствовал, что кто-то лёгким прикосновением потрогал его за задницу. Хаим соскочил с унитаза, заглянул в него и никого не увидел. «Показалось», – подумал Хаим и опять пристроился на унитазе. Но не успел Хаим взять в руки газету, как что-то отчётливо пощекотало его пятую точку. Хаим подпрыгнул, как ужаленный. Из унитаза на него смотрела змея. Хаим замер с газетой в руке и не мог даже заорать. Во-первых, он не знал, что это за змея. Во-вторых, он подумал, что если бы она хотела укусить – у неё был такой шанс. Но поскольку она только лизнула, значит, она, видимо, была сыта. Хаим быстро закрыл крышку унитаза и громким шёпотом позвал: «Этя!»
Этя вошла в туалет и увидела картину маслом: Хаим со спущенными штанами и «Одесским вестником» в одной руке держал крышку унитаза другой рукой. С выпученными от ужаса глазами он прошептал: «Этя, ты не поверишь, но у нас в унитазе живёт удав…»
«Хаим Глюкман! Не делай мине беременную голову! Удав живёт в твоей голове. Отойди от унитаза и надень штаны, когда с женой разговариваешь», – сказала ему Этя.
Хаим тихонько натянул штаны и отошёл от унитаза. Этя смело открыла крышку и увидела, что змея, свернувшись калачиком на стенках унитаза, задремала. Чтобы не разбудить спящую змею, Этя тихонько закрыла крышку и побежала звать Сёму…