нала, что имеет в его лице достойного противника, который, если ему представится любая возможность очернить королеву, не преминет ею воспользоваться. Мне не хотелось делать моего любимого пешкой в опасной игре могущественных сил, схлестнувшихся вокруг нашего короля, потому я промолчала и ничего не сказала своему брату.
Мы с Недом добрались до Вулфхолла к последнему акту семейной драмы, именуемой «жизнь Джона Сеймура». Наш отец недвижно лежал на кровати и уже никого не узнавал. По настоянию нашей матери отца соборовали по католическому обряду, хотя никто не знал точно, признает ли новая церковь во главе с королем это таинство. Священник нашей семьи прочитал над ним отходную и умастил елеем его истощенное тело. Вскоре после этого отец перестал дышать, вытянулся и затих.
Мы утешались тем, что отцу отпустили его грехи и тем самым обеспечили ему место в райских кущах. Несколько лет назад одна лишь мысль о том, что мой родитель после кончины попадет на небо, расстроила бы меня сверх меры. Но нынче я сказала себе: не мне судить его, ибо разве я сама не грешила, живя с женатым мужчиной? Не я ли обманула своего жениха? Я сама оказалась далеко не святой — не значит ли это, что в отношениях с родными и близкими мне еще предстоит учиться истинно христианскому всепрощению?
Глядя на своего брата, я подумала, что, похоже, Неду мои угрызения совести были неведомы. Если он и скорбел об отце, то умело это скрывал. Он полностью погрузился в хлопоты по распоряжению наследством покойного, ибо теперь стал новым главой семьи Сеймуров и хозяином Вулфхолла, нашего родового поместья. Нед как будто бы даже стал выше ростом — в нем появилось новое величие, словно он давно и исподволь готовил себя к новой роли. Я не могла не восхищаться своим братом, ибо никто никогда не учил его, что нужно делать и как следует вести себя богатому землевладельцу, но Нед бестрепетно возложил на себя новые обязанности и отлично справлялся с ними.
Отца нельзя было считать хорошим примером для подражания и наставления сына. Мой покойный родитель не слишком преуспел в управлении Вулфхоллом и другими нашими владениями. Арендаторы внешне выказывали полное подчинение отцу, но за его спиной проклинали его. Назначенные отцом управляющие заботились лишь о собственной выгоде, посему дела поместья были крайне расстроенными. Нед, закатав рукава, тотчас взялся за исправление положения и делал это с таким искусством, что я невольно взглянула на него новыми глазами. Однако я так и не решилась рассказать брату о моем возлюбленном и о том, что за ним охотятся шпионы Анны.
Сразу же после похорон отца было зачитано его завещание, и Нед проследил за тем, чтобы все условия этого документа были выполнены. Неду достались почти все земли и имущество отца, но и другие дети и прочие родственники не были обижены. Что касается меня, то отец, видимо, счел, что я так и не выйду замуж, посему он отказал мне те деньги и имущество, которые предназначались мне в приданое. Теперь благодаря его последней воле я могла существовать безбедно до конца жизни, хоть и не купаясь в роскоши. Меня переполняло чувство невысказанной признательности покойному, от которого слезы наворачивались на глаза. Куда подевались мои хваленые самообладание и сдержанность?
Я плакала, я молилась, я с ума сходила от беспокойства за Гэльона, скрывавшегося в полном одиночестве на холодном чердаке.
На похоронах я увидела Уилла. Дормеры и Сеймуры породнились в результате женитьбы Годфри Сеймура на сестре Уилла, и Уилл прибыл в Вулфхолл как представитель своего семейства, чтобы высказать нам приличествующие случаю соболезнования. Только взглянув на него, я вспомнила еще об одном Сеймуре, которого на похоронах не было: о Генри, сыне Неда и Кэт, от которого отказался его отец. Уилл покровительствовал моему племяннику и пристроил его ко двору Генри Фицроя. Юный Генри — вот кто мне поможет! Мой племянник находился в Лондоне и мог бы снабжать Гэльона всем необходимым.
Я отозвала Уилла в сторону и рассказала ему все без утайки: как и для чего королева пыталась подкупить Гэльона, почему мой возлюбленный боится за свою жизнь, отвергнув ее домогательства. Я открыла Уиллу, где скрывается Гэльон, и попросила тайно поручить Генри заботу о нем. Почему бы Уиллу не защитить Гэльона от Анны? Ведь именно Уилл предупредил меня о том, что королева замыслила извести ядом Генри Фицроя.
Слова моего бывшего жениха до сих пор звучали у меня в ушах: «Любой, кто встает у нее на пути, оказывается в смертельной опасности». Гэльон отказал Анне и сейчас представлял для нее слишком большую угрозу. Если стекольщику поверят, Анна из охотницы превратится в дичь: получается, что Гэльон — тот, кто стремится защитить законное престолонаследие, а Анна — государственная изменница.
Уилл немедля направил верного человека в Лондон с наказом разыскать юного Генри и передать ему мою просьбу, и у меня словно гора с плеч свалились. Я провела несколько недель в Вулфхолле, уверенная в том, что за время моего отсутствия ничего плохого с моим любимым не случится.
Как же я ошибалась и какую страшную цену заплатила за свою ошибку!
Теперь я должна написать о самом страшном, что случилось в моей жизни. Я не хочу подбирать для этого слова. Я боюсь поверять их бумаге. Но без этого моя история будет неполной и дальнейший ход событий покажется бессмысленным. Только это заставляет меня взяться за перо. И да смилуется надо мной Господь, пока я вывожу эти горькие строки.
Вернувшись в Лондон, я дождалась ночи и прокралась на конюшню, над которой я оставила Гэльона. Я позвала его по имени — никто мне не ответил. Я подождала и опять позвала. Тишина…
Путаясь в своих пышных длинных юбках, лишенная помощи сильных и заботливых рук Гэльона, я с трудом взобралась на сеновал, но не нашла там ничего, кроме кучки одежды и тарелок с остатками еды, за которые беспощадно дрались крысы. Я в ужасе отшатнулась, испугавшись омерзительных грызунов. Где же мой Гэльон? Где Генри?
Несмотря на поздний час, я отправилась на поиски Уилла: он не может не знать ответов. «Вполне возможно, что он перевел Гэльона в более безопасное место…» — тешила я себя надеждой.
Но слуги сказали, что Уилл сопровождает Генри Фицроя. Принц со всем своим двором отбыл на охоту в лес на несколько дней. Я была уверена, что мой племянник Генри, будучи любимым спутником и телохранителем принца, отправился с ним.
Сходя с ума от страха и беспокойства, я вернулась в покои королевы и пробралась в нашу опочивальню, ибо знала — до утра я не узнаю ничего нового и не смогу ничего сделать. Я попыталась заснуть.
Утром нас, фрейлин, призвали в покои Анны. Одно из окон в ее спальне, как я заметила, было задернуто занавесом из толстого черного бархата, перекрывавшим доступ солнцу. При этом скудном освещении наши лица казались мертвенно-бледными. Анна лежала в постели в ночной рубашке из мягчайшей шерсти, закутавшись в отороченную мехом мантию. В комнате стоял холод, несмотря на горевший в камине огонь. Я дрожала и ежилась — от страха и от холода, царившего в просторной опочивальне.
Анна отдавала нам распоряжения. Мы должны были подготовиться к визиту французского посла и других приближенных Франциска I. Французов ожидали через день-два, и до их приезда предстояло много сделать, чтобы достойно принять почетных гостей. Король очень рассчитывал на этот визит, чтобы еще раз укрепить хрупкие связи между Англией и Францией перед лицом вновь возникшей угрозы, которую представлял собой император Карл.
— Я плохо себя чувствую, — устало сказала Анна.
— Смеем ли мы надеяться, что Ваше Величество снова в тягости? — спросила Бриджит.
— Не исключено. А пока приготовьте другую спальню. Здесь просто собачий холод.
Когда служанкам были даны соответствующие распоряжения, вечно любопытная Энн Кейвкант спросила:
— А почему окно занавешено, Ваше Величество?
Анна раздраженно тряхнула головой:
— Вчера из него вывалился один из рабочих… какой-то глупый французишка…
Сердце мое перестало биться.
— Но эти рабочие всегда очень осторожны, — не унималась Энн Кейвкант, — никогда не видела, чтобы кто-то из них падал. Они страхуются, привязывая себя веревками к строительным лесам.
— Ну, этот парень, видимо, не привязался! — резко ответила Анна. — Насколько я знаю, он пытался бежать со стройки. Наверное, украл что-нибудь… Он прятался на конюшне, вместо того, чтобы трудиться там, где ему полагалось. Никто из его товарищей не мог украсить это окно моей эмблемой — белым соколом. Я приказала найти беглого стекольщика и вернуть на, стройку, а он свалился вниз.
— Он выжил после падения? — услышала я как будто со стороны свой дрожащий голос.
Анна пожала плечами:
— Какое там! В лепешку расшибся. Король очень недоволен. Теперь понадобится много времени, чтобы найти ему замену, и мы не сможем показать эти покои нашим заморским гостям.
«Сейчас я умру… Сейчас жизнь моя кончится…» — пронеслось у меня в голове. Ни вздохнуть, ни крикнуть я не могла. И только сердце еще билось в груди, да так громко, что его удары, наверное, были слышны всем в комнате, только горячая соленая влага побежала по щекам… Я почувствовала, как кто-то обнял меня за плечи. Это была Бриджит. Она говорила, что я очень бледна, что я заболела, что меня нужно увести и дать немного вина для подкрепления сил. Но ничего ответить ей я не могла. Все фрейлины куда-то исчезли, и я позволила Бриджит отвести меня в соседнюю комнату.
— Гэльон, это был мой Гэльон! — шептала я. — Мой Гэльон мертв! Анна его убила…
Я чувствовала, я знала, что произошло, как будто бы видела всю картину собственными глазами. Шпионы королевы выследили Гэльона и привели его в покои Анны. Она вновь предложила ему денег, а возможно, просто потребовала от него ту самую услугу, которую он не хотел и не мог ей оказать. Она страшно разгневалась, принялась угрожать ему, и тогда мой возлюбленный в отчаянье выбросился в окно, ведь другого выхода у него не было. Или сама Анна вытолкнула его, ибо ярость, как известно, превращает даже самую хрупкую женщину в фурию.