— Ваша мама только что рассказала мне, что вы страстно любите охоту. Особенно охоту на кабана.
Лицо Уолтера впервые за все время нашей беседы оживилось:
— Точно так, мадам! Я завалил множество кабанов, благородных оленей и ланей, а еще убил бессчетное количество лис и зайцев, хотя гоняться за ними мне совсем не по нраву. — Он повернулся к отцу и заговорил с неподдельным энтузиазмом: — Вы пробовали выходить на кабана с арбалетом? У меня их несколько — мне их смастерил главный оружейник. Еще он сделал мне особые стрелы для охоты. Понимаете, когда берешь кабана, главное — не слишком попортить тушу. Рогатина — вот то, что нужно! Или даже обычный охотничий нож, если под рукой больше ничего нет…
— Один из моих людей заколол ирландца рогатиной, — заметил мой отец. — Страшное оружие! Результат, как бы это помягче выразиться, превзошел все ожидания…
При этих словах отец немного побледнел.
— Ну, этот парень — ирландец, я хочу сказать, — наверное, заслужил, чтобы ему выпустили кишки, — ничуть ни смутившись, продолжал Уолтер. — Но если вернуться к охоте, то позвольте пригласить вас, сэр, во Фрамлингхэм-парк[117] или даже лучше — в Амберли[118]. Там полно дичи. Самую вкусную оленину мне довелось отведать в Амберли — под соусом из черной смородины, ясное дело, иначе мясо было бы слишком жесткое и вонючее.
«Так вот какие темы интересуют этого Уолтера! — подумала я, глядя в его оживленное лицо. — Теперь уже неудобно сказаться больной и покинуть это развеселое собрание, а так хочется…»
— Уверена, мистер Деверё приехал к нам не только для того, чтобы обсуждать охоту, — довольно бестактно вмешалась моя мать. Одной рукой она взяла мою руку, а другой рукой — руку Уолтера и решительно повела нас к скамье, заваленной мягкими подушками. — Хотя, возможно, мистер Деверё, вы вышли на охоту за той, которая разделит с вами ваше будущее? Ах, наверное, я говорю слишком прямо или слишком рано называю вещи своими именами.
Моя мать с очаровательной и притворно-смущенной улыбкой замолчала, взглянув сначала на отца, затем на мать Уолтера, а уж потом на меня.
— Давайте дадим Уолтеру возможность самому принять решение, — рассудительно изрек мой отец.
И со временем Уолтер такое решение принял.
Впрочем, для предложения руки и сердца он созрел не скоро, — через несколько месяцев, — ибо был этот Уолтер человеком в высшей степени обстоятельным, хоть и недалеким.
А пока он хорошенько все обдумывал, я по-прежнему оставалась при дворе и мое восхищение совсем другим мужчиной — лордом Робертом — только росло.
Каждый раз, когда Уолтер приезжал навестить меня, брал меня с собой на одну из своих «прогулок на свежем воздухе» или мы обедали с его семьей, я невольно сравнивала его с лордом Робертом. Последний был гораздо красивее, сверкал остроумием, как никто умел развлечь и очаровать и — должна признаться, был намного богаче. В его распоряжении находилось не только состояние его жены, которое он имел право тратить по своему усмотрению, но и доходы с возвращенных ему королевой родовых поместий. Кроме того, как только Елизавета взошла на престол, она назначила его на множество должностей, приносивших хороший и устойчивый доход. Не могу назвать себя жадной, но растущее не по дням, а по часам богатство лорда Роберта только добавляло ему привлекательности в моих глазах. Впрочем, если бы он даже потерял все, что имел, до последнего пенни, он все равно оставался бы самым желанным мужчиной при дворе.
Как-то раз мне приказали сопровождать королеву и лорда Роберта на прогулку в лес. Я поспешно облачилась в костюм для верховой езды и вместе с тремя другими фрейлинами присоединилась к малому королевскому выезду, в котором мы — четыре фрейлины — составили приличествующий этикету эскорт для нашей незамужней правительницы. То был канун ее двадцать седьмого дня рождения, и весь двор был как разворошенный муравейник из-за подготовки к празднествам. «Ей стукнет двадцать семь, а мне всего лишь девятнадцать… как же я еще молода», — подумала я. Королева казалась мне в тот день совсем зрелой женщиной. Двадцать семь лет или сорок семь лет для меня тогдашней не составляли большой разницы. Хотя, конечно, женщина в сорок семь, если, конечно, доживет, — начинает увядать и стареть под гнетом забот и болезней.
День был довольно мрачным, солнце пыталось пробиться сквозь темнеющие тучи. Накануне шел дождь, и тропа, по которой двигались наши лошади, была вся покрыта грязью. Легкий ветерок шевелил желтеющую листву деревьев.
Лорд Роберт прекрасно держался в седле и смело пускал своего великолепного коня вскачь по пересеченной местности, а королева, будучи наездницей храброй, но малоискусной, часто падала, но только восклицала: «А мне ни капельки не больно! Я нисколько не пострадала!», и взбиралась обратно на свою лошадь с помощью терпеливого грума. Ее юбка и башмаки потемнели от налипшей грязи, но настроение оставалось прекрасным.
Я обратила внимание на то, что лорд Роберт ободряюще улыбается королеве всякий раз, когда она вновь садится в седло после падения, искренне восхищаясь ее настойчивостью и храбростью. Он сдерживал ход своего скакуна так, чтобы он шел вровень с лошадью королевы, перекидывался с нашей госпожой веселыми шутками, погнался за ней, когда она предложила пустить лошадей наперегонки, и при этом, как я заметила, умело делал вид, что никак не может ее настичь. С каким же искусством надо было управлять своим норовистым, горячим конем, чтобы вовремя и незаметно его осаживать. Тут требовалось недюжинное мастерство.
Мы добрались до того места, где нам пришлось спешиться: над прудом был перекинут узкий мостик, по которому верхом было не проехать.
— Ждите нас здесь, — распорядилась королева небрежным тоном, прежде чем сойти с лошади и вступить на мостик.
Лорд Роберт также соскочил с коня и последовал за ней. В несколько шагов он догнал Елизавету, взял ее за руку, и они неторопливо зашагали вперед. Мы — четыре фрейлины, сопровождавшие королеву, — с удобствами расположились на толстом покрывале, которое предупредительно постелил для нас грум. Мы наслаждались вином, хлебом и фруктами и радовались вышедшему из-за туч солнышку, которое приятно согревало нас, стоило нам начать наш пикник. Честно скажу, в этот момент мы совсем позабыли о своих обязанностях компаньонок, но я все же бросила взгляд на мостик и увидела, как эти двое прошли по нему, не оглядываясь, и исчезли в густом лесу, сплетя руки.
Глядя им вслед, я не могла не вспоминать те слова, которые прочитала на полях книги, лежавшей у ложа королевы. «Год великого счастья и удовольствия», — написала она тогда. И еще:
Растворилась я до дна
в этом человеке.
Они были любовниками — в этом у меня не было теперь никаких сомнений. И я искренне пожелала им счастья, ибо грех не желать счастья тем, кто соединил свои сердца и тела. Я завидовала королеве, завидовала тому, что прекрасный лорд Роберт ей предан всей душой. Но потом я вспомнила и другие ее слова:
Но его женой, увы,
мне не быть вовеки…
Значит, ее самым сокровенным желанием было выйти замуж за лорда Роберта, и судьба отказала ей в его исполнении. Значит, ее счастье и удовольствие всегда будут с налетом печали.
На лес набежала тень, облака вновь закрыли солнце. Мы терпеливо ждали, пока королева и Роберт насладятся друг другом под сенью дерев, но минуты растянулись на часы, мои товарки принялись переглядываться друг с другом с понимающими ухмылочками, а потом пошел дождь. Мы попытались по мере сил укрыться от струй воды, низвергавшихся с небес, когда наконец появились Елизавета и лорд Роберт, и мы все притихшие и насквозь промокшие тронулись в обратный путь.
Глава 10
На следующий день после дня рождения королевы двор был как громом поражен нежданной вестью. Жена лорда Роберта погибла! Объявили, что она оступилась на лестнице и упала.
— Ее столкнули с лестницы, — шептались по углам. — Наверняка она не сама упала. И мы все знаем, кто это сделал.
Слуги, проходя между покоями, не таясь, насвистывали «Джигу короля Роберта». Из уст в уста повторялись шутки слишком грубые и фривольные, чтобы их можно было здесь повторить, но я им смеялась, и Сесилия тоже. Смех наш был не особо веселый, ибо к нему примешивался страх.
Вообще, в этой истории было много непонятного.
Эми Дадли погибла в Оксфордшире, в то время как лорд Роберт находился в королевском дворце в Гринвиче. Он был одним из устроителей пышных торжеств в честь дня рождения королевы, как обычно командовал всем и вся и был постоянно на глазах всего двора, в том числе и нас — фрейлин. Он не мог быть одновременно в двух местах — на берегу Темзы при дворе королевы и в далеком Оксфордшире, сталкивая свою жену с лестницы. Но стоило кому-нибудь об этом заикнуться, как тут же следовал ответ:
— Ну, тогда это сделал кто-нибудь из его подручных или слуг.
— Но слуг в этот день в поместье не было, леди Эми их всех отослала.
— Один из них прокрался обратно в дом и столкнул ее. А лорд Роберт щедро ему заплатил за это.
Дурная молва множилась и ширилась, перекинувшись из дворца в Лондон, а затем распространившись по всему нашему королевству и за его пределы. Теперь лорда Роберта называли не иначе как «королем Робертом» или «будущим королем». Мало кто сомневался, что Эми умерла от руки своего мужа или того, кого этот самый муж нанял.
— Этому человеку место в Тауэре, — мрачно заявил мой отец как-то раз за обедом. — Помнится, он когда-то уже сидел там вместе со всей своей изменнической семейкой.
Все при дворе знали о темном прошлом лорда Роберта, о том, как его отец Джон Дадли, герцог Нортумберленд, сам Роберт и все четверо его братьев были заключены в лондонский Тауэр после попытки свергнуть с престола королеву Марию и посадить вместо нее на трон леди Джейн Грей. На всех Дадли лежало клеймо предательства, и лорд Роберт изо всех сил старался вытравить его. Теперь ему это вовек не удастся.