— Вам виднее, Ваше Величество, ибо кто, как не вы, повелеваете вашими владениями, — учтиво отвечал немец. — А что до квадриремы, то Ваше Величество славится тягой ко всему новому и необычному.
— О да, я уже чувствую неодолимое влечение к вам, друг мой, ведь вы здесь человек новый, — тут же нашелся король, со смехом хлопая немца по спине. — И вы — такой необычный и загадочный.
Посол Шапуи и лорд-канцлер засмеялись, а на лице нашего гостя появилась принужденная улыбка.
— Может, я и новый человек, — произнес он, отступая подальше, дабы избежать новых изъявлений королевской дружбы, — но во мне нет ничего необычного. Нет у меня ни волшебного кольца, ни плаща-невидимки, которые, по слухам, есть у Вашего Величества.
Король тяжелым взглядом оглядел присутствующих, словно бы спрашивая, кто из них раскрыл его тайны. Никто не решился встретить его взгляд. Впрочем, Генрих напрасно изображал суровость, ибо сам любил прихвастнуть, что владеет кольцом, которое раньше принадлежало кардиналу Булей, с чудесным камнем-оберегом, имевшим магическую силу. Помню, как герцог Норфолк как-то, то ли в шутку, то ли всерьез, жаловался, что король, повернув кольцо на пальце и пробормотав заклинания, наслал на него злобных демонов. Что касается плаща-невидимки, то я сама видела, как король работал над ним в своем личном кабинете в Тауэре. Это был большой кусок замши, который, как Генрих объяснил мне, должен был скрывать своего обладателя от посторонних глаз, если его обработать особым составом, в который входило вино, измельченные конские кости и толченое стекло.
— Как видно, при этом дворе невозможно сохранить никаких тайн, — сказал король жалобным голосом. — Джейн единственная, на кого я могу полагаться, кто не разболтает мои секреты и не предаст, — добавил он, полуобернувшись ко мне.
Тем временем слуги внесли вино и легкие закуски, и все сели за стол.
— С вашего разрешения, Ваше Величество, — начал императорский посланник, — я бы хотел передать вам пожелание Его Императорского Величества: император очень надеется, что наши две державы объединят усилия в борьбе против врагов христианства, нечестивых турок.
— Ну да, нанести поражение язычникам — давняя мечта императора. Думаю, для этого ему надо построить еще много боевых судов. Что до меня, то мне вполне хватает хлопот с усмирением моей вечно мятежной Ирландии, посему я никак не смогу присоединиться к императору.
— Его Императорское Величество будет крайне разочарован, услышав это, — заметил немец. — Особенно если учесть, что когда-то вы твердо пообещали послать ваши войска на восток, дабы ваши солдаты сражались бок о бок с солдатами императора.
— Я так сказал? — удивленно поднял брови Генрих. — Наверное, то было много лет назад, когда Карл приезжал к нам, чтобы навестить свою тетушку Екатерину. Он тогда был очень молод — совсем мальчик, полный возвышенных идеалов.
— Мальчик, который унаследовал полмира, — не преминул вставить Шапуи.
— Но отнюдь не зрелый муж, — отпарировал король. — Помню, он опускался передо мной на колени и просил моего благословения, называл меня своим «добрым отцом». «Давайте отправимся в совместный крестовый поход против турок, мой добрый отец», — говорил он. Неловкий, нескладный мальчуган с унылым лицом. Слишком много молился и мало ездил верхом, а все оттого, что в седле держался плохо. Для рыцарских турниров вовсе не годился. Вспомнил! Как-то Карл меня спросил, готов ли я выступить вместе с ним в поход против турок, а я ему ответил, что самый великий турок — это король Франции. Вот кто был тогда нашим противником. Но наш разговор состоялся много лет назад, еще до того, как нас поссорил Мартин Лютер. Именно его кое-кто сегодня называет великим турком.
Гости ели и пили, а король веселил их своими забавными историями, а затем велел позвать своего личного астролога Джона Робинса.
— А вот и мой Робин-Бобин, — сказал Генрих, вставая и идя навстречу вошедшему в зал Робинсу, высокому лысеющему мужчине с удивительно ясными, сверкающими глазами. — Он читает карту ночного звездного неба как открытую книгу, но скупо делится со мной полученными сведениями, подогревая мое любопытство сверх меры. Сейчас он изучает кометы, и мы с ним частенько обсуждаем загадки этих небесных тел.
Робинс принялся рассказывать о длиннохвостой комете, за которой он сейчас наблюдает.
— Ее появление может означать рождение у королевы сына, — заявил он. Генрих при этих словах астролога заулыбался. — Но она может быть и провозвестницей несчастья. Никто не может сказать точно.
Король нахмурился:
— Надо надеяться на лучшее, Робин.
— Движения небесных тел не подвластны нашим надеждам и желаниям, как я много раз говорил вам, Ваше Величество, — спокойно отвечал астролог. — Мы можем лишь наблюдать и записывать увиденное.
— Робин пишет трактат о кометах, — объяснил нам король. — Он пытается предугадать, как часто они появляются на небе. Я очень интересуюсь такими вещами.
— У нашего императора также есть астрологи, — заметил посол. — Может быть, им будет полезно встретиться друг с другом?
Робинс отвесил поклон:
— Если на то будет воля Его Величества, я готов поделиться своими знаниями с теми, кто изучает небеса.
— Что вверху, то и внизу[71], — последовал ответ короля. Он оглядел присутствующих. — Если мы постигнем значение движения небесных сфер, то сможем предугадывать, чего ждать на грешной земле.
Никто не решился спорить с Его Величеством. Король произнес формулу, столь любимую предсказателями и магами, но совершенно неуместную в устах самовластного правителя.
Я решилась вступить в разговор, чтобы сменить тему:
— Если уж мы спустились с небес на землю, то осмелюсь спросить: есть ли среди вас тот, кто умеет читать судьбу по линиям руки? Мне бы так хотелось узнать мое будущее… — Я вытянула вперед руку, ладонью вверх.
Незнакомый мне пожилой священник приблизился ко мне и с приятной улыбкой произнес:
— Я обладаю этой способностью, мисс Сеймур.
Король оживился:
— Отлично! Расскажите нам, отче, скорее, какая судьба ждет прекрасную Джейн, а мы за нее порадуемся.
Старик посмотрел на мою ладонь и внезапно отшатнулся. Было очевидно, что он увидел в линиях моей руки нечто такое, что его сильно взволновало и обеспокоило.
— Простите меня, — пробормотал он, — но мой дар внезапно покинул меня. Наверное, стоит подождать ночи и спросить у звезд…
— Глупец! — в досаде воскликнул король. — Обойдемся без ваших предсказаний!
Мановением руки он вернул священника на место и приказал подать еще вина и огромное блюдо миног, которых и принялся жадно и шумно поглощать, откусывая рыбам головы с такой свирепостью, как будто бы они в чем-то перед ним провинились.
В то лето — лето 1534 года — начался падеж скота. Напасть подкралась незаметно, ибо сперва поражала самых худых коров и свиней, старых кляч, которые явно не дожили бы до следующей зимы. Но затем, когда появились первые всходы, начали умирать здоровые молодые животные: красивые телки и откормленные бычки, могучие ломовые лошади и великолепные боевые кони, которые играючи несли своих хозяев в полном вооружении на войну или на турнир.
Недуг поражал внезапно и убивал безжалостно, но до этого животные мучились много дней, жалобным мычанием, ржанием и блеянием они рвали сердце тем, кто ходил за ними и пытался их спасти. Король Генрих обожал своих лошадей, и когда прошел слух о распространении смертельного мора, попытался спасти самых лучших скакунов из своих конюшен, отправив их на баржах вверх по реке. Но не было для них безопасного пристанища — коней пришлось выгрузить на берег в Рединге[72], и там они все пали. Король скорбел по своим любимцам. Он заперся в своих покоях и не желал никого видеть, а когда наконец появился на людях, был полон раскаяния.
— Нельзя мне было отправлять Кентскую Монахиню на казнь, — признался король в присутствии Неда, а тот передал мне слова нашего монарха. — Мне не следовало идти на поводу жены. Какие еще бедствия из тех, что наслала монахиня-вещунья, ждут нас? Неужели я умру в мучениях, как и мои кони?
— Будь очень осторожна, сестричка, — предупредил меня Нед. — Пока тебе удавалось избегать опасности, но нынче любой, кто состоит при королеве Анне, ходит по лезвию ножа. Лучше бы тебе и вовсе оставить службу.
— Если бы я могла… Но Анна приблизила меня к себе и выделяет среди других фрейлин — даже не знаю почему. Да и король желает, чтобы я оставалась при дворе. Он любит запросто поговорить со мной, повторяя, что может доверять только мне.
Нед нахмурился:
— Ты, конечно, знаешь, что люди не могут простить Анне расправу над Кентской Монахиней, а главное, последствий этой казни. Они хотят отомстить за те несчастья, которые пали на их головы.
Я повторяла про себя слова Неда каждый божий день, ибо мор продолжался и ширился. Вместе с ним по Лондону и сельским графствам распространялись слухи о том, что Кентская Монахиня не умерла, что дух ее жив и что проклятья, наложенные ею на короля и Анну, на всю Англию, обязательно исполнятся. Говорили, что призрак монахини летал над столицей и ее зловещая тень нависала над королевскими дворцами. Некоторые утверждали, что даже из могилы пророчица насылает порчу на детскую, которую мы подготовили для будущего ребенка Анны.
Анна не могла спать от беспокойства. Она лежала, свернувшись калачиком, в уголке громадной постели, и компанию ей составляла только малютка Пуркуа. Собачка спала, зарывшись в одеяла и поскуливая во сне. Последние дни Пуркуа отказывалась от еды, хотя Анна пыталась соблазнить ее креветками, взбитыми сливками и пудингом — любимыми лакомствами избалованного создания. С каждым днем собачка слабела, несмотря на неустанные заботы Анны, которая плакала и проклинала бессилие ветеринаров.
В конце концов она отправилась к королю, сопровождаемая всеми своими придворными дамами, и заявила, что обязана отвезти Пуркуа в деревню, подальше от ядовитых миазмов столицы.