сложных материях, решила я. Мне нужно лишь исполнить данное мне поручение: навестить больную и гонимую Екатерину, вновь предложить ей свою привязанность и дружбу и попросить пойти навстречу желаниям короля.
Спальня Екатерины в замке Кимболтон являла собой жалкое зрелище. Комната была маленькой и темной, полы проседали, из углов и от стен немилосердно дуло. Свет от потухающего камина освещал низкое узкое ложе, потертые занавеси и единственное украшение опочивальни — аналой с подушечкой, которую бывшая королева вышивала своими руками. Она привезла эту последнюю из дорогих ее сердцу вещей, оставшихся в ее распоряжении, много лет назад из Испании. Тяжелые ароматы лаванды и опиума мешались с запахами болезни и тления. Когда верный церемониймейстер Екатерины Гриффит Ричардс скупо подбросил дров в камин, пламя вспыхнуло чуть сильнее и осветило опочивальню, сердце мое болезненно сжалось. Я поняла, что «вдовствующая принцесса», именовавшаяся когда-то Екатериной Арагонской, гордая и прекрасная дочь великой Изабеллы Кастильской, доживает свои последние дни.
Я присела на скамеечку у постели Екатерины. Когда дрова в камине разгорелись еще ярче, я увидела, что наедине с бывшей королевой меня не оставили. Давняя подруга и придворная дама Екатерины Мария де Салинас, сильно состарившаяся с того дня, когда я видела ее последний раз, тихонько сидела в одном углу, а мальчик-слуга стоял в другом.
— Давно она в таком состоянии? — спросила я Марию, глядя на истощенное, смертельно-бледное лицо на подушке, отделанной кружевами.
— Со Дня Всех Святых[78], — последовал тихий ответ. — Виноваты водянка и разбитое сердце.
Шорох простыней привлек мое внимание: сморщенные руки Екатерины с синими венами принялись перебирать драгоценные четки. Я услышала, как больная зовет меня по имени.
— Джейн!
— Да, миледи принцесса.
Она сделала мне знак приблизиться.
— Каталина, зови меня Каталиной. Так меня звала моя мать. Прошу тебя, Джейн.
— Хорошо, Каталина.
Она схватила мою руку и притянула к своим волосам:
— Причеши меня, Джейн.
Я посмотрела на Марию де Салинас, и та достала из деревянного сундука и передала мне серебряный гребень. Я принялась расчесывать совершенно седые, слабые пряди. Екатерина закрыла глаза от удовольствия.
— Ты всегда была хорошей девочкой, — пробормотала она, — всегда старалась мне угодить.
Я продолжала водить гребнем. Наконец я решилась:
— Меня прислал к вам король с посланием.
В ту же секунду глаза бывшей королевы широко открылись. Я сразу почувствовала, что телесная немощь не сказалась на быстроте ее ума.
— Он хочет принять меня обратно? Он собирается снова сделать меня королевой?
Мне стало жаль Екатерину, но я не позволила этому чувству возобладать:
— Он беспокоится о вашем здоровье, миледи. Он просит вас оказать ему огромную услугу — согласиться уйти в монастырь.
Екатерина напряглась, и я тотчас убрала гребень.
— Никогда, — твердо ответила она.
По ее тону я поняла, что ее решение окончательно и переубеждать ее нет смысла.
— Он будет разочарован, — только и сказала я.
Раздался тихий звук, и я поняла, что Екатерина смеется.
— Не сомневаюсь в этом, — произнесла она. — Кстати, как он?
Я опять принялась ее причесывать.
— Он облысел и часто пребывает в плохом настроении. Много гневается и кричит, потому голос его стал хриплым. Жалуется на сердце и на боли в ноге. Ходит, опираясь на золоченую трость.
— Он так и носит на шее мешочек с живыми пауками?
Я кивнула.
— Значит, по-прежнему боится потницы?
— Да, и это не единственное, чего он боится, — промолвила я, презрев осторожность.
Екатерина оживилась, стоило мне заговорить о короле. Она попыталась подняться на локте, но затем упала обратно в подушки. Глаза ее засверкали, она буквально пожирала взглядом мое лицо.
— Так чего же еще он боится? — напрямик спросила она.
— Он не удовлетворен своим браком с Анной.
— Так вот почему я ему понадобилась. Он хочет окончательно избавиться от меня. Я стою на его пути. Теперь настал черед низвергнуть Анну, чтобы он вновь мог вступить в брак, но я ему мешаю.
Мария де Салинас подошла к кровати.
— Мне кажется, мисс Сеймур, что Ее Величество утомилась. Оставьте ее!
Я заметила, что испанка по-прежнему говорит о Екатерине как о королеве.
— Я уже ухожу, — сказала я, вставая со скамейки.
— Ты придешь завтра, Джейн?
— Конечно, если вы того пожелаете, милая леди Каталина.
Появился Гриффит Ричардс, и Екатерина приказала приготовить мне комнату.
— И убедитесь, чтобы у Джейн было достаточно дров, — заметила она.
— Но, Ваше Величество, дров у нас мало… — начал старый церемониймейстер.
— Стыдно, сэр. Неужели вам неведомо гостеприимство? Мы должны в первую очередь позаботиться о нашей гостье, а потом уже о самих себе.
В отведенной мне комнате стоял страшный холод, а одеяла на кровати были совсем тонкими. Гриффит Ричардс рассыпался в извинениях.
— Наши запасы весьма скудны, — пожаловался он. — От королевского двора в Лондоне поступает ничтожно мало. Король вовсе не склонен проявлять щедрость. Он заявил, что раз королева не желает подчиняться его приказам, то должна на собственные средства содержать свой двор, а денег у нее почти не осталось.
Я тут же вытащила кошель и отсыпала Ричардсу целую пригоршню серебряных монет.
— Вот, возьмите. Наверняка в деревне можно купить дров. Закажите еще еды и вина столько, сколько нужно. Ступайте скорее!
Старик едва смог совладать со своими чувствами, бормоча слова признательности, но я прервала его излияния, отправив за припасами, а затем позвала слугу, велела развести огонь из тех немногих дров, что были мне предоставлены, и забралась в постель в надежде хоть немного согреться.
Угли в моем камине почти успели остыть к утру следующего дня, когда над замком занялся серый рассвет. Я проснулась от холода. Но едва я приступила к утреннему туалету, как принесли большую вязанку дров и тотчас затопили камин. Скоро в дверь постучал Гриффит Ричардс и передал, что королева (здесь Екатерину называли только этим титулом) приглашает меня на утренний чай. Манеры его, как всегда, были торжественными, но пока он вел меня к опочивальне вдовствующей принцессы, я заметила, что за прошедшую ночь движения его стали гораздо живее, а на лице засветилась надежда. Над замком Кимболтон явно повеяли ветры благоприятных перемен, невзирая на тяжелую болезнь ее самой знатной обитательницы.
К моему изумлению, Екатерина сидела в постели, опираясь на подушки. Ее волосы были убраны под чепец, а худыё плечи закрывала теплая шерстяная синяя шаль. Она приветствовала меня радостной улыбкой и указала на место у стола рядом с ее постелью. Мы быстро прочли молитвы и с наслаждением принялись за еду, намазывая масло и мед на свежий теплый хлеб. Екатерина с удовольствием отдавала должное простому завтраку, а морщины, оставленные страданиями и тревогами, сегодня при дневном свете как будто бы разгладились.
— Скажи мне, Джейн, почему король хочет избавиться от своей потаскухи? — спросила она меня, когда закончила трапезу и вытерла губы свежей льняной салфеткой.
Я ответила не сразу:
— Они ссорятся. Анна раздражает его, он ею пресытился. И еще…
Екатерина подалась вперед, желая услышать ответ:
— Что еще?
Я замолчала. Вправе ли я открывать тайны семейной жизни короля и Анны? Но что плохого случится, если я буду честна перед той, кто уже одной ногой в могиле? Правда, сейчас Екатерина не выглядела умирающей. Да, она постарела, поблекла, но в ней вновь чувствовалась та жизненная сила и уверенность в своем превосходстве, которую я не видела с тех пор, как перестала быть ее фрейлиной.
Так почему бы не рассказать? Разве что это оживит печальные воспоминания. Наконец я решилась:
— Анна родила… родила уродца, который умер.
Екатерина кивнула:
— Пророчество Кентской Монахини сбылось!
— Да. И король уверен, что она не сможет выносить здорового наследника мужского пола.
Мы помолчали.
— Если он хочет избавиться от нее, — ровным голосом сказала Екатерина, — то нет ничего проще.
Я ждала, что еще она скажет, думая, как она, должно быть, радуется будущему свержению своей соперницы — той, которая заняла ее место, ввергла ее в пучину унижений и бед. Хотя, напомнила я себе, не Анна была причиной устранения Екатерины. Король и только он добился признания их брака недействительным, а сейчас желает пройти по проторенной дорожке, сделав козлом отпущения Анну.
— До того, как злосчастная Джейн Попинкорт оставила двор, — промолвила Екатерина, — она призналась мне: Генрих спал не только с Марией, сестрой Анны — об этом знает весь свет, — но и с матерью Анны. Мои советники подтвердили, что по каноническому праву это считается кровосмешением и делает брак короля и Анны недействительным. Джейн сделала письменное признание под присягой. Этот документ никто не видел, кроме кардинала Кампеджио, и если мой муж решит отречься от Анны, им можно воспользоваться.
— Есть еще кое-что, — добавила я, — кое-что, в чем я сама готова поклясться. Я слишком долго скрывала правду в моем сердце, ожидая момента, когда Анна понесет наказание за все то зло, которое она совершила.
Я поведала Екатерине историю нашей с Гэльоном любви и попытку Анны деньгами склонить его к близости с ней, чтобы выдать возможный плод этой связи за королевское дитя. Рассказала я и о том, что он, убоявшись последствий, передал мне каждое слово Анны. Не утаила я и его гибель — от рук самой Анны или по ее приказу.
Королева тут же вспомнила, а я подтвердила слухи о том, что Анна устроила убийство Джейн Попинкорт и велела отравить еду Генри Фицроя.
— Она в отчаянье и готова воспользоваться любыми средствами, — сказала Екатерина. — Но сейчас она только ухудшает свое положение, ибо расплата неминуема! Очень скоро она попадется в свою собственную сеть. Прекрасная охотница, приманивающая своих жертв и наносящая смертельный удар. Паучиха в центре свитой ею же паутины, поджидающая добычу. Только в этот раз паутина обовьет ее саму и выбраться ей не удастся.