Дворцовые тайны. Царицы и царевны XVII века — страница 32 из 33

Вместо предисловия

Дочери русских государей XVII столетия являлись основными членами царской фамилии. Причем у царей династии Романовых именно дочери-царевны, как правило, рождались крепкими и здоровыми и часто доживали до взрослого, а то и преклонного возраста, чего не скажешь о большинстве сыновей-царевичей. Очевидно, это была генетическая особенность потомства Федора Никитича и Ксении Ивановны Романовых (в монашестве Филарета и Марфы). Во второй половине XVII — начале XVIII века жили царевны от браков: царя Михаила Федоровича и царицы Евдокии Лукьяновны (Ирина, Анна и Татьяна Михайловны), царя Алексея Михайловича и царицы Марии Ильиничны (Евдокия, Марфа, Софья. Екатерина, Мария и Федосья Алексеевны), царя Алексея Михайловича и царицы Натальи Кирилловны (Наталья Алексеевна), царя Ивана Алексеевича и царицы Прасковьи Федоровны (Екатерина, Анна и Прасковья Ивановны). Правила воспитания и уклад жизни дочерей русских государей к XVII столетию имели давнюю историю. Но в интересующее нас время в очерченный порядок могли пробиваться и новации, связанные с начавшимся поворотом в сторону европейских культуры и традиций.

Г. К. Котошихин повествует, что появлялись на свет царские дети в «мыльне» (бане). Роды у царицы принимали повивальная бабка и «немногие жены». Как только рождался младенец, об этом сообщали отцу-царю. Он посылал за духовником, протопопом кремлевского Благовещенского собора, который читал молитву в присутствии матери, ребенка и всех принимавших роды. Затем духовник «нарекал» дитя именем, которое давалось в честь святого или святой, чей день церковью отмечался через восемь дней после рождения. После в «мыльню» входил сам царь и осматривал дитя. О своей радости государь сообщал патриарху, который начинал службу в кремлевском Успенском соборе, и по всем московским церквам и монастырям, как только доходили известия о прибавлении в царском семействе, проводились соответствующие службы. При этом раздавалась милостыня «нищим и убогим». Сам царь посещал московские монастыри, «кормил» монахов и раздавал им деньги. По такому радостному случаю милостыней оделялись и тюрьмы, и богадельни, а из тюрем освобождали «сидельцев», кроме тех, которые находились «по самым великим делам».

В день рождения царь устраивал «родинный стол» в кремлевских палатах. На торжество приглашались патриарх, высшие церковные иерархи, бояре, окольничие и духовенство кремлевских соборов. Дворянам низших чинов, стрельцам и выборным горожанам в Москве также устраиваюсь угощение. Причем в разные города посылатись специальные гонцы с известием о событии. Тех гонцов положено было обильно угощать и одаривать богатыми подарками. Если же потом гонцы жаловались, что их принимали и одаривали «скудно», то царь мог разгневаться и обвинить местные власти в том, что они не рады рождению в его семье ребенка, а это могло уже иметь самые серьезные последствия. Через несколько дней совершался обряд крещения. Крестным отцом обычно бывал старец одного из первых монастырей (Троице-Сергиева, Чудова и т. д.), а крестной матерью — царевна. За «крестинный стол» приглашались те же, кто присутствовал и за «родинным столом». Приглашенные дарили маленькой царевне многочисленные подарки. Угощение так же, как и в день рождения, предусматривалось для служилых людей и выборных горожан Москвы. Следует заметить, что рождение и крещение не первенца, а очередной царевны происходили менее пышно и торжественно. Так, за «родинные» и «крестинные» столы приглашался ограниченный круг лиц.

Малютке царевне сразу же назначали «маму» из приближенных боярынь, которая руководила уходом за младенцем и воспитанием. Ей подчинялся штат мамок и нянек, непосредственно обихаживавших царскую дочь. Важную роль играла кормилица. Жила она в царицыных покоях и пользовалась особым почетом. Ее выбирали из нескольких кандидаток, в число которых попадали дворянки, жены приказных и служилых людей, а также жительницы московских слобод, физически здоровые, не замеченные в предосудительных поступках, у которых уже были здоровые дети и которые недавно родили очередного ребенка. Кормилицам полагалось особое «хлебное» и «мясное» жалованье, и им часто преподносились различные подарки от имени августейших родителей. Когда надобность в кормилице отпадала, мужей дворянок жаловали вотчинами или посылали на воеводство, мужьям из служилых или приказных людей «прибавляли чести и давали жалованья немало», а мужей горожанок награждали «немалым жалованьем», а также освобождали от податей, то есть кормилицы царских детей приносили своим семьям немалые доходы и привилегии. Подарки полагались и всем женщинам, приставленным к царевнам. Уже самым маленьким делали игрушки, девочкам в основном куклы. Причем довольно рано царевен приучали к рукоделию, преимущественно к вышиванию различных покровов, которые дарились церквам.

Курляндец Я. Рейтенфельс отмечал, что царские дети «воспитываются заботливо и тщательно». Тот факт, что царевны жили в строгой изоляции от посторонних (а о сестрах царя Алексея Михайловича — Ирине, Анне и Татьяне — он заметил, что они вообще «ведут монашеский образ жизни»), обычно не выходили из своих апартаментов и вынуждены были вести «сидячий образ жизни», Рейтенфельс считал причиной различных болезней. Однако известно, что у девочек-царевен имелись возможности развлекаться с приближенными женщинами и девушками, и не только во внутренних покоях, но и заниматься подвижными играми в садах царских резиденций, отгороженных от посторонних заборами. Кроме того, царевны могли ездить с родителями по церквам и монастырям, и эти паломничества совершались не только в Москве, но и за ее пределами. Выходы или выезды царевен на люди обставлялись так же, как и цариц: при посещении различных мест их отгораживали от посторонних суконными полотнищами, над их головами держали большие зонты, в церквах они стояли в завешенных тканями местах, ездили в экипажах с опущенными шторами. От этих строгостей начали отходить в 70-80-е годы XVII века. Как мы помним, царица Наталья Кирилловна делала попытки выйти из затворничества. Когда правительницей страны стала царевна Софья Алексеевна, она для себя и для своих сестер ввела различные послабления, связанные с большей свободой в передвижении, в выходах на люди и т. д. А уж сестра царя Петра 1, царевна Наталья Алексеевна, в 90-е годы вела себя, чего и желал брат, уже как европейская принцесса, посещавшая и официальные церемонии, и «ассамблеи», и шумные застолья без каких-либо ограничений. За нею потянулись и племянницы Петра I — царевны Екатерина, Анна и Прасковья Ивановны.

Примерно в шести-семилетнем возрасте царевну начинали учить грамоте. Для этого назначали «мастерицу». Ее задачей было привить ученице навыки чтения, письма, счета, а также рукоделия. Царевны-девушки принимали по делам посетителей, одевались, питались, располагали собственными апартаментами и пользовались прислугой различных рангов в той же степени, что и царицы. Только на все это им выделялись средства «с убавкой» по сравнению с женами или вдовами государей. В их хоромах также привечались монахини, странники и странницы, блаженные и убогие, их так же развлекали «карлы и карлицы», они так же увлекались играми, хороводами и пением, так же обожали в клетках птиц в ярком оперенье и так же засыпали под проникновенные речи «бахарок», знавших множество сказок. Как и матери-царицы, царевны, радовали глаз статью и дородством. Но доля взрослых царевен была незавидна. После неудачного опыта сватовства иноземного принца, прочившегося в женихи Ирине Михайловне, от дальнейших попыток отказались. А выйти замуж за подданного считалось невозможным. Вот и вынуждены были царевны коротать в одиночестве свой девичий век. Ведь ни муж, ни семья им не полагались! Ходили упорные слухи, что царевны имели любовников, разными способами избавлялись от детей. В особенности это касалась правительницы Софьи Алексеевны и ее сестер. Конечно, трудно было бы представить, что царевны никогда не влюблялись и совсем не встречались с мужчинами в интимной обстановке. Что касается царевен Софьи и Марфы, то их фавориты, по крайней мере некоторые, хорошо известны.

Когда царские дочери заканчивали свой земной путь, церемония отпевания в соборе и погребения была скромнее, чем у других членов царской фамилии. Хоронили их обычно в кремлевском Вознесенском девичьем монастыре, но иногда и в других монастырях.

Познакомимся с наиболее известными и яркими царевнами.

Царевна Ирина — неудавшаяся невеста

Первенцем царя Михаила Федоровича и царицы Евдокии Лукьяновны стала родившаяся 22 апреля 1627 года царевна Ирина. Этим именем девочку нарек духовник царя протопоп Максим, он же и первый молился о благополучных родах. За это счастливый отец пожаловал Максима дорогой шелковой тканью и сороком соболей. 25 апреля в Грановитой палате был «родинный стол». Во главе его сидели патриарх Филарет и Лукьян Степанович Стрешнев (дедушки малютки), высшие церковные иерархи, известные бояре — князь И. Б. Черкасский, М. Б. Шеин, князь Д. М. Пожарский — и другие приближенные и придворные. Всего более 100 человек. Причем патриарху Филарету подносились подарки. Крещение царевны состоялось 6 мая в кремлевском Чудовом монастыре. Крестил ее все тот же протопоп Максим. Крестными отцом и матерью стали келарь Троице-Сергиева монастыря Александр Булатников и бабушка по материнской линии Анна Константиновна Стрешнева. Заметим, что при крещении присутствовали отец, царь Михаил Федорович, и дедушка, патриарх Филарет Никитич. В Золотой палате тогда же был устроен «крестинный стол» во главе с патриархом и Л. С. Стрешневым. Гостей собрано 32 человека, и Филарет Никитич опять получал подарки. Известно, что бабушка по линии отца, инокиня Марфа, очень любила Ирину, а та, в свою очередь, испытывала к ней те же чувства. Марфа, очевидно по болезни, не могла присутствовать на торжествах по случаю рождения и крещения царевны.

Ирина Михайловна была первой царевной новой династии. И это обстоятельство наложило отпечаток на ее судьбу. А пока в 1627 году государь Михаил Федорович щедро одаривает повивальную бабку суконной «шубкой» и «летником» из тафты. Старается не отстать от сына и инокиня Марфа: она подарила ей же «шубку» из персидской ткани. Не обижена и кормилица царевны: ей царь Михаил пожаловал суконный «опашень» и шелковый «летник». Мать, царица Евдокия, пожаловала трех боярынь и кормилицу шляпами. Кормилица царевны Ирины получала подарки от царской четы и позже: в 1637 году от Евдокии Лукьяновны — сафьяновые сапоги, а в 1640 году от Михаила Федоровича английское черное сукно. Грудному ребенку нужны были игрушки. Уже в мае 1627 года была сделана белая атласная кукла. Известно также, что бабушка, инокиня Марфа, сама шила для любимой внучки куклы.

В хоромах маленькой царевны обивались сукном окна и двери. В 1640 году даже понадобился «вислый» замок. В 1629 году ей были сделаны: новая колыбель, обитая красным атласом с золотыми узорами, одеяло из красной камки с золотыми и серебряными изображениями, нагрудник из красной тафты. С грех лет Ирина уже обряжена во «взрослые» одежды: в 1630–1636 годах ей кроят из золотой, красной гладкой и с разводами шелковой ткани «опашень», «летник», кафтан «на турецкое дело» с серебряными пуговицами, подбитые соболями две шубы, «телогрею», подбитый белкой «кортсль» (зимнее одеяние), а также «приволоку» (верхняя накидка) на бобровом пуху.

В это время царевна-девочка пользовалась деревянными стулом, «погребцом», в котором хранились стеклянные сосуды, маленьким «погребчиком», обитым «нерповою кожей» и «немецким» железом, ларцом, с раскрашенными красками рисунками и отделанным слюдой, обитым железом и оловом, белой коробочкой, расписанной красками, «ноженками» «немецкого дела». Шести- восьмилетняя Ирина «для потехи» пользовалась «немецкой» раскрашенной бумагой. Кукол своих она укладывала в игрушечные постели, на принадлежности к которым использовались перо, полотно на наволочки — все как в настоящей жизни. На новоселье, в новые хоромы девочки-Ирины, бабушка, инокиня Марфа, пожаловала в 1630 году сорок соболей. Две связки по сорока соболей, но уже девушке-Ирине подарила ее мать, царица Евдокия, в 1641 году также на новоселье.

Царь Михаил Федорович решил в какой-то степени пойти по стопам Бориса Годунова. Царь Борис стремился устроить брак своей дочери Ксении с датским принцем Иоанном. Последний даже приехал в Москву, но скоропостижно скончался. Михаил Федорович по просьбе датского короля Христиана IV вернул на родину прах Иоанна. Но царю вдруг пришла в голову мысль выдать замуж старшую дочь — царевну Ирину. Причем жениха опять стали искать в Дании. В чем причина подобного хода Михаила Федоровича? На что он надеялся? Вероятно, царь Михаил желал упрочения авторитета династии Романовых в Европе путем брака с одним из европейских принцев. Конечно, он осознавал всю сложность подобной затеи. Ведь неизбежно встал бы вопрос вероисповедания жениха. Может быть, государь надеялся как-то его уговорить принять православие. Как бы там ни было, но уже в 1640 году был дан ход делу о замужестве Ирины, которой тогда исполнилось всего тринадцать лет.

Вначале обратились к известному в России гамбургскому купцу Петру Марселису, который одновременно являлся приказчиком (торговым агентом) датской короны в Москве. Марселис в Посольском приказе обстоятельно охарактеризовал семейные дела датского короля Христиана IV. Два сына от равного брака Ирине в женихи не подходили: один уже был женат и являлся наследником престола, а другой был помолвлен. Третий сын, Вальдемар, двадцати двух лет, происходил от морганатического брака Христиана IV с графиней Мунк. Марселис поведал, что король с его матерью расстался, так как ее упрекали в желании наслать «порчу» на сына. А Вальдемара Христиан любил.

В том же году в Данию был послан «гонец», которому, между прочим, приказали проведать о семейных делах датского короля, и особенно о принце Вальдемаре. Требовали даже заказать его портрет. Вернувшийся в Москву «гонец» поведал, что принц молод, хорош собой, образован (знал латынь, немецкий, французский и итальянский языки) и искусен в военном деле. Его мать принадлежит к знатному роду. Портрета Вальдемара «гонец» достать не смог, но его интерес к принцу стал известен при датском дворе. На расспросы он ничего определенного не сказал, но королевский секретарь обнадежил, что король отпустит Вальдемара в Россию с посольством.

И вот в 1641 году датское посольство, в составе которого Вальдемар числился послом, прибыло в Россию. Переговоры касались в основном вопросов торговли: по поводу приезда датских купцов в Россию, условий их проживания, возвращения имущества владельцам с разбитых бурей кораблей. Все это устраивалось на общих для всех иностранцев основаниях. Попытки получить монопольные права в торговле кожами были отвергнуты. На просьбу Дании и Норвегии ежегодно покупать в России двести сорок тысяч пудов хлеба в Посольском приказе заметили, что в государстве уже не первый год неурожаи и хлеба не хватает самим. Конец переговоров Вальдемар и вовсе скомкал, потребовав, чтобы в грамоте имя датского короля было написано раньше имени царя Михаила Федоровича.

Посольство уехало. Казалось бы, Вальдемар проявил себя напористым и неуступчивым послом. Стоило ли на него «ставить» как на возможного кандидата в женихи царевны Ирины Михайловны? Оказалось, что стоило! Во всяком случае, так думал царь Михаил. В 1642 году он послал посольство в Данию. Одним из важных поручений послам было вручение Вальдемару подарков. Послам полагалось также всячески хлопотать о браке Вальдемара и царевны Ирины. В подмогу им выдали соболей, которыми они должны были щедро одаривать влиятельных лиц в Копенгагене. Но русских послов встретили неприветливо. Кроме того, когда зашел разговор о возможном брачном союзе, датская сторона отказалась выполнить требование о переходе Вальдемара в православие.

Неудача посольства не охладила желания Михаила Федоровича заполучить принца в женихи дочери. Решили отправить в Данию опытного Петра Марселиса. Царь обещал сделать своего будущего зятя «ближним приятелем», оказать ему «большую честь». Вальдемару были обещаны также щедрые пожалования имениями и казной (в их числе города Суздаль и Ярославль с уездами). Причем объявили, что принуждать принца переходить в православие не будут. На этих условиях Марселису удалось договориться, и осенью 1643 года Вальдемар с послами и свитой отправился в Россию. В Москву он въехал 21 января 1644 гола. Сразу же начались переговоры о статусе принца в России и о решении вопросов о торговле. Сам царь Михаил Федорович 4 февраля навестил Вальдемара в специально выстроенных для него хоромах.

Однако сразу же камнем преткновения встал вопрос о вере. В Копенгагене хитрый Марселис всячески его сглаживал. Теперь же принялись уговаривать кандидата в женихи принять православие. Михаил Федорович 13 февраля принял Вальдемара уже у себя, во внутренних покоях. Царь начал говорить о том, что король Христиан IV, как сообщали датские послы, велел принцу слушаться русского государя. Последовал упрек Вальдемару за его отказ поменять веру. Принц не поддался. Тогда Михаил заявил, что отпустить упрямца он не может, опасаясь международного скандала. Вальдемар обещал подумать. Однако последовавшая затем переписка принца и царя ничего нового не дала. Видимо, царь Михаил Федорович рассердился на Вальдемара и лично с ним не встречался. Оставались без ответа и просьбы упрямого кандидата в женихи отпустить его в Данию. Вальдемар стал обращаться к главе правительства, боярину Федору Ивановичу Шереметеву, но тщетно. Принц нервничал. Ответом русской стороны стало усиление охраны его резиденции и обращение к датским послам, чтобы они уговорили строптивца, на что те ответили отказом. Безрезультатно увещевал Вальдемара в специальном письме и патриарх Иоасаф. Принц теперь лишь просил отпустить его домой.

А что же царевна Ирина Михайловна? Ее никоим образом не привлекали к контактам с Вальдемаром. Мало того, ее, по старомосковскому обычаю, вообще ему не показывали. Сама Ирина тайно могла видеть кандидата в женихи во время какой-нибудь официальной церемонии. Любопытно, что общавшиеся с принцем бояре клялись, что Ирина пригожа, отличается умом и скромностью. Проверить это каким-либо образом Вальдемар не мог: ведь ему даже не подарили портрета предполагаемой невесты, поскольку это было не принято. И совсем уж курьезное: Вальдемара уверяли, что царевна не напивается допьяна (ведь известно, что иностранные мемуаристы любили обвинять русских как мужчин, так и женщин в привычке к пьянству).

Принц томился-томился взаперти на своем дворе, да и решился на отчаянный шаг. 9 мая 1644 года члены его свиты дважды напали на стрелецкий караул, как только им отказали в просьбе выйти в город. Причем одного стрельца убили, а шестерых ранили. Затем выяснилось, что под прикрытием столкновения Вальдемар сам хотел бежать, но при этом ему досталось от стрельцов. Принц признался, что это он убил стрельца. И это еще более усилило недовольство царя Михаила Федоровича.

Между тем прошли лето и осень, а дело с места не сдвинулось. И вот 29 декабря 1644 года царь Михаил лично подтвердил свое решение: без принятия православия Вальдемар жениться на Ирине не может, а отпустить его в Данию нельзя, поскольку король Христиан IV отдал принца царю «в сыновья». Не помогли лаже уговоры приехавшего в Москву в 1645 году польского посла, который склонял Вальдемара к уступкам по политическим расчетам и соображениям безопасности: а ну как царь гак прогневается, что сошлет принца «куда Макар телят нс гонял»! Но датский упрямец не уступал, а 25 июня было объявлено, что он заболел.

Вальдемар проявлял прямо-таки исключительную твердость, ведь перемена веры в то время не была чем-то необычным. Его старший современник, Генрих Наваррский, перешел из протестантской веры в католичество, чтобы стать французским королем. Считается, что на принца сильно влиял находившийся при нем пастор, связанный со шведским двором, не желавшим брака Вальдемара с Ириной. Негативное впечатление на датского искателя руки русской царевны произвели старомосковские обычаи, не позволявшие ему жить в Москве свободно, по своей воле. Да и русский двор сильно отличался от дворов европейских монархов своими византийскими традициями.

С весны 1645 года царь Михаил Федорович серьезно занедужил. Сказалось тяжелое разочарование в принце Вальдемаре и смерть сразу двоих сыновей. 12 июля государь скончался. Новый царь, Алексей Михайлович, наконец-то отпустил Вальдемара домой.

В эти годы неудавшегося сватовства Ирина Михайловна входила в пору девичьей зрелости. Когда Вальдемар покинул Москву, ей было восемнадцать лет. В 1641 году она обзавелась «кафтанцем» из турецкого красного с золотым рисунком атласа и «чеботами» из «рытого» бархата желтого цвета с красным ворсом. В 1644 году царевне скроили новый «кортель» из красно-желтого атласа, подбитый горностаевым мехом. Очевидно, в 1645 году ее любимая шкатулка, шитая золотом, была обита кованым серебряным кружевом и для нее сшит футляр из красного сукна. Тогда же мать, царица Евдокия, подарила Ирине зеркало турецкой работы в кожаной раме, оклеенной красным бархатом, а «по бархату шиты травы золотом волоченым, около трав обнизано жемчугом». У Ирины Михайловны также имелись: четыре опахала (одно из павлиньих перьев с зеркалом, а три из страусовых перьев, одно из них также с зеркалом), «осиновая» белая коробочка, в которой хранились девятнадцать стеклянных сосудов, три погребца, шесть «поставцов троецких», деревянных, расписанных красками, а седьмой — «походный в сукне» — ящик деревянный, в котором содержались восемьдесят стеклянных сосудов, ларчик «турецкой нарезан раковинами, пробойцы и спереди личинки серебрены, а в нем ложечка и гребешек турский». алая, шитая золотом и серебром атласная шкатулка, обложенный красным бархатом «ларчик» с «вислым замочком». Тогда же царевна подарила своим сестрам: Татьяне — два хрустальных зеркала (одно в кожаной, золоченой и раскрашенной раме, а другое «в деревянном ободу», расписанном сусальным золотом и красками), а Анне также хрустальное зеркало в кожаной раме.

Точно неизвестно, как отнеслась царевна Ирина к неудавшейся миссии Вальдемара. Смеем лишь предположить, что девушка могла серьезно расстроиться от рухнувших надежд на замужество, в чем ее вины не было. Единственно, что «подслащивало» неизбежную горечь, было осознание того высокого положения, которое Ирина Михайловна заняла при дворе своего брата, царя Алексея Михайловича. Причем они оба, вместе с сестрами, в 1645 году' потеряли и отца, и мать. По традиции некоторые родительские права во внутрисемейных делах переходили к старшему. А старшей-то была царевна Ирина! Существует масса свидетельств, что царь Алексей исключительно уважительно относился к старшей сестре, даже называл ее «матушкой». Особенно характерны в этом смысле письма государя, написанные им во время его пребывания в войсках в 1654–1656 годах (шла война с Речью Посполитой). Хотя послания были обращены ко всей семье и, очевидно, читались вслух, на первое место Алексей Михайлович всегда ставит царевну Ирину.

Официальным подтверждением высокого положения нашей героини служит и то, что она являлась крестной матерью в 1648 году первенца в семье брата-царя, царевича Дмитрия, а в 1654 году — царевича Алексея, правда рано умерших. Более того, Ирина в 1672 году стала крестной матерью сына царя Алексея Михайловича от второго брака, царевича Петра (будущего Петра Великого). В последние годы жизни царь Алексей, по некоторым сведениям, несколько отдалился от старшей сестры. Возможно, последняя была не в восторге от его второго брака — с Натальей Нарышкиной. Однако Ирина в 1671 году первая благословила Алексея Михайловича на этот шаг.

Жизнь шла своим чередом. В 1649 году ее хоромы обиваются красным сукном. В 1648–1653 годах у Ирины появляются новые зеркала. Не забыты и постельные принадлежности: чинится соболье одеяло и кроится новая «наволока» на пуховик. «Собирается» новое «подножье» на собольем меху. Для дорогой утвари и ювелирных изделий («кипарисного» ларчика и серег) кроятся суконные футляры. Тогда же Ирина Михайловна продолжает традицию одаривания окружающих: шелковым ожерельем — брата-государя, золотой братиной, серебряными чаркой и колокольчиком — своего крестника царевича Дмитрия, церковь Спаса, что у Государя в Сенях — хрустальным зеркалом, что когда-то ей преподнес дедушка, патриарх Филарет, маленькую племянницу, царевну Евдокию Алексеевну, — соболями, царевен (видимо, также племянниц) — сорочками, «девку» Марию Голохвастову — беличьим мехом и лисьей шапкой, «верховых девок и карлиц» — тканями, «девок Соболю да Смирну» — куньими треухами, «карлицу» Маньку — сапогами, «Катерину-дуру» — коробьей. Ирина Михайловна также занимается собственным хозяйством. Ей принадлежало подмосковное село Рубцове — наследство бабушки, инокини Марфы. Здесь Ирина живала подолгу, благоустраивая имение садами, рукотворными прудами и пр.

В последние годы жизни царевна Ирина Михайловна не только хлопотала в селе Рубцове и украшала в своих хоромах киот. Она собирала разные дорогие, изящные безделушки, в основном статуэтки. Так, ей принадлежали: изображения крылатого змея с человечьей головой во рту, трех «немок», у которых в руках сосуд, братина и «лохань», «мужик» с лошадью и сохой, «караблик» на колесах, попугай, «телец», баран, птичка, а также чарка, ларец, рукомойник, «лохань», «бочечка», кубок и рожки.

Скончалась Ирина в 1679 году на пятьдесят втором году жизни. По ее желанию похоронена она в Новоспасском монастыре рядом с могилой любимой бабушки, инокини Марфы. Крестник Ирины Петр I не забывал се. Так, в 1682 году десятилетний мальчик-царь присутствовал на поминальной церковной службе по своей крестной.

Царевна Татьяна —тетка Петра Великого

Царевна Татьяна была восьмым ребенком в семье царя Михаила Федоровича и царицы Евдокии Лукьяновны. Она родилась 5 января 1636 года. Крестили малютку 24 января в кремлевском Чудовом монастыре. «Крестинный» стол в «Столовой избе» устроили скромный: присутствовали патриарх Иоасаф, три боярина и окольничий. Последнее неудивительно. Особо радостными событиями были рождения первенца, царевны Ирины, и царевичей, любой из которых мог впоследствии унаследовать престол. Татьяна же была пятой царевной. И это обстоятельство превращало ее рождение почти в будничное событие. Кто мог предвидеть, что Татьяна проживет дольше всех детей царя Михаила Федоровича и увидит XVIII столетие, принесшее России столько нового.

Уже в январе 1636 года кормилице малютки Татьяны, Пелагее Трофимовой, по указу государя и государыни был сделан за казенный счет целый набор различного платья: «шубка» из английского светло-зеленого сукна, два «летника» (один из камки, а другой из персидской лазоревой ткани), две «телогреи» из персидской ткани, подбитые беличьим мехом. Но этого оказалось мало: в марте кормилица обзавелась еще «телогреей» из той же ткани и «шубкой» из красного сукна, а в апреле она обулась в новые желтые «сафьянные» сапоги. Такую же обувь кормилица Палашка получала и в 1637-м, и в 1638-м годах. Любопытно, что кормилицам царских детей полагалось годовое хлебное и мясное «жалованье». Постоянные заботы окружавшей ее прислуги, детские игры перемежались праздниками, из которых едва ли не самым радостным был день ангела. Так, в 1641 году, когда Татьяне исполнилось пять лет, особыми пирогами одаривали десять боярынь, одну боярышню, а также двух жен окольничих и девять приближенных женщин-дворянок.

В семь лет царевну Татьяну стали учить грамоте. В наставницы ей определили вдову, «мастерицу» Марью. Учительниц также принято было одаривать подарками. Вот и Марье царица Евдокия дарит полку «убрусную» и полотно. Учение продолжалось, и в 1645 году «мастерица» также получает подарки от матери-царицы: вишнево-зеленую и красную шелковую ткань, а также соболей. Но не одна «мастерица» занималась обучением царевны. Особенности церковной службы Татьяна постигала в храме, например, в 1643 году она учила «заутреню» в Рождественском храме, что у Государя в Сенях. Протопопу собора Еремею с «братьею» за это пожалована «полтина».

Царевна Татьяна Михайловна, как и положено, имела в Кремле собственные хоромы. В 1649 году там заново обивали красным сукном окна и двери, а в 1651 году из того же материала сделали новые занавески. Постоянно заботились и о царевниной Постели: обновлялся гусиный пух в «пуховике», кроились новые наволочки. Шились Татьяне и различные предметы одежды: чулки, желтые «сафьянные чеботы», низанная жемчугом «перевязка», «летник», отделанный бархатом черного цвета с вышитыми золотыми и серебряными «травами», и т. д. Ей же было сделано «подножье», утепленное собольим мехом, и оклеен красным бархатом «кипарисный» ящик. Для Татьяны приобретались в торговых рядах и любопытные вещицы: в 1649 году — «зрительная трубка», а в 1653 году — «монастырек» (по сути — несессер затейливой формы), в котором хранились «два ножичка, да ноженки, да вилки, да свайка, да зубочистка». Получала царевна и подарки. В 1643 году старшая сестра Ирина подарила ей «зеркало хрустальное в деревянном ободу, около стекла по левкасу писано сусальным золотом с красками». Мать, царица Евдокия, в 1649 году подарила царевне серебряные, позолоченные «лохань» и рукомойник. На новоселье в 1652 году ей были «принесены» пять сороков соболей. Случалось, и сама Татьяна одаривала близких людей. Так, в 1652 году она пожаловала княжнам Марье Шаховской и Пелагее Друцкой нарядный «летник» из алой шелковой материи и куски разноцветной шелковой ткани.

Царевна Татьяна Михайловна была сильно увлечена реформаторской деятельностью патриарха Никона, да и личностью этой крупной фигуры русской церкви XVII века. Как известно, звезда этого незаурядного человека начала восходить в 40-е годы, когда он стал архимандритом московского Новоспасского монастыря, являвшегося усыпальницей Романовых, а затем и Новгородским митрополитом. Все это объясняется личной заинтересованностью царя Алексея Михайловича, считавшего Никона своим духовным наставником. Наконец по прямому указанию государя в 1652 году его избирают патриархом. Никон начал проводить церковную реформу, включавшую в себя исправление богослужебных книг, изменение церковно-обрядной практики и повышение образовательного уровня духовенства.

Однако реформа вызвала раскол в русской церкви. Часть священнослужителей ее не приняла, и у нее нашлась своя паства. Вскоре стали образовываться общины старообрядцев, как они себя именовали, или раскольников, как их называли официальные власти. Последние во главе с царем Алексеем Михайловичем встали на сторону никонианской реформированной церкви. Однако с течением времени отношения между царем и патриархом резко ухудшились. Причин было несколько: и властный, неуживчивый характер Никона, и его стремление поставить «священство выше царства», и раздражавший Алексея Михайловича назидательный тон обращений первосвятителя, и критика патриарха со стороны страдавшего от его своеволия духовенства. Царь Алексей стал отдаляться от своего бывшего задушевного приятеля, перестал посещать его литургии. Никон решил пригрозить. В 1658 году он публично заявил, что снимает с себя патриарший сан и удалится в монастырь. Но этот жест царя не испугал. Дело об официальном отречении Никона от патриаршества затянулось. Канонически решить это мог церковный собор с участием других патриархов. Такой собор удалось собрать только в 1666 году, и Никон был лишен и архиерейства, и священства. Его сослали простым монахом в далекий Ферапонтов монастырь в Белозерском крае.

Нечего и говорить, что Татьяна Михайловна искренне переживала за Никона. Но, пока был жив старший брат царь Алексей Михайлович, она мало что могла сделать для бывшего патриарха. Кроме того, она оказалась младшей из всех живших тогда потомков царя Михаила Федоровича. По очереди она была последней из трех сестер царя Алексея, благословивших его в 1671 году на второй брак — с Натальей Нарышкиной. Но вот со смертью брата в 1676 году и вступлением на престол племянника, царя Федора Алексеевича, царевна Татьяна смогла найти выход своей энергии в хлопотах за Никона.

Она постоянно обращалась к Федору с просьбами облегчить участь опального и перевести его из далекого Ферапонтова в Воскресенский Новоиерусалимский монастырь на реке Истре, который и был им создан. Весьма влиятельным противником различных послаблений для Никона являлся патриарх Иоаким. Формально его позиция была безупречна: раз Никон низложен с сана и сослан по решению- собора с участием вселенских патриархов, то изменить что-либо в его судьбе можно только с их согласия. Но, разумеется, Иоаким опасался известности и популярности Никона в придворных кругах и не желал приближать его к Москве, видя в этом угрозу своему авторитету первосвященника. Очевидно, Татьяна Михайловна сыграла определенную роль в принятии решения о созыве церковного собора по этому делу. Но высшие иерархи русской церкви не пожелали облегчить участь старика. Тогда Татьяна уговорила царя Федора Алексеевича написать Никону милостивое письмо. Годы, подорванное лишениями здоровье дали о себе знать. Семидесятипятилетний Никон в 1681 году заболел. Тут же царь Федор Алексеевич приказал перевести его на Истру, в Воскресенский монастырь. Но в дороге бывший патриарх умер. Татьяна Михайловна настояла на том, чтобы Никона похоронили в Воскресенском монастыре, причем отпевали его по архиерейскому чину, на что также требовалось распоряжение царя Федора, поддерживаемого советами тетки. Опять-таки во многом благодаря хлопотам царевны Татьяны в 1682 году восточные патриархи разрешили поминать Никона в церкви как патриарха. Место упокоения своего героя Татьяна Михайловна не забывала, а в 1691 году даже преподнесла Воскресенскому Новоиерусалимскому монастырю в дар святые мощи мученицы Татьяны.

Кровавый 1682 год дал возможность Татьяне Михайловне прикоснуться к государственной политике. Так, 26 июля она, по докладу дьяка Е. И. Украинцева, распорядилась от имени государей послать на Двину грамоту воеводе, чтобы он всячески убеждал местных людей не верить смутьяну, холмогорцу Максиму Окулову, и не учинить «всякое дурно и несогласие». Вообще же, в 1682 году авторитет царевны Татьяны вырос. Она встала на сторону Милославских. Татьяна поддерживала совместное правление Ивана V и Петра I. за что ратовала эта партия. Именно после ее упреков царица Наталья Кирилловна вынуждена была объяснять факт увода десятилетнего царя Петра из собора до окончания панихиды по покойному царю Федору Алексеевичу усталостью ребенка.

Царица Наталья была оскорблена вызывающим поведением царевны Софьи, однако у нас нет сведений, что строгая поборница обычаев Татьяна Михайловна попеняла Софье.

Во время правления Софьи царевна Татьяна имела влияние и пользовалась почетом при дворе, а также располагала большими материальными возможностями для поддержания своего положения, нежели раньше. В это время Татьяна Михайловна фактически становится старшей в доме Романовых. Формально таковой должна была быть ее старшая сестра, царевна Анна Михайловна. Но Анна — бесцветная и ничем себя не проявлявшая царевна, — очевидно, не противилась узурпации такого почетного поста более энергичной и целеустремленной младшей сестрой. Благодаря расположению правительницы Софьи и взятой на себя роли старшей тетки царей и царевен — потомков брата царя Алексея Михайловича — Татьяна Михайловна могла занимать места на официальных мероприятиях выше, чем это было ей положено по статусу царевны. Так, 5 июля 1682 года, во время памятного диспута о вере в Грановитой палате между официальным духовенством и «раскольниками», Татьяна сидела на царских тронах вместе с правительницей Софьей. Царица Наталья Кирилловна сидела ниже, в простом кресле, что умаляло ее более высокое положение.

Падение Софьи и возвышение Петра 1, казалось бы, должно было сильно отразиться на судьбе нашей героини. Конечно, оно отразилось, правда, не сильно. И хотя Петр I помнил о предпочтениях тетки в 1682 году и позже, царь испытывал к ней уважение и почитал ее как старшую в семье. Тем более после 1692-го и 1694 годов, когда умерли его другая тетка, царевна Анна Михайловна, и родная мать, царица Наталья Кирилловна. По традиции теперь Татьяна Михайловна должна была быть Петру I вместо матери. И он с этим считался. Именно царевна Татьяна в 1690 году стала крестной матерью первенца Петра Великого, царевича Алексея Петровича. В том же году она в числе первых (наряду с царицей Натальей и сестрой Анной) поздравила нового патриарха Адриана с избранием его на высший церковный пост. Любопытно, что Татьяна Михайловна стала крестной матерью и царевны Анны Ивановны (будущей императрицы) в 1693 году. В письмах из Архангельска в этот период царь Петр не забывал специально «кланяться» тетке Татьяне.

В 80—90-е годы комнаты царевны обивались зеленым сукном. Потолок ее передней комнаты расписывался под ночное звездное небо, а средней (вместе со стенами) расписан узорами на сером фоне. В 1693 году в двух комнатах перестилались полы (потребовалось восемьсот «дубовых кирпичей»), делались новые перегородки, двери и лавки. Вставлялись новые «слюдяные окончины», вешался новый фонарь. В 1684 году Татьяне в хоромы поставили четыре новых стола, три метра на полтора, а один стол в метр. Ножки у столов были точеные, а доски расписаны красками и золотом. Причем сказано, что в центре нарисованы двуглавые орлы, а по бокам — аллегорические фигуры, символизировавшие четыре времени года. Окаймлялись эти изображения рисунками разных птиц. Очевидно, Татьяна Михайловна предпочитала зеленый цвет. Вот и кресло ее обивалось в 1696 году зелеными сукном и атласом.

В числе других членов царской фамилии Татьяна Михайловна устраивала в специальных комнатах поминальные угощения для нищих. В 1699 году в течение девяти дней приглашались двести двадцать человек. В 1700 году Петр I распорядился вместо «поденной» пищи ежегодно выдавать царицам и царевнам на питание денежные суммы. Царевне Татьяне полагалась самая большая — три тысячи рублей. Пользуясь своим почетным положением при дворе Петра Великого, Татьяна Михайловна старалась, как могла, облегчить участь опальных царевен. Так, она вела переписку с Марфой Алексеевной (в монашестве Маргарита). Помимо участливых по тону писем, Татьяна хлопотала об осмотре больной племянницы доктором, высылала ей деньги. Скончалась царевна Татьяна Михайловна 23 августа 1706 года на семьдесят первом году жизни. Младший ребенок основателя династии Романовых, царя Михаила Федоровича, прожил самую долгую жизнь по сравнению со своими старшими братьями и сестрами.

Участливая царевна Марфа

Царь Алексей Михайлович страстно желал, чтобы у него родился сын. Его первенец от брака с царицей Марией Ильиничной, царевич Дмитрий, умер годовалым. Затем родилась дочь, царевна Евдокия. Молились, чтобы третьим Бог дал мальчика. Но 26 августа 1652 года на свет появилась девочка. Назвали ее Марфой в честь монашеского имени бабушки царя Алексея. 5 сентября малютку крестили в Чудовом монастыре. «Крестинный стол» был устроен в «Столовой избе». По уже сложившейся традиции церемония прошла скромно, так как крестили очередную царевну: присутствовали патриарх, два боярина и окольничий. «Мамкой», в чью обязанность входило руководство по уходу и воспитанию ребенка, назначили боярыню Ульяну Петровну Шереметеву. Кормилицу выбирали из нескольких кандидаток. Семь женщин проживали в Конюшенной слободе, а одна была женой придворного истопника. Все они уже имели по нескольку детей и, самое главное, недавно родили (от семи до тридцати недель назад). Выбрана была Аксинья, жена крестьянина Конюшенной слободы Андрея Носова. Аксинье Носовой дал характеристику ее духовный отец, священник церкви Святых Афанасия и Кирилла, «что на Сивцове Вражке», Василий. Он ручался, что кормилица — «жена… добрая, не пьет и не бражничает, и воровства за ней никакова нет, и прискорбь никакую за ней не слыхал». Кормилица Аксинья в 1653 году неоднократно получала различные подарки от родителей девочки. Это (в хронологической последовательности) серебряный позолоченный крест с финифтью, окованный железом ларец, тюфяк и изголовье, хрустальное зеркало в раме из красной кожи и гребень, дорогой воротник для платья, отделанный золотом, серебром и красным шелком, шелковый поясок, красная коробья «с нутряным замком», серебряные серьги, шапка из красного атласа, обшитая золотом и серебром, желтые «сафьяновые» башмаки и чулки. На все это было потрачено одиннадцать рублей, что составляло сумму, сопоставимую со средним годовым жалованьем московского подьячего.

С первой серьезной опасностью в жизни царевна Марфа столкнулась еще в двухлетнем возрасте. В Москве в 1654 году вспыхнула эпидемия чумы. Царская семья срочно покинула город. Когда царевнам исполнялось лет шесть-семь, их, как это было принято, начинали учить грамоте. Вот и Марфе в «мастерицы» определили Авдотью Пыпину. Но, как видно, особого интереса к знаниям царевна не проявляла. Едва ли не самым радостным праздником в жизни царевны были именины. В 1668–1668 годах у шестнадцати — семнадцатилетней Марфы в гостях бывало по четырнадцать боярынь, по пять-шесть жен окольничих и стольников. Кроме них, именинницу посещали грузинская царица Елена и жена сибирского царевича Петра. Всем женщинам дарились именинные пироги. Но они различались по качеству: царице, жене царевича и боярыням — пироги с маком, женам окольничих — пироги «крупичатые» с маком, а женам стольников — пироги с сыром. Совершеннолетняя царевна Марфа выглядела стройной, дородной, красивой девушкой. Ее первый выход «в свет» произошел в присутствии Антиохийского патриарха Макария, приглашенного в Россию для участия в церковном соборе по делу бывшего патриарха Никона. Макарий вручил барышне особую благословенную грамоту.

1669 год изменил жизнь царевен и царевичей — дочерей и сыновей царя Алексея Михайловича. Умерла их мать, царица Мария Ильинична. Опекать детей брата-царя (а их было восемь: шесть царевен и два царевича) стали сестры, являвшиеся их тетками. Особенно любила Марфу тетка Татьяна Михайловна, бывшая, по-видимому, ее крестной матерью. Марфа искренне называла ее «матушкой». Их близкие отношения с тех пор не прерывались. Вторую женитьбу царя Алексея Михайловича — на Наталье Нарышкиной — его старшие дочери встретили без особой радости. На людях им приходилось проявлять всяческое уважение к новой царице, но за глаза они называли ее Наташкой (ведь та же Марфа была всего на год моложе мачехи). Чем дальше, тем больше усиливалось раздражение царевен по поводу молодой жены отца. В ней они видели причину его явного охлаждения к детям от первого брака. Кроме того, проявлялась естественная женская зависть. Их сверстница, царица Наталья, нашла свое счастье, рожала детей, а они были обречены на безбрачие и затворничество. Свое нерастраченное материнское чувство участливая Марфа Алексеевна могла как-то удовлетворять, заботясь о жившей у нее в хоромах безногой девочке. Марфа также особо сблизилась со своей сестрой, царевной Софьей, которая была моложе на пять лет. Абсолютно разные по характеру (Марфа мягкая, лиричная, с развитым женским началом, а Софья твердая, умная и целеустремленная), они, вероятно, взаимодополняли друг друга. Видимо, также от старшей, Марфы, исходило душевное тепло, которого недоставало младшей, Софье. Неизвестный польский автор отметил, что Марфа «ни во что не вмешивается». Он имел в виду, что в политической жизни царевна не принимала участия. Поэтому никакой заслуги нашей героини в том, что ее любимая сестра Софья стала правительницей страны, не было.

Правление Софьи Алексеевны стало лучшим временем жизни для ее сестер. Они получили большую свободу, и им выдавалось больше денег на собственные надобности. В этот период особенно заметно новое строительство и ремонт в хоромах царевен. Вот и в апартаментах Марфы Алексеевны обновляли стены, двери и окна. Затем стены обивали сукном, ставили новые лавки, два «поставца» в два метра и в метр высотой, стол длиной более метра с ящиком. В новых помещениях вешали шторы из шелковой материи, на лавки стелили суконные «полавочники», потолки и стены двух комнат и чуланов покрывались шелковыми чехлами, а третий чулан был обит зеленой тафтой. Марфе также сделали складной деревянный позолоченный стул, обитый черным бархатом. Для занятий рукоделием были заказаны новые двенадцать липовых пяльцев.

Поговорка «Друг познается в беде» в полной мере применима к царевне Марфе Алексеевне. Когда царевна Софья потеряла власть и оказалась под арестом в Новодевичьем монастыре, Марфа в полной мере проявила свое участие в судьбе младшей сестры и подруги. Казалось бы, можно было отдалиться от опальной. Ясно, что это мог бы оценить Петр I. Но наша героиня поступала наоборот, как бы не задумываясь о той опасности, которая ей грозила. Марфа Алексеевна придумывала способы общаться с Софьей через доверенных лиц. Трудно сказать, насколько серьезно Марфа вмешалась в политику. Раньше это было для нее нехарактерно. Однако она оказалась втянутой в восстание московских стрельцов 1698 года.

Все началось с похода к Москве без приказа четырех московских стрелецких полков из-под Великих Лук, где они находились на службе. В Москве в это время было неспокойно. Царь Петр в составе Великого посольства находился за границей. Ползли слухи один хлеще другого: царя Петра за границей «подменили» или царь Петр за границей «сгинул». В Москве говорили и о «чудных» делах в Кремле. Будто бояре хотели задушить царевича Алексея Петровича, но его спасли, переодев в чужое платье. Царицу Евдокию озлобленные бояре «били по щекам». Причем царевна Марфа оказалась чуть ли не душой заговора. Она якобы имела контакты с двигавшимися к столице стрельцами, торопила их и рассчитывала с их помощью совершить государственный переворот в пользу сестры Софьи. Общалась она со стрельцами через стрелецких жен («стрельчих»), а с сестрой Софьей — через свою постельницу Жукову, которую предупреждала, что если ее схватят власти, то будут пытать; себе царевна предрекала монастырь.

Что здесь правда, а что вымысел — понять трудно. Поскольку в основе лежат не только слухи, но и признания, полученные под пыткой или под угрозой насилия. После того как мятеж стрельцов был подавлен, а особенно с приездом Петра I из-за границы велось весьма пристрастное следствие. В числе привлеченных и пытанных оказались и постельницы царевен Софьи и Марфы. Петр лично допрашивал обеих сестер. Так, Марфу он допрашивал дважды: 24 сентября и 8 октября. В первый раз Марфа (возможно, не обошлось без применения силы крутым сводным братом) призналась, что сообщала Софье, что стрельцы хотели посадить ее на трон. А в другой раз была проведена очная ставка царевны с оговорившей ее «с пытки» постельницей.

Вряд ли умный Петр верил, что Марфа могла быть одной из руководительниц возможного заговора, и, уж конечно, он не верил в то, что в некоторых «пыточных» речах утверждалось, что Марфу мятежники хотели выдать замуж за фаворита, некоего дьякона Ивана Гавриловича, которого наметили в «канцлеры». О связи Марфы Алексеевны с дьяконом упоминает австриец Й. Корб. Что ж, Марфу понять можно. Монахиней она пока не была, а хоронить себя заживо еще нестарая женщина не хотела. Вероятно, Марфа была затянута политическим водоворотом и захотела поспособствовать любимой сестре вернуть власть. Но непосредственно участвовать в заговоре она по своим личным качествам не могла. В противном случае не сносить бы ей головы! Да и был ли заговор? Во всяком случае, мятеж стрелецких полков был спонтанным. Его причиной явилось их бедственное положение и крайнее недовольство начальством.

Поскольку прямого участия в заговоре ни Софьи, ни Марфы доказано не было, Петр их оставил в живых. Обе сестры были пострижены в монахини. Марфа, в монашестве Маргарита, оказалась в женском Успенском монастыре, что в Александровой слободе (ныне город Александров). Сорокашестилетняя инокиня Маргарита была принята в монастыре с честью, как царская дочь. Ей сделали особую келью, точнее, под нее использовали царские хоромы, перенесенные с бывшего царского двора в слободе. Жилище нашей героини было построено из белого камня и крыто тесом. Причем Петр I не поскупился на содержание обеих сестер-монахинь. Так, Маргарита получала ту же ежегодную сумму, что и до пострига: 2,6 тысячи рублей. Ей предоставлялась относительная свобода: никакого караула приставлено не было, лишь игуменье предписывалось надзирать за высокопоставленной монахиней. Более того, Маргарита сохранила в монастыре свой двор: штат боярынь, боярышень и женщин-прислужниц. Продукты питания поставлялись из дворцового ведомства. Правда, они подвозились с опозданием, а качество снеди нередко оставляло желать лучшего. Царевна-монахиня рассылала письма с жалобами на свое бедственное положение князю-«кесарю» Ф. Ю. Ромодановскому, особо приближенному к царю Петру I, влиятельному царскому дяде Л. К. Нарышкину. Но чаще всего и проникновенней Маргарита обращалась к тетке, «матушке» Татьяне Михайловне. Тут и жалобы на задержки с выплатой денег, подвоза продуктов и на их плохое качество. Трудно сказать, насколько серьезно страдала от всего этого сама царевна. Но ей приходилось заботиться и о своей прислуге. А тут пришли болезни. Обострилась подагра, появились хрипы в легких. Маргарита просила тетку похлопотать о присылке к ней «дохтура Лаврентия молодого», который, очевидно, был хорошо знаком с ее болезнями. Татьяна Михайловна хлопотала, как могла: и денег племяннице высылала, и не без ее участия врач навестил больную.

Конечно, тяжелым ударом для Маргариты стали кончины вначале любимой сестры Софьи в 1704 году, а затем и тетки, «матушки» Татьяны Михайловны, в 1706 году. В память о них Маргарите досталась некоторая утварь: блюда, подсвечник, ложка. В последние годы царевна в основном читала богослужебную литературу. Кроме того, известно, что она вышивала (это занятие всегда было ею любимо). По монастырским преданиям, инокиня Маргарита не чуралась обычной монашеской работы: носила кирпичи, убирала вместе с другими сено, занималась в своем небольшом саду. Ее навещали оставшиеся на свободе сестры — царевны Мария и Феодосия.

Местное предание сохранило рассказ о том, что царь Петр I внезапно приехал в монастырь и застал уже немощную сводную сестру за чтением, что умилило грозного государя. Есть точные известия, что Маргариту тайно навестил в 1706 году царевич Алексей Петрович по пути в Суздаль для встречи с находившейся там матерью-монахиней.

После смерти тетки Маргарита вынуждена была писать о своих скорбях царевне Наталье Алексеевне, влиятельной сестре царя Петра. Ее главной просьбой было поспособствовать приезду того самого «дохтура Лаврентия». Маргариту уже сильно одолевали различные хвори, которые ей, с детства склонной к полноте, а теперь чрезвычайно тучной, переносить было особенно тяжело. Но врача не прислали. Возможно, это и свело Маргариту в могилу на пятьдесят пятом году жизни, 19 июня 1707 года. Похоронена царевна Марфа Алексеевна в Успенской обители, ставшей ее последним пристанищем.

Царевна-правительница Софья

Царевна Софья Алексеевна представляет собой непревзойденный феномен не только в отечественной, но и европейской истории Нового времени. Это единственный случай, когда в течение нескольких лет страной правила дочь покойного государя при живых государях-наследниках и вдовах государей. Применительно к России этот факт еще более удивителен, ибо здесь в соответствии с традицией царевны не только не допускались к какому бы то ни было участию в политической жизни, но и вообще жили как затворницы, которых посторонним и видеть-то было нельзя. Поэтому прорваться к власти в таких условиях могла лишь личность выдающаяся.

Царевна Софья Алексеевна родилась 17 сентября 1657 года. Она стала третьей дочерью царя Алексея Михайловича и царицы Марии Ильиничны. «Родинный» стол был собран 1 октября в Золотой палате. В качестве приглашенных значились патриарх, царевичи Грузинский, Касимовский, два Сибирских, а также бояре и окольничие. Крестили Софью 4 октября в Успенском соборе. «Крестинный» стол устроили в той же Золотой палате. За ним сидели немногие: патриарх, два боярина и окольничий. «Мамкой» царевны назначили боярыню княгиню Анну Никифоровну Лобанову-Ростовскую, а годовое жалованье ей положили в пятьдесят рублей. В кормилицы определили некую Марфу Кузьмину, которая позже была пожалована в постельницы.

Довольно рано, к девяти годам, царевна Софья стала заметно выделяться среди своих сестер. К этому времени она уже прошла курс, как бы мы сейчас сказали, начального образования у специально приставленной «мастерицы». На этом и заканчивалась «школа» для других царевен. Софья же отличалась необыкновенной живостью ума, страстью к знаниям и в то же время желанием быть лидером, не уступать своим братьям в интеллектуальном развитии. Поэтому она, единственная из сестер, продолжила образование — и не у кого-нибудь, а у самого Симеона Полоцкого, признанного интеллектуального лидера образованных людей второй половины XVII века, влиятельного идеолога складывающейся в России абсолютной монархии, советника царя Алексея Михайловича по вопросам науки и культуры. Одновременно Полоцкий преподавал и ее братьям, царевичам Алексею и Федору. Так царевна Софья Алексеевна стала одним из образованнейших людей своего времени и уж точно самой образованной женщиной. Она знала древние (греческий и латинский) и польский языки, писала стихи, участвовала в представлениях придворного театра, устроенного для царя Алексея Михайловича боярином А. С. Матвеевым, на котором шли пьесы ее учителя: «Комедия о Навуходоносоре», «Притча о блудном сыне», «Юдифь» и т. д. Страстным увлечением Софьи была история, как отечественная и современная европейская, так и древняя — Рима и Византии.

Особенное впечатление произвела на Софью история византийской царевны V века Пульхерии. Пульхерия жила в монастыре и приняла обет целомудрия. Когда умер отец, император Аркадий, и на престол взошел малолетний брат Феодосий П, царевна, пользовавшаяся безграничным влиянием на нового государя, в шестнадцать лет стала правительницей страны с титулом августы, или царицы. Она имела славу мудрой правительницы, умело выбиравшей людей на различные посты, построившей храмы и монастыри, покровительствовавшей наукам и искусствам. Кроме того, Пульхерия подыскала невесту своему брату-императору, талантливую и просвещенную девушку, занимавшуюся поэзией и переводами Священного Писания. После смерти брата Пульхерия стала императрицей и по политическим соображениям вышла замуж за сенатора Маркиана с сохранением данного в юности обета целомудрия. Маркиан в качестве императора унаследовал византийскую корону с уходом Пульхерии в мир иной.

Софья-подросток видела себя второй Пульхерией! Ее братья, которые могли претендовать на престол после отца, отличались слабым здоровьем и не превосходили амбициозную сестру талантами. Почему бы ей не повторить успех византийской царевны? Да и знаменитый Симеон Полоцкий ценил свою ученицу. Так, он подарил ей одно из своих основных произведений — «Венец веры», сопроводив специальными стихами, посвященными царевне Софье Алексеевне. А царевна прилежно изучала все произведения Полоцкого и пользовалась ими позже.

В 1669 году умирает мать, царица Мария Ильинична. Софье пока лишь двенадцать лет. В 1671 году отец, царь Алексей Михайлович, женился второй раз, на Наталье Кирилловне Нарышкиной, которая была всего на шесть лет старше Софьи, а ее старшим сестрам Евдокии и Марфе являлась ровесницей. Во дворце происходят большие перемены. Неудивительно, что царские дочери возненавидели мачеху, называя ее за глаза Наташкой. Ненависть еще более усилилась, когда стало видно, что царь-отец охладел к детям от первого брака. Даже Софье, девушке с властным и решительным характером, явно не хватало родительского тепла. Мать ей в какой-то степени заменила старшая сестра, царевна Марфа Алексеевна. Теплые отношения между Софьей и Марфой сохранятся до конца их дней. Но Софью, начинающего формироваться политика, тревожило и то, что с выдвижением А. С. Матвеева и женитьбой отца на Наталье Кирилловне ведущей при дворе стала партия Нарышкиных. Милославские, к которым принадлежала Софья, оказались оттесненными на второй план. Ситуация стала угрожающей в 1672 году, когда у царя Алексея от второго брака родился сын, царевич Петр Алексеевич. Софья понимала, что сыграть роль Пульхерии в случае, если престол унаследует сводный брат, ей не удастся.

Но вот в 1676 году умирает царь Алексей Михайлович. На престол восходит пятнадцатилетний Федор Алексеевич, старший из царевичей, ранее объявленный отцом наследником престола. При Федоре к власти приходит партия Милославских.

Софье Алексеевне уже девятнадцать лет. И в основном как царевна-политик она сформировалась. Ее политический противник Андрей Артамонович Матвеев характеризовал Софью как «великого ума и самых нежных проницательств, больше мужеского ума исполненную деву». Историк С. М. Соловьев даже называл ее «богатырь царевна». Одна беда — Софья некрасива. Она дородна, талия коротка, голова большая, лицо лишено женского обаяния. Младший брат, царь Федор Алексеевич, хоть и немощен и нуждался в постоянном уходе, но роль Пульхерии при нем у Софьи не получается.

Федор умен и образован не хуже сестры. И учился он у того же Симеона Полоцкого, которого сделал своим советником и всемерно почитал вплоть до его кончины в 1681 году. В первые годы правления царя Федора основное влияние на политику оказывал двоюродный дядя, боярин Иван Михайлович Милославский. Тягаться с ним Софья Алексеевна не могла, но «клан» сестер государя она уже возглавила. Как известно, в 1679 году разгневанный царь Федор Алексеевич отстранил от власти И. М. Милославского и возглавляемую им партию. Иван Михайлович, хитрый и беспринципный царедворец, не учел того, что слабый телом государь обладал сильным духом. Он выбрал себе в невесты безвестную Агафью Грушецкую, которую полюбил. Гнусная интрига Милославского не удалась. И царь Федор стал опираться в основном на своих фаворитов — И. М. Языкова и братьев А. Т. и М. Т. Лихачевых.

Опала И. М. Милославского и его политических сторонников не распространялась на государевых сестер. Они все так же вхожи в царский дворец. Именно здесь Софья встречается с приближенным брата-царя, боярином и князем Василием Васильевичем Голицыным.

В этого знатного, умного и красивого мужчину Софья Алексеевна влюбилась. Голицын был старше ее на четырнадцать лет и слыл западником. Жил он с женой и детьми в великолепном доме, убранном по-европейски. Роскошь мебели, обилие зеркал, картин, гравюр, огромная библиотека поражали современников. Василий Васильевич имел познания в разных науках (истории, богословии, философии, астрономии, медицине), говорил на нескольких языках (польском, немецком, греческом, латыни), разбирался в современной европейской культуре. Царь Федор Алексеевич приблизил к себе Голицына после того, как он проявил себя на военном поприще: участвовал в Чигиринских походах и командовал армией на Украине. Однако особой склонности к военному делу князь не имел, да и полководческого таланта у него не наблюдалось. Федору импонировал высокообразованный аристократ. Последнее обстоятельство было важно еще и потому, что родовитое боярство проявляло недовольство «безродным» окружением государя, которое до Голицына ограничивалось Языковым и Лихачевыми. Князь особенно проявил себя на административной работе, в частности в подготовке важного мероприятия — отмены «местничества» в 1682 году, когда вместо старых, феодальных принципов продвижения по служебной лестнице, связанного с заслугами рода и предков, были выдвинуты иные основания — личные заслуги и способности. Голицын стал любовником или, как тогда говорили, «талантом» Софьи.

1682 год был переломным в судьбах и царевны, и князя. Вначале он не сулил им ничего хорошего, особенно Софье. Царь Федор Алексеевич, по совету фаворитов, спешно женился вторым браком на совсем еще юной Марфе Апраксиной. Новая царица являлась одновременно свойственницей «старшего» фаворита, боярина И. М. Языкова, и крестницей опального боярина А. С. Матвеева. Выдвигая подобную кандидатуру в жены царя Федора, фавориты ясно дали понять, что решили пойти на сближение с партией Нарышкиных. Да и сам Федор Алексеевич особенно не противился этому, все более и более выказывая свое расположение к десятилетнему сводному брату и крестнику царевичу Петру Алексеевичу. Царица Марфа Матвеевна сразу же стала ходатайствовать перед мужем за А. С. Матвеева, и его перевели ближе к столице, облегчив бремя ссылки. Софья Алексеевна и Голицын понимали, что союз фаворитов слабеющего на глазах царя Федора с Нарышкиными может обернуться катастрофой для их честолюбивых замыслов. Да и партия Милославских оказалась бы совсем не удел! Но если знатный и известный Голицын мог бы более или менее прилично устроиться на каком-нибудь государственном посту, то Софью ждали теремное затворничество и конец надеждам на роль новой Пульхерии. Вот почему в весенне-летних событиях 1682 года особенно заметны Софья и глава партии Милославских боярин Иван Михайлович. Голицын скорее выжидал, чем что-либо предпринимал. Он вышел из тени, когда Софья одержала победу.

27 апреля 1682 года умер царь Федор Алексеевич, не оставив после себя сына-наследника. И. М. Языков, А. Т. и М. Т. Лихачевы, сговорясь с Нарышкиными, посадили на престол десятилетнего Петра Алексеевича. Это было нарушением традиций престолонаследия, поскольку царствовать после бездетного старшего брата Федора должен был следующий по возрасту брат — шестнадцатилетний Иван Алексеевич. Но царевич Иван, болезненный и недалекий юноша, к самостоятельному правлению был не способен. Он был бы игрушкой в руках родни — Милославских. Так, по политическим соображениям, фавориты покойного царя Федора и партия Нарышкиных нарушили вековой порядок восхождения на трон.

Однако Милославские сдаваться не собирались. Два их лидера, хитрый и опытный боярин Иван Михайлович и умная, властолюбивая царевна Софья Алексеевна, перешли к активным действиям. Но задачи у них были разные. Иван Михайлович действовал тайно. Не случайно из противной партии, устами Андрея Артамоновича Матвеева, его характеризовали так: «Муж прехитрого и зело коварного в обольщениях характера… на всякие человекам пакости злообычный и в злобах лютый супостат». Он искусно плел интригу. Суть ее была в том, чтобы использовать усиливавшееся недовольство московских стрельцов властью. Еще при царе Федоре Алексеевиче стрельцы пытались подать челобитные с жалобами на своих командиров. Те буквально эксплуатировали своих подчиненных: заставляли выполнять различные тяжелые работы, как будто стрельцы были их чернорабочими, вымогали взятки и вообще удерживали в свою пользу часть их жалованья. Расследовавший дело боярин И. М. Языков встал на сторону полковников и жестоко наказал челобитчиков, чтобы впредь было неповадно (это потом ему припомнили стрельцы). С приходом к власти Петра I правившие при нем Нарышкины практически ничего не сделали для пресечения злоупотреблений полковых командиров. Но теперь уже недовольство московского гарнизона вызывала новая власть, и И. М. Милославский со сторонниками стал его искусно подогревать и направлять в нужную сторону — на свержение Нарышкиных. А сила была огромная: девятнадцать стрелецких и один выборный солдатский полк численностью до пятнадцати тысяч человек. Нарышкины же только облегчали задачу. Они оттеснили фаворитов покойного царя Федора — 1 мая Языкову и Лихачевым было запрещено появляться на глаза царя Петра 1, — вели себя до крайности бестактно, особенно Иван Кириллович Нарышкин, получивший боярство в обход всех правил. По Москве о нем ползли слухи один нелепее другого: то говорили, что он примерял царское одеяние и садился на трон, то утверждали, будто он чуть не задушил царевича Ивана Алексеевича в присутствии вдовствующей царицы Марфы Матвеевны и царевны Софьи Алексеевны. Кроме того, возвращение из ссылки боярина А. С. Матвеева не сулило стрельцам ничего хорошего: они отлично помнили этого властного и скорого на расправу вельможу и понимали, что добиться от него уступок будет еще сложнее.

Стрельцы тайно собирались на сходки, обсуждали свои беды и сговаривались о совместных действиях. И. М. Милославский на эти сборища подсылал своих людей, да и сам принимал дома выборных от стрелецких полков. Щедро раздавались деньги, а стрельцам говорили, чтобы они выступили против Нарышкиных и посадили на трон царевича Ивана Алексеевича, и тогда, мол, все их беды прекратятся.

В отличие от двоюродного дяди Софья выступила столь открыто и дерзко, что Нарышкины опешили. Такого они никак не ожидали, но унять царевну не решились. 28 апреля состоялись похороны умершего царя Федора Алексеевича. Траурную процессию возглавляли царь Петр I и обе вдовствующие царицы — Наталья Кирилловна и Марфа Матвеевна. Вопреки обычаю, царевна Софья, единственная из сестер, тоже присоединилась к провожавшим Федора Алексеевича в последний путь. Неизвестный польский автор отметил, что Софья «вопила» и рыдала на всем пути процессии в собор, где должно было произойти отпевание. Ее еле удерживали монахини. Множество народу сбегалось посмотреть на неподдельную скорбь Софьи. Ей искренне сочувствовали. Открытое и бурное проявление царевной чувств вызвало гнев Натальи Кирилловны, а десятилетний царь Петр также упрекнул сводную сестру в «зазорном» поведении. Поэтому царица Наталья увела Петра из собора задолго до окончания литургии. С ними ушли и почти все бояре, что привело в изумление духовенство, простой народ стал упрекать мать-царицу и сына-царя в пренебрежении к покойному. Те же упреки раздались и в царской семье. Царевны Татьяна Михайловна и Анна Михайловна послали монахинь с выговором, что Петр I — брат покойного Федора — не дождался конца церковной службы. Наталья Кирилловна оправдывалась, что десятилетний царь устал. Знаменательно, что тетки упрекали Наталью и Петра в неправильном поведении, но ни слова не сказали царевне Софье, также нарушившей обычай и явившейся причиной всех последующих событий. И не случайно: Татьяна Михайловна была на стороне Милославских.

Дальше — больше! Возвращаясь с похорон, Софья опять привлекла внимание толпы криками о том, что внезапная смерть царя Федора есть следствие отравления его «недоброжелателями» (явный намек на Нарышкиных), что царевич Иван не стал царем, хотя он старший наследник. Народ сочувствовал царевне. Ее популярность среди москвичей 28 апреля выросла. Смеем утверждать, что Софья-политик намеренно сгущала краски, специально преувеличивала свою скорбь. Ее необычное для царской семьи поведение — рассчитанный шаг. И он увенчался успехом. Она привлекла к себе внимание и Нарышкиных в черном цвете изобразила. С того дня отношения между царицей-мачехой Натальей Кирилловной и царевной-падчерицей Софьей Алексеевной окончательно испортились. Но Софья ведь к тому и вела!

Приезд в Москву 10 мая боярина А. С. Матвеева, самого опытного и авторитетного политика нарышкинской партии, уже не мог повлиять на ход событий. Слишком поздно! Правительство уже не контролировало московский стрелецкий гарнизон, по рукам стрельцов ходили списки «изменников», составленные не без помощи И. М. Милославского «со товарищи», где в числе первых значились А. С. Матвеев, И. К. Нарышкин, И. М. Языков и т. д. 15 мая 1682 года произошло событие, равного которому не было ни до, ни после. Настроенный свергнуть правительство Нарышкиных, в Кремль с оружием, с барабанным боем и со знаменами вошел весь столичный стрелецкий гарнизон. Клевретами Милославского был пущен слух, что царевича Ивана Алексеевича задушили. Опровержение слуха — представление царицей Натальей Кирилловной царевича Ивана и царя Петра 1 служилому люду на Красном крыльце — стрельцов не успокоило. И началась кровавая вакханалия 15–17 мая: вооруженная толпа убила руководителей нарышкинской партии (А. С. Матвеева и И. К. Нарышкина), ненавистных им бывшего фаворита царя Федора И. М. Языкова, главу Стрелецкого приказа князя Ю. А. Долгорукого и других, поименованных и не поименованных в «поскрипционных» списках.

Где же была наша героиня в эти дни? Царевна Софья Алексеевна находилась во дворце вместе с царской фамилией в гуще событий. Это она в резкой форме заявила 17 мая царице Наталье Кирилловне, чтобы та не упорствовала, но выдала восставшим брата И. К. Нарышкина, аргументируя свою позицию тем, что иначе они все могут «погибнуть» от рук стрельцов. Насколько царевна влияла на события? Конечно, они готовились с ее ведома. И вероятно, в стрелецкой среде могли находиться «агитаторы» не только от И. Mi Милославского, но и от Софьи. Однако само восстание контролировать было невозможно. Гнев стрельцов нарастал и мог обрушиться и на тех, кто готовил это восстание. Однако все обошлось. Уже 18 мая убийства прекратились. Милославские подучили стрельцов, чтобы все оставшиеся в живых сколько-нибудь заметные члены клана Нарышкиных, а также братья Лихачевы были отправлены в ссылку. В последних числах мая решался вопрос о власти. В итоге под нажимом стрельцов Боярская дума и импровизированный Земский собор постановили, что на троне будут два царя: первый — Иван V и второй — Петр I, а править страной во время их «малолетства» должна царевна Софья Алексеевна. Наша героиня добилась своего. Теперь она — правительница России. Причем на законном основании. Никто не мог оспорить у нее этот пост. Царевна со времени похорон брата-царя Федора стала популярной среди москвичей и, что особенно важно, стрельцов, а И. М. Милославский даже не составил ей конкуренции, ибо при всей своей хитрости и изворотливости был труслив и не обладал твердым характером, что отличало его двоюродную племянницу.

Первым шагом правительницы Софьи была раздача денег стрельцам. По их искам с полковников также взыскивались удержанные ранее суммы. Московские стрельцы пожелали теперь именоваться Надворной пехотой, в память событий 15–17 мая был воздвигнут обелиск и т. д. Однако Софья Алексеевна неожиданно столкнулась с другим претендентом на власть. Им стал князь Иван Андреевич Хованский. Поначалу он принадлежал к партии Милославских, но с конца мая повел свою игру. Этот амбициозный и энергичный деятель, не отличавшийся, правда, политической дальновидностью, пользовался популярностью в стрелецкой среде. Очевидно, сказались его военное прошлое (долгое время служил полковым воеводой) и стремление потакать прихотям служилых. По настоянию стрельцов князь Хованский возглавил Стрелецкий приказ, то есть стал старшим стрелецким начальником. Как выяснилось позже, Тараруй (его так прозвали за страсть к шумным застольям и хвастовство) вынашивал планы перехвата власти у Софьи Алексеевны.

Так у правительницы возникли две основные задачи: успокоить стрельцов и вернуть все в обычное русло, а также избавиться от соперника в лице князя Хованского. Ближайшим помощником Софьи в этих делах стал Василий Васильевич Голицын. Надо сказать, что в ходе стрелецкого движения активизировались старообрядцы, или раскольники, по официальной терминологии. Среди московских стрельцов было немало приверженцев старой веры. Сочувственно к старообрядцам относился и И. А. Хованский. По некоторым сведениям, он и сам исповедовал старую веру. «Расколоучители», проповедник Никита Пустосвят «со товарищи», при поддержке сторонников обратились к Хованскому, чтобы он устроил им диспут с официальным духовенством, из которого они рассчитывали выйти победителями. Власть в лине Софьи Алексеевны вынуждена была пойти на это, и 5 июля в Грановитой палате состоялось «Прение о вере». Присутствовали правительница Софья, царица Наталья Кирилловна, царевны Татьяна Михайловна и Мария Алексеевна, патриарх Иоаким, официальное духовенство и бояре, с одной стороны, и старообрядцы во главе с Никитой Пустосвятом — с другой. Софья активно участвовала в «Прении» наряду с духовенством: она руководила дискуссией и сама увещевала противную сторону. Был момент, когда царевна не выдержала нападок раскольников и «со слезами» стала отводить обвинения в ереси от отца, царя Алексея Михайловича, и брата, царя Федора Алексеевича. Некие присутствовавшие на диспуте выборные от стрельцов — сторонники старой веры — стали говорить, что пора царевне «в монастырь… полно… царство мутить» и т. д. Но Софья удержала себя в руках и не потеряла нити спора, продолжая приводить аргументы против раскола. Наступил критический момент. Ведь немалое количество стрельцов могло высказаться об ее уходе в монастырь. Ясно, что среди них были сторонники И. А. Хованского, для которого подобный вариант обернулся бы воплощением его честолюбивых замыслов. Того же желала и царица Наталья Кирилловна. Но Софья не позволила событиям выйти из-под контроля. Она не сидела сложа руки и заручилась поддержкой части стрельцов, придерживавшихся официальной церкви. Самое главное — Хованский не мог похвастаться безусловной поддержкой всего гарнизона. Однако у него случилась «великая ссора» с И. М. Милославским, и последний вынужден был бежать из Москвы и, по выражению А. А. Матвеева, «ездя по подмосковным своим вотчинам, всячески укрывался, как бы подземный крот», боясь расправы со стороны верных князю стрельцов. Все же политическую победу в «Прении о вере» одержала Софья. Преданные ей стрельцы спустя несколько дней схватили Никиту Пустосвята и казнили его. Остальных «расколоучителей» разослали в ссылку по разным монастырям. Это событие стало началом конца князя И. А. Хованского и как политика, и как человека.

Развязка этого противостояния наступила в августе — сентябре. Софья придумала сильный ход: 20 августа она с царями — Иваном V и Петром I — и со всем двором выехала из Москвы в село Коломенское. Отъезд представителей высшей власти вызвал сильный переполох. Князь И. А. Хованский растерялся, заволновались стрельцы. А Софья 2 сентября последовала дальше: в село Воробьеве, затем в Саввин Сторожевский монастырь и, наконец, к 17 сентября, ко дню своих именин, в село Воздвиженское, что недалеко от Троице-Сергиева монастыря. Здесь она и замыслила свой решительный удар по Тарарую. К заветному дню был объявлен сбор в Воздвиженском ратных людей (то есть дворянского ополчения). Сюда же вызвали Хованского со старшим сыном Андреем и выборными стрельцами. Однако они не успели доехать до места, их схватили и связанными привезли в Воздвиженское. Здесь в присутствии царевны на заседании Боярской думы думный дьяк Ф. Л. Шакловитый зачитал царский указ, где перечислялись все «вины» князя И. А. Хованского, начиная с начала его служебной карьеры и заканчивая участием в стрелецком восстании. Тараруя упрекали в желании самому стать государем, а своего сына женить то ли на царевне Софье, то ли на царевне Екатерине. За эти преступления Ивана и Андрея Хованских по царскому указу и боярскому приговору вместе с приехавшими с ними выборными стрельцами казнили.

Софья не только умело вывела из игры соперника, который имел влияние на стрельцов, но и этой казнью внесла в их души растерянность. Когда испуганный младший сын Хованского, Иван, прибежал в Москву и сообщил о случившемся, стрельцы поначалу, опасаясь нападения дворянского войска, стали вооружаться, умножили караулы и закрыли въезды в столицу. Но нападения не последовало. Софья не торопилась. Своей резиденцией она выбрала Троице-Сергиев монастырь, куда стекались служилые люди. Из тени выходит князь В. В. Голицын, которого правительница назначила командиром правительственных войск в должности «дворового воеводы».

А что же московские стрельцы? Со временем их решительность исчезла, дух сопротивления испарился. Они знали, что правительство собрало против них большое войско и в бою им не устоять. Да и необходимого единства в их рядах не было. Почувствовав перемену в настроениях стрельцов, Софья послала в Москву своих представителей, которые увещевали служилых и предлагали им представить своих выборных для переговоров. Софья Алексеевна не допускала никакого заигрывания со стрельцами. Она полностью переменила тон. Если в мае, когда восставшие посадили на престол брата Ивана, она их приветствовала, то теперь, в сентябре, она обвинила стрельцов в противоправительственном мятеже и призвала их покаяться в своих «винах». Делать было нечего, и выборные «винились» за себя и всех своих товарищей. В специальных грамотах, выданных стрелецким полкам, все их прегрешения перечислялись, а все «выбитые» у правительства льготы отменялись. Словом, все возвращалось на круги своя. Москва успокоилась, и 3 ноября 1682 года Софья с царями и двором въехала в столицу победительницей. Можно было спокойно обживаться и в Кремле, и на государстве.

Победа, казалось, была полной, но таила в себе будущую угрозу. Стрельцы хорошо запомнили, как Софья с Милославскими призывали их громить Нарышкиных, а затем она же их и наказала: нескольких «заводчиков» движения казнили вместе с Хованскими, а из наиболее активных составили четыре полка и послали их на службу в отдаленные города. Позже это «прозрение» стрельцов аукнется Софье. А пока правительница формировала свою «команду». Возглавить правительство она поручила своему фавориту, князю Василию Васильевичу Голицыну. Он вообще был обласкан необычайно. Стольких почетных званий не было ни у кого: «Царственные большие печати и государственных великих посольских дел сберегатель, ближний боярин, дворовый воевода и наместник Новгородский». В ходе борьбы со стрелецким восстанием в узкий круг приближенных Софьи вошел Федор Леонтьевич Шакловитый. Ему она вручила Стрелецкий приказ, то есть руководство и надзор за беспокойным стрелецким войском. Идеологом и историографом правления царевны стал ученик С. Полоцкого монах Сильвестр Медведев, высокообразованный писатель и поэт.

Однако политика политикой, но надо было думать и о быте. В ноябре 1682 года Кремль охватил сильный пожар. Стали строить новые хоромы. Софье пришлось какое-то время жить с сестрами на «Потешном дворе» (в бывшем здании театра при царе Алексее Михайловиче). В 1683–1684 годах строились и отделывались новые терема. В апартаментах правительницы печи покрывались зеленой краской, известные живописцы — Салтанов и Без-мин — расписали потолок столовой под звездное небо, а стены нескольких комнат были сплошь украшены живописными изображениями: распятия, несения креста на Голгофу, Иоанна Предтечи, Иакова — «брата Господня», Спасителя, Воскресения Христова, Тайной вечери, царей Давида и Соломона, апостолов, херувимов и т. д. Висели «парсуны» (портреты) отца и матери (царя Алексея Михайловича и царицы Марии Ильиничны), братьев (царей Федора, Ивана и Петра Алексеевичей и царевича Алексея Алексеевича), сестры (царевны Екатерины Алексеевны) и самой Софьи. Кроме того, одна из комнат была сплошь отделана дорогими коврами. Двери в апартаментах обивались сукном, а промежутки между окнами — персидским бархатом. В 80-е годы в помещениях царевны стояли: покрытые «полавочниками» длинные скамьи (а одна была «спальной»), дубовый стол «на польских ногах», кресла (одно обитое красным бархатом и атласом, другое — кожей, а третье — «разъемное», — отделанное и кожей, и бархатом), расписанные красками секретер и шкаф с выдвижными ящиками, шкатулки (одна «что письма кладут, и с чернильницей, и с ножики, и с ножницы, и с косточкою, чем письма оправливают», другая «уборная», оправленная серебром, с зеркалом и яшичками), серебряная коробочка «немецкая» для драгоценностей и т. д. Софье Алексеевне досталась и обширная библиотека брата-царя Федора Алексеевича (около 300 томов), в которой содержались книги богослужебные и богословские, философские, исторические, географические, математические, медицинские, а также по языкознанию, военному делу и поэтические сборники на русском и латинском языках. Наряду с кремлевской для царевны Софьи отделывались и загородные резиденции, например в селе Измайлове.

Посмотрим, что же было сделано во время семилетнего правления нашей героини. Наиболее крупные успехи были достигнуты на внешнеполитическом поприще. И заслуга в этом прежде всего В. В. Голицына. И по должности как глава Посольского приказа, и по сути он руководил внешней политикой России. В 1686 году был подписан «вечный мир» с Речью Посполитой, результатом которого, помимо подтверждения условий Андрусовского перемирия 1667 года и установления союза между обоими государствами, явилась окончательная уступка России Киева. Вместе с Австрийской империей, Речью Посполитой и Венецией наша страна вошла в «Священную лигу», направленную против Турции. Россия обязалась начать войну с Крымским ханством — вассалом Оттоманской Порты. Важное значение имел и подписанный в 1689 года Нерчинский договор с Китаем, нормализовавший двусторонние отношения и давший хороший импульс развитию взаимной торговли. Во внутриполитической сфере Софья и Голицын старались побыстрее покончить с последствиями стрелецкого движения. Всех сбежавших от своих хозяев холопов указом 1683 года было приказано ловить и возвращать назад. Тех же, которых владельцы принимать отказывались, велено ссылать в Сибирь на поселение. Это соответствовало требованиям дворянства. Однако другое решение правительства поддерживало беглых: ®о указу 1684 года в городах можно было остаться тем, кто ушел от своих господ из деревень. Проводилась жесткая политика по преследованию старообрядцев, что вполне соответствовало позиции официальной церкви. Кроме того, проходило размежевание помещичьих и монастырских земель, приведшее к заметному уменьшению числа спорных дел по поводу угодий, и были ликвидированы таможни по малороссийскому рубежу, что облегчило торговлю между великороссийскими и малороссийскими землями.

Заметно приукрасилась Москва. В этот период построили немало каменных и кирпичных зданий, больше улиц было замощено деревянным настилом. Большие успехи были достигнуты в области просвещения и науки. Молодые дворяне посылались на учебу за границу (еще до Петра I). В 1687 году открылась Славяно-греко-латинская академия, во главе которой встали выпускники университета в Падуе (Италия) братья Софроний и Иоанникий Лихуды.

Князь Голицын находился на вершине своей карьеры. Он просто обвораживал общавшихся с ним иностранцев, и официальных дипломатических представителей, и частных лиц. Князь, давно уже прослывший западником, воспринимался ими как какой-нибудь европейский министр. При нем в Москве появились иезуиты, что вызвало гнев патриарха Иоакима, всегда отличавшегося симпатией к Нарышкиным. Голицын вообще был полон далеко идущих замыслов. Так, он предлагал освободить крестьян от крепостной зависимости, что в то время было абсолютно нереальным. Однако Василию Васильевичу недоставало решительности, которой была наделена царевна Софья Алексеевна. Она же, как могла, поддерживала авторитет своего любовника, желала, чтобы он еще более прославился.

После заключения в 1686 году «вечного мира» Софья Алексеевна почувствовала себя в зените славы. Она приказала, чтобы ее имя упоминалось в официальных грамотах вместе с именами царей-соправителей: Ивана V и Петра I. И по указу от 8 января 1687 года был принят новый официальный титул государей: «Великие государи, цари и великие князья Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич и великая государыня, благоверная царевна и великая княжна Софья Алексеевна, всея Великие, и Малые, и Белые России самодержцы». Если раньше она не показывалась на официальных приемах, в частности иностранных послов, но наблюдала за всем из-за занавески, то теперь царевна открыто сопровождала царей на всех церемониях. Мало того, у нее возникает мысль о венчании на царство, следовательно, об отстранении братьев. Опасаться полностью зависимого от нее родного брата Ивана ей не приходилось. С ним она могла вести себя, как Пульхерия с Феодосием 11: в 1684 году женила его на Прасковье Салтыковой. Только вот от этого брака рождались лишь девочки. Может быть, последнее обстоятельство подтолкнуло Софью к мысли о собственном венчании на царство? Во всяком случае, правительница поручила Шакловитому разведать мнение стрельцов по этому вопросу. Но служивые, как видно, энтузиазма не выказали. К тому же В. В. Голицын, получивший из рук Софьи слишком много власти, вызывал ненависть других бояр. Француз де ла Невилль отмечал, что фаворит стремился на все сколько-нибудь значимые должности посадить родственников или незначительных лиц, всем ему обязанных. Это еще больше озлобляло оттесненных на вторые роли.

Реальную угрозу Софье представляли Петр I и его сторонники. Пока он был мальчиком, даже его недетские «марсовы» забавы не вызывали особого беспокойства: чем бы дитя ни тешилось! Но Петр вырос, его «потешные» конюхи и псари превратились в хорошо экипированных и обученных преображенцев и семеновцев. Софья и Голицын понимали, что время работает не на них. Ведь официально царевна исполняла обязанности опекунши до совершеннолетия государей. Иван V, разумеется, не в счет. Но совершеннолетие Петра I стремительно приближалось. Столь же стремительно росло и число его сторонников. Все больше бояр и придворных, недовольных идущими вразрез со старомосковской традицией претензиями царевны Софьи на власть, а тем более на корону, и всесилием Голицына, оказывались в противоположном лагере. Стрельцы также не являлись надежной опорой правительницы. Василий Васильевич как-то в сердцах пожалел, что в 1682 году стрельцы не убили царицу Наталью Кирилловну и всех ее сторонников. Но сам он, гордец и аристократ, не стал бы пачкаться кровью членов царской фамилии. В то же время мы понимаем, что и Ф. Л. Шакловитый, советовавший Софье «извести» Наталью, и его подручный, готовый убить царя Петра, пошли бы до конца. Для Софьи Алексеевны наступало время опоры на таких людей, как Шакловитый, «безродных», всем ей обязанных и понимавших, что в случае падения правительницы не уцелеть и им.

Современники (об этих толках повествует де ла Невилль) утверждали, что Софья предполагала женить на себе фаворита, князя Голицына. То есть Пульхерия выбрала себе сенатора Маркиана. Но Голицын уже был женат и имел детей. Не вдаваясь в подробности всевозможных слухов, к которым надо относиться с большой осторожностью, сделаем вывод, что князь не собирался идти на крайности вроде заключения жены в монастырь и т. п. Да и любил ли он Софью искренне? Вполне вероятно, что он использовал эту связь в карьерных целях и связывать себя браком с правительницей не собирался.

Софья Алексеевна чувствовала, что необходимо поднять престиж ее правительства и прославить его главу, князя В. В. Голицына, чтобы заткнуть рот всем недовольным. С этой целью она организовала походы русского войска в Крым, которые все равно были необходимы в соответствии с обязательствами по «Священной лиге». В обоих походах, 1687-го и 1689 годов, стотысячной армией руководил Голицын. Он старался уклониться от такой чести, понимая, насколько это трудно, да и не чувствовал он призвания к военному делу. Но настояла Софья. Мало того, настаивали и бояре, справедливо полагавшие, что им на руку удаление из Москвы слишком усилившегося фаворита правительницы, к тому же тайно мечтавшие о посрамлении гордеца. Так и вышло!

Походы принесли горькое разочарование. Хотя войско и не потерпело серьезных поражений, но поставленных целей достичь не удалось. Затрачены были огромные средства, армия понесла чувствительные потери не столько от крымских татар, которые всячески избегали прямого столкновения, сколько от плохо организованного марша по раскаленным солнцем безводным степям. Во всем винили Голицына. Софья пыталась сделать хорошую мину при плохой игре и щедро наградила князя и других воевод за подвиги, которых не было. Но в правдивость славословия по поводу Крымских походов никто не верил. Авторитет В. В. Голицына падал на глазах, а вместе с ним и царевны Софьи.

1689 год стал самым несчастливым для Софьи. Петр I достиг совершеннолетия, и в январе его женили на Евдокии Лопухиной. Петр стал открыто выражать недовольство тем, что царевна на всех официальных церемониях выступала наравне с ним и его соправителем Иваном V. В этом его поддерживали, а возможно, и подстрекали его возмущение мать, царица Наталья Кирилловна, и сторонники. Чувствовалось, что приближается решающая схватка за власть. В. В. Голицын, вернувшийся в июле из второго Крымского похода, впал в уныние, проявлял нерешительность. Правительнице теперь очень не хватало двоюродного дядй, И. М. Милославского, умершего в 1685 году. Опытный и хитрый интриган, он помог бы выпутаться из сложного положения.

Только Ф. Л. Шакловитый готов был к решительным действиям ради царевны. В отношениях между Софьей и Голицыным произошло охлаждение. Князя на месте фаворита сменил Шакловитый. Ему царевна поручила готовить стрельцов для нового государственного переворота, который должен был отстранить от власти Петра I и его партию. Но стрельцы, помнившие метаморфозы политики Софьи Алексеевны в 1682 году, на ее сторону безоглядно не встали. В итоге Шакловитый мог рассчитывать лишь на несколько сот преданных служилых. Чтобы как-то оправдать выступление, была организована провокация, скорее всего, не без ведома Софьи: 7 августа обнаружили в Москве письмо, в котором говорилось о том, что ночью «потешные» Петра нападут на Кремль и убьют царя Ивана и всех его сестер, включая, разумеется, и Софью.

Точно известно, что Петр I не замышлял ничего подобного. Однако царевна дала согласие на поход Шакловитого с верными стрельцами на Преображенское, где в то время находился Петр со своим двором. Василий Васильевич Голицын всячески отговаривал Софью, но она только раздражалась и упрекала князя в трусости. И вот ночью 8 августа отряд стрельцов во главе с Шакловитым занял Преображенское. Но Петра там не было. Его предупредили, и он уехал в Троице-Сергиев монастырь. Там к Петру стали стекаться войска, бояре, дворяне, приехал и патриарх Иоаким. В то же время Софью в Кремле покидали последние сторонники. И вот 29 августа она решила сама ехать к сводному брату в Троицу в сопровождении князя Голицына и других бояр. Но в селе Воздвиженском (печально известном по событиям 1682 года) ее остановили, а боярин князь И. Б. Троекуров сообщил волю Петра I: возвращаться в Москву, а если она не послушается, то с ней поступят «нечестно».

Софья поехала назад. По-видимому, она не сразу поняла, что все кончено. Вернувшись в столицу, царевна позвала к себе старослужащих стрельцов, жаловалась им на свои унижения и просила поддержки. Затем она пригласила выборных от московского посада и у них просила зашиты. Но тщетно. Никто ее не поддержал. Через несколько дней ей пришлось выдать Ф. Л. Шакловитого, которого жестоко пытали и казнили с несколькими приспешниками. Князь В. В. Голицын отделался ссылкой. За него ходатайствовал его родственник и приближенный Петра I князь Б. А. Голицын. Кроме того, очевидно, помогло пассивное поведение Василия Васильевича в ходе августовской авантюры Софьи — Шакловитого. Сильвестра Медведева пытали, поместили в монастырскую тюрьму, но через полтора года, когда выяснились новые подробности его дела, казнили. С Софьей брат Петр I встречаться не захотел. Он назвал ее в письме к Ивану V «третьим зазорным лицом» и поместил под арест в Новодевичий монастырь. Так умерла Софья-политик. Но Софья-царевна с амбициозным и твердым характером продолжала жить. Хотя царевне были предоставлены комфортные условия и она имела штат женской прислуги, вряд ли ее устраивала жизнь в монастыре. Скорее, наша героиня очень страдала, поскольку власть, которую она потеряла в жизни, являлась для нее если не всем, то почти всем.

Прошло девять лет, и, казалось, про Софью Алексеевну забыли. О ней помнили лишь близкие люди. Любимая старшая сестра, Марфа Алексеевна, через постельницу находила возможность общаться с арестанткой. В поле зрения власти бывшая правительница попала в 1698 году, когда четыре стрелецких полка, состоявшие из московских стрельцов, самовольно двинулись из-под Великих Лук в столицу. Поначалу служивые сетовали на отсутствие жалованья, голод и долгую разлуку с семьями. Их требования подогревались упорными слухами, будто царь Петр I, находившийся за границей в составе Великого посольства, «сгинул». Тут стрельцы вспомнили про царевну Софью и выступили с многочисленными призывами вернуть ее во власть. Выяснилось, что сама Софья узнала об этом только из письма сестры, царевны Марфы. 18 июня на подступах к Москве под Новоиерусалимским монастырем, на реке Истре, четыре стрелецких полка были разбиты правительственными войсками.

Началось следствие, которое вначале возглавлял боярин А. С. Шеин. В результате было казнено более ста человек, однако спешно вернувшийся из-за рубежа Петр I остался недоволен. Он возобновил розыск, считая, что заговор против него гораздо глубже и разветвленней. И вот тут-то были привлечены царевны Софья и Марфа Алексеевны и их слуги. Петр I дважды лично допрашивал Софью. Но она твердо отрицала свое участие в событиях. Царь подозревал царевну в том, что она писала к восставшим стрельцам и призывала их идти на Москву. Но подлинных писем не нашли. В противном случае Софью ждала бы плаха.

Петр I от своих подозрений не избавился и решил ужесточить режим содержания сводной сестры. 11 октября 1698 года состоялся суд над Софьей. Она была пострижена в монахини под именем Сусанна и оставлена все в том же Новодевичьем монастыре, но под более строгим надзором. Царь Петр не отказал себе в жестокой по отношению к сестре выходке. По сообщению Й. Корба, вблизи Новодевичьего монастыря было поставлено тридцать виселиц, на которых повешены более двухсот стрельцов. Трое из зачинщиков восстания были повешены на монастырской стене под самыми окнами кельи инокини Сусанны. У одного из них к рукам была прикреплена стрелецкая челобитная к царевне Софье Алексеевне. Кошмар этот продолжался пять месяцев.

Наша героиня после этого прожила недолго. Ее не стало 3 июля 1704 года, на сорок седьмом году жизни. А похоронена бывшая правительница России, выдающаяся женщина-политик, в месте своего заточения, в Новодевичьем монастыре.

Царевна Наталья —сестра Петра Великого

Наталью Алексеевну по рождению и детскому воспитанию с полным правом можно назвать царевной, а по взрослому мировосприятию и привычкам — принцессой европеизированного петровского двора. Младшая сестра Петра I родилась 22 августа 1673 года. На радостях, по случаю ее крещения, от имени отца и матери, царя Алексея Михайловича и царицы Натальи Кирилловны, были изготовлены два серебряных кубка с крышками. От них же на подарки припасено два сорока соболей и десять аршин темно-лазоревой шелковой материи. Выделил от себя подарки и царевич Федор Алексеевич: сорок соболей и пять аршин шелковой ткани. Все подарки, кроме одного сорока соболей, доставшегося совершившему обряд крещения архимандриту Чудова монастыря Варнаве, предназначались малютке Наталье. Кроме того, участвовавшим в таинстве двум священникам и трем дьяконам выдано двадцать три рубля. В «мамки» к Наталье определили княгиню Прасковью Ивановну Ромодановскую. Кормилицей малютки назначили некую Гликерью. Мать, царица Наталья, сразу подарила ей постельные принадлежности: обшитый зеленым сукном войлок и пуховую подушку из лазоревой хлопчатобумажной ткани, а также «летник» из желтой «с травами» шелковой ткани на бобровом пуху. Тогда же знаменитый придворный живописец Симон Ушаков написал на липовой доске небольшой портрет девочки размерами сорок пять на тринадцать сантиметров.

Страшный для царского семейства 1682 год царевна Наталья встретила девятилетней девочкой. В майские дни стрелецкой вольницы она находилась в своих апартаментах и, к счастью, не видела той крови, которая лилась на глазах не только взрослых, но и ее десятилетнего брата, тогда уже царя Петра I. Но, как писал Андрей Артамонович Матвеев, в комнатах Натальи прятались от расправы видные деятели нарышкинской партии. Неизвестный польский мемуарист особо отметил, что девятилетняя царевна «отличалась замечательной красотой». Она «по уму и вежливости… вся в мать», то есть в царицу Наталью Кирилловну.

После прихода к власти царевны Софьи Алексеевны царица Наталья с детьми предпочитала проживать в селе Преображенском, но бывала наездами и в кремлевских хоромах. Наталья была очень дружна с братом-царем Петром, и эти теплые отношения между детьми сохранились и во взрослом возрасте. В 80-е годы ремонтировались кремлевские хоромы матери-царицы и царевны Натальи: проводилась перепланировка помещений и увеличено количество окон. В 1685 году их комнаты украшены живописью на сюжеты евангельских и апостольских притч, а в 1687–1688 годах одна из комнат и матери, и дочери была обита «золотными» кожами. В это время у Натальи появились два «поставца» около метра высотой, «вислая» полка с дверцами, «спальная» скамья, аналой с дверцами, три стола (дубовый, небольшой липовый и с каменной доской «на польский образец») и дубовый ящик. О первой кормилице Натальи — Гликерье — позже не упоминается. В 1684 году в кормилицах уже значилась княгиня Лукерья Гавриловна Ухтомская. Тогда ей был подарен красный атлас. Через десять лет, в 1694 году, княгиня Ухтомская была пожалована в боярыни и осталась при царевне Наталье Алексеевне.

Царь Петр подрастал, занимался «марсовыми» потехами и все больший интерес проявлял к европейскому быту и культуре. Его все чаше можно было видеть в Новой Немецкой слободе, где у молодого царя появились друзья. Царевна Наталья Алексеевна разделяла интересы брата и нередко вместе с ним посещала слободу. Когда Петр всерьез увлекся идеей создания отечественного флота и решил ее опробовать на Плещеевом озере, царевна Наталья навестила брата в Переславле-Залесском. 1689 год принес Петру I победу над царевной Софьей. Наталья Алексеевна, вступившая в пору совершеннолетия, всячески поддерживала начинания брата. Девяностые годы как бы явились периодом осмысления будущего курса и стали подготовительным этапом знаменитых петровских реформ первой четверти XVIII века.

Тяжело переживали брат с сестрой смерть матери, Натальи Кирилловны, в 1694 году. Наталья Алексеевна старалась опекать Петра, проявляла о нем заботу. У нее в комнате висели в золоченых рама$ портрет брата и изображения его «тезоименитых ангелов» Петра и Павла. Тон писем Натальи во время Азовских походов 1695–1696 годов напоминает материнский. Царевна умоляет брата поберечь себя и не появляться в опасных местах. В ответных письмах государь в шутливой форме благодарит за заботу. А дома, в Москве, опять ремонт. В 1694 году в две комнаты царевны на полы пошло восемьсот «дубовых кирпичей», вставлялись новые окна. Стены и потолки «средней» комнаты были выкрашены заново (по голубому фону разноцветными травами), подновлена роспись оконных рам и дверей. В 1696–1697 годах одно из помещений заново обили «золотными» кожами, а в двух настелили новые «полавочники» из зеленого сукна. Было также подсчитано, что ежегодно на свечи для апартаментов Натальи тратилось сто девяносто пудов воска. Царевна, по обычаю, одаривала преданных людей. Так, в 1696 году она велела передать «на родины» пятьдесят «золотых» жене стольника князя Ф. И. Троекурова. Брат и сестра ежегодно поминали покойную Наталью Кирилловну. В 1697 году, например, по указу Петра I выдано царевне Наталье двести рублей, которые были розданы на поминовение матери «по тюрьмам и богадельням». В 1699 году отмечено, что у Натальи Алексеевны в четыре поминальных дня соответствующую трапезу получали двести нищих.

В 1698 году влияние царевны Натальи Алексеевны еще более усилилось. Как уже отмечалось, Петр I, вернувшись из-за границы, решил окончательно порвать со своей женой, царицей Евдокией Федоровной. Причем попечительство над сыном-наследником, царевичем Алексеем Петровчем, было вверено Наталье Алексеевне. Как передавали, она буквально вырвала мальчика из рук матери, которую отправили в ссылку в Покровский монастырь в Суздале. Ходили слухи, что именно царевна Наталья настроила Петра I против жены. Но они безосновательны. Фактически Петр уже давно разошелся с царицей Евдокией и жил с фавориткой Анной Монс. Австрийский дипломат Й. Корб все время подчеркивает в своих записках, что Наталья — любимая сестра царя Петра. Во время проводов бранденбургского посольства на приеме в Лефортовском дворце Наталья Алексеевна наблюдала за танцами и фейерверком вместе с восьмилетним царевичем Алексеем. Когда через некоторое время умер престарелый генерал Гордон, которого высоко ценил Петр I, Наталья также вместе с племянником-царевичем слушала заупокойную мессу в московской католической кирхе. Она уже переоделась в европейское платье и быстро освоила европейский «политес». Помимо хлопот по воспитанию царевича Алексея Наталья участвовала и в важных государственных мероприятиях: в 1700 году в Воронеже присутствовала при спуске корабля «Предистанция», во время Северной войны в 1705 году некоторое время провожала брата-царя с войсками до города Путивля, а в 1709 году активно участвовала в празднованиях в Москве по случаю победы в Полтавском сражении.

Надо сказать, что Петр Великий давал любимой сестре и деликатные поручения. При дворе царевны Натальи Алексеевны находились женщины, вошедшие в число важных особ петровского царствования. Здесь они постигали науку придворной жизни, учились премудростям великосветских интриг и кокетства, да и просто приобретали «лоск», необходимый благородным дамам. Это и сестры А. Д. Меншикова, Мария и Анна, и Дарья Михайловна Арсеньева, на которой Меншиков позже женился, и др. Наконец, именно «под крылышком» царевны Натальи с 1703-го или с 1704 года делала свои первые шаги в свете знаменитая мариенбургская пленница Марта Скаврон-ская, ставшая позже женой Петра I и императрицей Екатериной 1. И позже царь Петр всемерно доверял своей умной и деятельной сестре воспитание своих детей и внуков: под ее опекой находились дочери от второго брака, Анна и Елизавета, а также дети царевича Алексея Петровича — Петр (будущий император Петр II) и Наталья. Наша героиня являлась также ходатаем перед Петром I по делам сводных сестер, находившихся под арестом, например Марфы — Маргариты.

С обретением при Петре Великом европейских традиций в придворной жизни и семейных делах монарших фамилий для Натальи открылась возможность выйти замуж за какого-нибудь европейского государя. Так, при дворе австрийского императора очень желали получить ее портрет, что могло бы быть прелюдией к какому-либо сватовству. Петр выдал за немецких герцогов и дочь Анну, и племянниц, Анну и Екатерину. Но вот Наталья так и не обзавелась семьей. Видимо, царю сестра нужна была самому в качестве наиболее родного и близкого человека, которому можно безбоязненно поручить опеку над собственной семьей.

Но не меньше, чем в семейных делах, царевна Наталья Алексеевна прославилась на поприще культуры. Для того времени она была весьма начитанна. Ей принадлежали книги историко-литературного содержания, а также учебники: Троянская история, повествования об Александре Македонском, о Полтавском сражении, об освобождении Ливонии, Хронограф, Грамматика и др. Но главное, Наталья страстно увлекалась театром. Известно, что уже в 1690 году в ее хоромах в Кремле устраивались театральные постановки. Позже энергичная подвижница театрального искусства организовывала действа в царских резиденциях — в Преображенском и Измайлове. По распоряжению Петра в Москве на Красной площади было построено театральное помещение для широкой публики, где ставились спектакли по пьесам в том числе и современных европейских авторов. И уж конечно, Наталья не была в стороне от этого дела. В 1708 году двор и русская знать по приказу Петра I переехали в Петербург. И здесь развернулась увлеченная царевна. При ее дворе сразу же был организован театр, имевший специальное здание. Говоря современным языком, Наталья Алексеевна не только занималась режиссурой, но и сама писала пьесы как на религиозные сюжеты («Екатерина Великомученица», «Евдокия Великомученица»), так и исторического содержания («Хрисанф и Дария», «Цезарь Оттон»). В своих драмах Наталья выводила и современные ей события, свидетельницей которых она была. Это и аллегория на заговор Шакловитого 1689 года (пьеса «Стефанотокос»), и история великомученицы Евдокии, в чем-то напоминавшая судьбу царицы Евдокии Федоровны. Петр I всячески поддерживал увлечение сестры и с удовольствием посещал спектакли.

Более того, Наталью Алексеевну можно считать поборницей именно русского театра. Она пыталась придать театральному искусству национальные черты. А публике было с чем сравнивать, ведь тогда в России появляются заезжие итальянские, французские и немецкие труппы.

Внезапная смерть на сорок третьем году жизни, 18 июня 1716 года, прервала это творческое восхождение царевны Натальи. Петр I в это время находился за границей. Он до конца своих дней помнил любимую сестру, поборницу его преобразований, помощницу в семейных делах, драматурга и театрального деятеля.

INFO