В конце концов, остался один-единственный выход — заключить перемирие. Но не такое перемирие, когда оба противника, находясь в патовой ситуации, понимают, что временный мир — это лучший выход, а перемирие, равносильное капитуляции. Когда Елизавета узнала об этом, она впала в бешенство.
— Нет, нет и нет! — кричала она. — Неужели он пошел по стопам Робина? Неужели еще одно поражение?
Она вызвала к себе Сесила и надолго заперлась с ним. Сквозь двери было слышно, что разговор идет на повышенных тонах. Спустя некоторое время она кликнула меня.
— Летти, пиши! — приказала она.
Я торопливо схватила свои письменные принадлежности и принялась заносить на бумагу ее слова:
«
Роберту Деверё, графу Эссексу, Главнокомандующему нашими силами в Ирландии, не выполнившему свою миссию:Вам запрещается возвращаться в Англию до тех пор, пока вы не усмирите ирландских предателей и не изгоните из пределов Ирландии их испанских приспешников!
Таково повеление Ее Величества королевы».
Я написала послание, запечатала его и отправила со срочным гонцом, который ускакал во весь опор в ночь, держа путь на запад.
И месяца не прошло, как Роберт вернулся в Англию, вопреки приказу королевы. Он вошел в столицу с большим шумом, во главе нескольких тысяч солдат, которые у него остались. Он посчитал, что его поддержат жители Лондона и пойдут за ним, очарованные обаянием его личности. Он сделал ставку на трактирных бездельников и головорезов, готовых обнажать шпагу по любому поводу, на смутьянов-подмастерьев с ножами и топорами. Это были его люди, родственные ему по духу. Он был уверен, что они пойдут за ним, подавят любое сопротивление и приведут его к власти.
Но тут оказалось, что Сесил объявил полный сбор лондонского ополчения и регулярных войск, верных королеве. По тревоге были подняты все гарнизоны в окрестных мелких городках. Их солдаты были слишком стары для отправки в Ирландию, но вполне годились для того, чтобы встать у ворот города и его многочисленных крепостей с аркебузами наперевес. Сесил даже опустошил казну, чтобы заплатить наемникам и одолжить у Якова Шотландского тех воинов, которых в тот момент не было у Англии.
У короля Якова Стюарта, который, в отсутствие Роба, получил заверения, что, как только наша старая королева умрет, он займет трон Англии.
Среди лондонцев были умело распущены слухи о том, что Роберт Деверё, граф Эссекс, потерпев неудачу в ирландском походе, подослал отравителя-итальянца к королеве. К нашей престарелой, осмеянной и обруганной, но по-прежнему любимой королеве. Потом заговорили о том, что отравитель пойман и отправлен обратно в Италию. Жители Лондона возликовали. Любые шансы на то, что Роб вновь завоюет их сердца, были утрачены.
Последовал скорый арест — Роба заключили в тюрьму как изменника. Никакого народного бунта или недовольства в ответ не случилось. Никто не пришел на выручку мятежному графу Эссексу, никто не вступился за него. Тяжелые железные двери темницы закрылись за ним, стражники заступили на их охрану, а мой любимый сын, мой безрассудный, глупый мальчик остался ждать своей участи в темноте и одиночестве.
Глава 50
Поначалу мне было отказано в свидании с сыном. С родным сыном! Его тюремщики запретили мне войти к нему в камеру. Я заявила, что хочу говорить с Сесилом.
— Никому не разрешается видеться с Эссексом, — заявил государственный секретарь, как только явился в тюрьму. — Он — изменник и мятежник!
— Вы прекрасно знаете, что никакой он не изменник и не мятежник, — прошипела я ненавистному карлику, стоявшему между мною и дверью в камеру моего сына. — Немедленно распорядитесь впустить меня!
Но Сесил не сошел со своего места, а лишь сложил пухлые ручки на узкой груди и глядел прямо перед собой. Я кричала, ругалась последними словами, но он оставался непреклонен. Вскоре появилась дюжина вооруженных стражников, и Сесил ушел, оставив их вместо себя.
Накануне Роб, Крис и еще с десяток их сторонников предстали перед судом. Все они были признаны виновными и приговорены к смерти. Рука моя дрожит, когда я пишу эти страшные слова: «приговорены к смерти».
Если вдуматься, что же плохого они сделали? Не повиновались неразумному королевскому приказу остаться в краю, зараженном смертельной лихорадкой, и продолжать бессмысленную военную кампанию. Они же поступили сообразно обстоятельствам и ушли из Ирландии. Не сделай они этого, погибли бы еще несколько тысяч солдат.
Я металась перед дверями темницы под бесстрастными взглядами стражников. Я в отчаянии молотила кулаком по древним каменным стенам. Раз за разом я звала Роба по имени, но никто мне не отвечал.
Наконец, почти лишившись рассудка от горя, я отправилась во дворец. Меня туда не пустили. Я притворилась, что ухожу, но вместо этого пробралась в один из хозяйственных дворов через незаметный пролом в ограде у причала. По этому проходу можно было пройти только тогда, когда на Темзе был отлив, и он был известен лишь тем немногим, кто долго служил при дворе. Оказавшись за оградой, я сняла чепец и брыжи, а затем повязала голову куском материи, оторванным от одной из моих нижних юбок. Низко склонив голову и держась вплотную к телеге, нагруженной дровами и мешками с зерном, я пробралась во внутренний двор, куда, как я знала, выходили окна покоев королевы.
Я встала под окнами ее опочивальни. В высоком окне то и дело появлялись фигуры, снующие внутри взад-вперед, ибо шторы не были задернуты. Я замерла в нерешительности. Что делать? Покричать снизу, рискуя привлечь внимание стражи, или подождать, пока меня кто-нибудь увидит сверху?
Вдруг раздался знакомый звук. Хриплый крик и звон бьющегося стекла. Видимо, королева впала в один из своих приступов буйства. Прозвучали новые крики и звуки ударов. Потом приглушенный вопль. А затем я увидела в окне лицо Елизаветы, морщинистое и не накрашенное, обрамленное взлохмаченными седыми волосами, торчащими в разные стороны, которые трепал налетевший ветерок. Она подслеповато сощурилась, глядя вниз на меня, и крикнула:
— Кто здесь?
— Ваша кузина.
Она перегнулась из окна, словно не веря своим глазам:
— Волчица, ты ли это?
Не будучи уверенной, что сказать, но зная, что у меня совсем мало времени для того, чтобы привлечь внимание разгневанной королевы, я поневоле заговорила как на молитве:
— Ваше Величество, я раскаиваюсь во всех прегрешениях моих против вас и умоляю вас в вашей неизреченной милости отпустить моего сына и взамен взять меня.
— Тебя? — рассмеялась королева презрительно. — Тебя, забытую всеми вдову полководца-неудачника? Человека, которого все ненавидели?
— Но вы-то не испытывали к нему ненависти, — проговорила я. Вдруг оказалось, что мы говорим о покойном Роберте, а не о моем сыне, ждущем казни.
— Он был слабым человеком! Он был трусом!
— Неправда! Он был благоразумным и осмотрительным командиром.
— Он был трусом! — закричала королева так громко, что во дворе загудело эхо. — Смелый человек заставил бы меня выйти за него замуж!
— А потом бы всю жизнь в этом раскаивался! — заорала я в свою очередь, потеряв голову от того, что она обвиняла Роберта.
— Боже мой! Волчица, что ты несешь? Убирайся прочь, пока я не бросила тебя в тюрьму к твоему пустоголовому сыночку!
Она со стуком закрыла окно, и я поняла, что только что потеряла свою последнюю возможность спасти Роба. Я упала на колени прямо в грязь. Это конец! Королева вновь одержала победу.
В ту же ночь, когда я лежала без сна в постели в Лестер-Хаусе, раздался громкий и грозный стук в дверь. Я услыхала голоса, звук отворяемых слугами засовов, стук сапог и звон шпор по каменному полу.
— Летти! — в спальню вошла Марианна. Моя невестка по собственному почину находилась рядом со мной все то время, пока я ждала исхода суда над Робом и исполнения жестокого приговора.
— Летти! Посланец от королевы!
Меня словно ударило молнией. Возможно ли это? Не принес ли гонец вестей о помиловании? Я оделась со всей возможной быстротой и спустилась вниз в просторный холл. Там стоял человек, которого я не узнала, одетый в ливрею слуги королевы.
— Леди Лестер?
Хотя я была замужем за Крисом, я не взяла его имени, а оставила титул, — который носила как жена Роберта.
— Да, это я!
Он вручил мне маленькую резную шкатулку из слоновой кости.
— От королевы, — сказал он. — Я готов вас сопровождать и подожду снаружи.
Я открыла шкатулку. Там лежали сине-пурпурные подвязки, которые Роберт подарил Елизавете много лет назад, и сложенный лист бумаги. Я развернула его и прочитала строки, написанные дрожащим почерком королевы:
«Ты можешь попрощаться со своим сыном нынче ночью. Прости глупую старуху».
Это не было помилованием, но мне все же позволили увидеться с Робом. Увидеться в последний раз.
Меня отвезли в тюрьму, и теперь никто не встал у меня на пути. Тюремщик отвел меня в камеру Роба с голыми каменными стенами, освещенную только одним факелом.
Роб сидел на деревянных нарах, уронив голову на руки. Он был в рубашке, камзоле, бриджах из мягкой кожи и высоких сапогах, словно готовился выйти из камеры в любую минуту и не собирался ложиться спать.
— Мама! — воскликнул он, увидев меня. — Мама, ты пришла забрать меня домой?
Его простые слова, в которых звучала беспомощность маленького мальчика, его взгляд, загоревшийся сумасшедшей надеждой, пронзили меня в самое сердце. Я зарыдала и, почти лишившись чувств, начала падать, когда меня подхватили его сильные руки.
Глава 51
— Мой мальчик, — только и смогла сказать я, выплакав все слезы, — мой дорогой мальчик…
Он посмотрел мне в глаза и без слов понял, что я пришла не для того, чтобы забрать его с собой. Что я не могу его спасти. Он не выпускал меня из своих объятий, поддерживал, не давал упасть. Я только сейчас поняла, какой же он сильный.