Дальнейшие события разворачивались с невероятной быстротой, словно промедление с расправой над Васильком действительно представляло угрозу княжескому благополучию и Святополка, и Давида.
Рис. 25. Василько Теребовльский в Здвижене
Ночью, чтобы никто не видел, сторонники Давида перевезли окованного Василька в Белгород и поместили его в избу[103]. Входя в помещение, князь обратил внимание на то, что там находится человек, которого летопись называет торчином, и острит нож. Молнией пронеслась в голове Василька мысль, что его хотят ослепить, и он начал просить пощады. С мольбою он обратился к Богу: «Господи, услыши правду мою». Вскоре в избу вошли Сновид Изечевич, конюх Святополка, и Дмитрий, конюх Давида. Энергичными движениями они разостлали на полу ковер, схватили Василька и хотели его свалить на землю. Однако и окованный князь оказал им сопротивление. Втроем они не могли справиться с ним, но подоспела подмога, и Василько все же оказался на земле. Затем его по шею закатали в ковер, сняли с печи две доски, положили их на грудь князя и сели на них с двух сторон. После этого торчин, которого летопись именует Беренди, приступил к исполнению своего черного дела. Пытаясь вынуть ножом глаз, он сначала промахнулся и порезал лицо князю, но затем справился с волнением и хладнокровно вынул оба глаза. Василько потерял сознание и лежал, согласно замечанию летописца, «яко мертв».
Прервем на некоторое время последовательное повествование и постараемся ответить на вопрос, не скрываются ли за этой необычной для Руси конца XI в. расправой над князем, кроме Давида и Святополка, еще и другие действующие лица. В свое время В. Васильевский, а затем и И. Будовниц[104] полагали, что тут не обошлось без участия коварных византийцев, которые широко практиковали ослепление бунтовщиков.
Находясь в заключении у Давида Игоревича, Василько доверительно рассказал попу Василию о своих неосуществленных планах с помощью наемных дружин берендеев, печенегов и торков предпринять походы на Польшу и дунайские владения Византии. Византийцы могли быть осведомлены об этих замыслах Василька, в бесстрашии которого они уже имели возможность убедиться в 1091 г., когда он спасал империю от печенегов и учинил над ними страшную расправу под Константинополем.
Сказанное совершенно естественно ставит вопрос: не было ли замешано в ослеплении Василька византийское правительство, которому болгарские планы русского князя должны были внушать опасения? И. Будовниц пишет, что «византийские агенты могли заинтересовать Давида Игоревича перспективой получения принадлежавших Ростиславичам Червенских городов, которых он действительно домогался после ослепления Василька, а Святополка, известного своим корыстолюбием, — подкупить богатыми дарами».
Так ли было на самом деле, сказать сложно. Предположение больше эмоциональное, чем рациональное. Не исключено, что к концу XI в. византийской изощренностью в казнях овладели и русские. Как бы то ни было, кровь Василька прежде всего лежит на совести Давида и Святополка.
В обморочном состоянии Василька вынесли из помещения, положили на воз и немедленно отправили во Владимир. По дороге, в Здвижене, сделали остановку. Для этого был избран двор местного попа. Здесь с князя сняли кровавую сорочку, которую отдали постирать попадье. Отстирав кровавые пятна, она одела сорочку на Василька и стала оплакивать его, как покойника. Василько очнулся, попросил воды и спросил, где он находится. Затем, пощупав на себе сорочку и поняв, что на ней уже нет следов крови, спросил: «Чему есте сняли с мене? Да бых в той сорочкѣ кровавѣ смерть принялъ и сталъ пред Богомъ»[105].
Рис. 26. Перевозка ослепленного Василька Ростиславича во Владимир Волынский
Во Владимир транспорт с ослепленным Васильком прибыл 6 декабря. К этому времени сюда прискакал и Давид Игоревич. Он приказал заключить Василька на дворе некоего Вакеева, приставил к нему стражу в 30 человек и дал двух княжих отроков — Улана и Колчка — для его обслуживания. Сам же, собрав дружину, пошел в волость Василька, овладел Теребовлем и некоторыми другими городами. Вожделенная и давно вынашиваемая мечта Давида сбылась. К своей Волыни он действительно присовокупил теперь и значительную часть Галичины.
Тем временем весть о злодеянии Давида и Святополка уже разошлась по Руси. Наиболее резкую реакцию она вызвала у Владимира Мономаха, тоже оклеветанного злоумышленниками. В ужасе и рыданиях Владимир произнес: «Сего не бывало есть в Русьскѣй земьли ни при дѣдѣх наших, ни при отцихъ наших, сякого зла»[106]. Вслед за ним аналогично отреагировали еще два участника Любечевского съезда — Давид и Олег Святославичи.
В скорби по Васильку князья запамятовали, что при их отцах и дедах случались вещи и покруче. При дедах жертвами княжеских интриг стали сыновья Владимира Святославича Борис, Глеб и Святослав, при отцах — сын Изяслава Ярославича Ярополк. Даже акт ослепления и тот не был чем-то новым на Руси. В 1069 г. к нему уже прибегал князь Изяслав, наказав таким образом многих виновников своего изгнания из Киева. И все же у нас нет оснований подозревать Владимира, Давида и Олега в неискренности. Безусловно, они были возмущены таким злодейством, которое требовало возмездия. Владимир предложил черниговским князьям сообща выступить на Киев и изгнать Святополка.
Святополк неуклюже оправдывался и в очередной раз пересказывал версию о якобы замышлявшихся Васильком кознях против него. При этом, как часто бывает в подобных случаях, пытался дистанцироваться от содеянного и всю вину переложить на Давида Игоревича: «Не язъ его слѣпилъ, но Давидъ, и велъ и к собѣ»[107]. На это Святополку было резонно сказано, что Василько ослеплен не в Давидовом городе, но в его, а следовательно, он и есть главный виновник злодеяния, заслуживающий наказания.
Войска солидарных князей подошли с левого берега Днепра к Киеву и готовились к овладению столицей Руси. Растерянный Святополк уже собирался покинуть город, но в эту драматическую ситуацию вмешались киевские бояре. Они послали жену Всеволода Ярославича Анну и митрополита Николая к Мономаху с предложением уладить дело миром. Главным аргументом было то, что новая междоусобица будет на руку половцам и может погубить Русскую землю. Владимир внял просьбам мачехи, которую, согласно свидетельству летописца, любил как родную мать, и дал согласие на мир. При этом Святополку было поставлено условие, чтобы он сам наказал Давида Игоревича: «Яко се Давидова сколота: то иди ты, Святополче, на Давида, любо ими, любо прожени и». Святополк принял это условие, после чего князья «цѣловаша крестъ межю собою, миръ створше»[108].
Известие о мире южнорусских князей и их решение изгнать из Волыни Давида Игоревича очень скоро достигло Владимира. Теперь пришла очередь нервничать волынскому князю. Воспользовавшись прибытием во Владимир попа Василия, по-видимому, близкого князю Васильку человека, Давид упросил того примирить его с Васильком. За согласие послать к князьям Святополку и Владимиру посла с просьбой прекратить поход против него Давид обещал Васильку отдать во владение любой город — «любо Всеволожь, любо Шеполь, любо Перемиль».
Удивительно, но даже и перед угрозой потери Волыни Давид не проявил большой щедрости по отношению к Васильку. Он ведь отнял у него Теребовльскую землю, и логично было возвращением именно этого владения завоевать расположение Василька. Между тем Давид по-прежнему жадничает. Это удивило и Василька. Передавшему ему это предложение Василию он сказал: «Но сему ми дивно, дает ми городъ свой, а мой Теребовль, моя власть и ныне пождавше»[109]. Однако и в этом своем удивлении Василько принимает решение послать к Святополку и Владимиру посла с просьбой не проливать из-за него крови. При этом бывший теребовльский князь вовсе не рассчитывал на то, что Давид ответит на его благородство своим. Более того, ему стало известно от Давидовых слуг, что тот замыслил новое зло против него. Замысел Давида состоял в том, чтобы выдать теребовльского князя полякам, которые достаточно натерпелись от своего беспокойного соседа. Василько признается в разговоре с Василием: «Азъ бо ляхом много зла творих». Из дальнейших его разъяснений следует, что это были ответные акции — месть за Русскую землю, но получить снисхождение за это от поляков он не рассчитывал...
Как только миновала угроза вторжения на Волынь Святополка и Владимира Мономаха, Давид Игоревич вновь пошел походом на Галичину. Навстречу ему выступил брат Василька Володарь. Не решаясь принять открытый бой, Давид вошел в город Бужеск и закрылся там. Володарь послал к Давиду послов с предложением покаяться за содеянное и отпустить его брата домой. Сила была на стороне галицкого князя, а посему Давид с радостью согласился на его предложение. В своем ответе всю вину он возложил на Святополка, который будто бы вынудил его стать соучастником преступления: «Ци я се створилъ, ци ли в моем городѣ. Я сам боялъ, аще быша и мене яли и створили тако же. Неволя ми было пристати в совѣтъ, ходяче в руку»[110].
Василько вернулся в Теребовль, но драматическая история его взаимоотношений с Давидом Игоревичем на этом не закончилась. Конечно, он не поверил ни одному слову Давида о его непричастности к своему ослеплению, и как только представилась возможность, решил отомстить ему. Весной он с братом Володарем выступил на Давида. По пути к Владимиру, где тот затворился, князья Василько и Володарь Ростиславичи овладели городом Всеволожем и устроили в нем невиданную резню: «