Но на прощание грек затронул, как обычно витиевато, еще одну тему:
— Вам, господин Горлис, поручено расследовать убийство, совершенное в лавках, что на откупе у негоцианта Абросимова.
— Да.
— Так хочется пожелать удачи в сём процессе. Ведь многоуважаемый Абросимов никак не заслужил, чтобы в его откупе творились такие ужасающие безобразия, ставящие под сомнения репутацию всех одесских купцов и застройщиков. Особенно персонально его, Абросимова, репутацию. И пусть вам, господин Горлис, поможет в делах добрый, но строгий взгляд Спиридона Тримифунтского…
— Кого? — переспросил Натан, подумав, что ослышался.
— Святого Спиридона, мощи которого хранятся у нас на Корфу. Обращение к нему за поддержкой не раз помогало мне…
Горлис облегченно вздохнул и улыбнулся — вот насколько истовы греки в своей греческой вере.
Напоследок хозяин дома отметил, что у кириоса[28] Натана прекрасный вкус — он любит камбалу по-гречески. Так ведь? Горлис и тут не стал отпираться. Так вот… Хозяин дома принял торжественную позу и… «Опа!» После сего восклицания слуги принесли кувшинчик вина и пахучую корфускую камбалу в двухслойной, толстостенной — чтобы сохранить тепло — греческой керамике под старину.
Горлис подумал, что не помешает запомнить на будущее: Ставраки знает всё, что происходит в греческих харчевнях, вплоть до таких пустяков, как подробности празднования Poisson d’avril Натаном и Росиной.
Обратная дорога казалось более быстрой. Запах блюда, ставшего не так давно прелюдией жаркой ночи, возбудил воспоминания. Проходя мимо милых окон, Натан мнил, несмотря на весьма позднее время, увидеть свет. Увы, у Росины опять темно.
Что ж, пусть будет так! На теплую еще камбалу Горлис набросился, как на любимую женщину, и съел ее всю, не забывая запивать греческим вином.
Глава 14,в которой Натан узнает много важного, к примеру, что означает прозвище главаря одесской преступности Спиро
И снова воздадим должное молодому организму. Четырех-пяти часов сна хватило, чтобы наш герой чувствовал себя вполне отдохнувшим.
Марфа утром спросила, в какую кофейню вернуть посуду. Натан весело ответил, что ни в какую. Она удивилась, однако переспрашивать не стала. Принялась посудомойничать, а потом стирать измызганную одежду и чистить грязную обувь. Натан же был необыкновенно бодр, энергичен. Куражен. Появилось ощущение гармоничности мира, когда каждый кирпич ложится в свою кладку, в согласии с соседями и скрепляющим всех раствором. Захотелось и Марфе сделать нечто доброе. Господи, да что же она лицо всё прячет! И в глаза никогда не заглянешь. Посмотрел на ее руки, обветренные от частого общения с водой. Сейчас солдатка как раз ловко отмывала плоский горшочек, нарядный, с греческим узором.
— А знаешь ли, Марфа?..
— Что, барин, — отозвалась она, не поднимая головы.
— Забирай-ка ты эту плошку с крышкой. Да и кувшинчик тоже.
— Как это «забирай-ка»?
— Ну, дарю. У меня и своей посуды хватает.
— Спасибо, барин. — В ее надтреснутом голосе слышалось скорее удивление, нежели радость или благодарность.
Сегодня был уже присутственный день. Но пред тем как пойти на работу, Натан срочно отправился к Степану, порассказать и порассуждать о случившемся. Уж больно много новостей накопилось. Кочубей, видя такое дело, срочно перепоручил свої справи Осипу. Тот в свои тридцать лет не только в бондарстве разумел, но и много в чем.
А Степан засел с Натаном в «шалаше». Горлис рассказывал в очередности, с какой приходили новости. Прежде всего — о воскресном походе в театр, общении с Росиной и Финой. Степан также нашел забавным совпадение — надпись Inconstant на хуторе, где жил Гологур, и новая постановка L’Inconstant, идущая в одесском театре. Вроде бы и случайность, простое совпадение. Но, с другой стороны, была в сём и какая-то не вполне понятная символика, пока что непроявленная. Не говоря уж об элементе театральности с этими надписями на хуторе — теперь еще более очевидном («панский гонор» в Степановой фразеологии).
Натан колебался, имеет ли право сказать Степану выданное ему Росиной по секрету в постели — насчет отношений Абросимова и Фины. Но, вспомнив, как сам обиделся на утаивания Дрымова, решил, что не имеет права что-то скрывать от человека, с которым вместе работает. Тем более что Кочубей человек надежный — от него ничего дальше не пойдет. Но как раз эта новость заинтересовала меньше и казалась менее важною, чем та, что жена Вязьмитенова — сводная сестра Абросимова.
— Степко, а отчего про Абросимова все думают, что он купеческого звания?
— Та что за это думать! Всё разом. И фамилия такая — проста наружу. И сам он хитрит, к заможним елисаветградским купцам присоседился, як кицька до цицьки в дощ.
— Что за купцы такие?
— Крепкая гильдия. На самом деле они все с России. А елисаветградскими их кличут, поскольку они сперва у нас в Елисаветграде обосновались. И уж потом оттуда, хваткой ланкой, в Одессу нагрянули. Они тут у нас крепко сальца нарастили. Теперь сообща большую силу имеют. Абросимов же позже их приехал. Но тоже через Елисаветград. Потому к ним присоседился.
— А разве Абросимов не начал уже и обгонять их?
— Пожалуй, что так. И мы уже знаем почему. Как Вязьмитенов с его сестрой к нам в Одессу приехали, так у него дела в гору пошли быстрее. Так он за свою елисаветградскую корпорацию скоро забудет. Станет большим паном дворянским…
Услышав сообщение о последнем разговоре с Дрымовым, Степан попросил дословно вспомнить, как тот обосновывал, почему не может рассказать о хозяине хутора на Средних Фонтанах. И Натан вспомнил, как ему показалось, совершенно точно: «Засекречено по установлению военного ведомства». А далее высказал свою версию, надуманную им на пляже, — о славном майоре, которого не хотят порочить, поскольку он сам ничего не знал о том, кто и как пользовался его хутором. За неимением других предположений Степан согласился, что и это сгодится. Однако предложил особо запомнить на будущее вот это кивание на «военное ведомство».
Ну и настал черед самой острой части рассказа — о немыслимом, двойном за один вечер похищении. Тут Степан даже несколько раз крякал от неожиданности, как он это умеет и любит делать. Но если с похищением, устроенным Платоном Ставраки, всё было ясно, то личность прекрасной pani требовала расшифровки. Впрочем, она не была слишком сложной и долгою. По описаниям Натана, как далеко и какой по тряскости дорогой он ехал, да по расписанной им внешности и манерам аристократической панночки Степан сделал точный вывод. Почти наверняка, что с ним разговаривала сама Стефания Понятинская. Она вместе с братом Марцином имеет большую усадьбу на другом конце Молдаванских хуторов, далеко отсюда, над Водяной балкой, поближе к морю.
Удивительная история, как только Степан произнес имя и фамилию Стефании Понятинской, Горлис сразу же вспомнил, где он видел pani, причем регулярно — по воскресеньям, на службе во храме. Ему даже показалось, что он вспомнил этот шелестящий шепоток, сопровождавший ее появление: «Стефани… Стефани… Стефания», «Понятинска… Понятинска… Понятинская». (Не исключено, впрочем, что сие воспоминание было кажущимся, то бишь невольно придуманным.)
Понятинские владеют большими поместьями в Подолье, отнедавна ставшем российским. И, как многие польские помещики, торгуют хлебом через Одесский порт. По словам Степана, Марцин и Стефания слыли в Одессе оригиналами. Но что это значит, объяснять не стал. Только усмехнулся: «Не хлопскому розуму за то судить». Стефания, несмотря на мягкую женскую привлекательность, была сильной натурой с характером жестким и почти что мужским. По крайне мере, все важнейшие семейные дела она вела наравне с Марцином…
Что в истории с похищениями впечатляло более всего — так это быстрота, с каковой Понятинские (вряд ли Стефания действовала втайне от брата) и Ставраки начали делать внушения Горлису. В первую голову это показывало, какие у них хорошие информаторы в среде российского чиновничества, что, впрочем, с учетом его, чиновничества, сребролюбия, не странно.
Натан рассказал также, что Стефания знает всё о его галичанском происхождении. И вот это само по себе было весьма интересно. В Галиции и Лодомерии, отошедших после раздела Речи Посполитой австрийскому цесарю, у Понятинских также много земель. Видимо, у той ветви семейства, к которой принадлежат брат и сестра, там также есть поместья. Но откуда они знают о Натане?
— Может, они или для них безделушки рутенские у отца покупали? Да еще сызмальства. Там у нас и игрушки бывали.
— Може.
— Или же скоренько опросили бродских евреев в Одессе, — предположил Натан, вспомнив о своих контактах в сей среде. — Наши, правда, не расположены рассказывать подробности о своих. Но кто-то мог и выдать. К тому ж и я не совсем уже свой.
Степан согласился, что оба варианта равно возможны. Вообще надо отметить, что и других вопросов с этой стороны, что касается Понятинских, оставалось довольно много.
А вот история со Ставраки изначально казалась много проще: чисто денежный интерес, борьба за крупный подряд с Абросимовым. Разве только особо оживленной была его реакция на точное сообщение о том, что в Одессу вместе с императором Александром приедет его земляк граф Каподистрия.
— Подивись, какой тут малюнок получается, — отметил Степан. — Просто орел двуглавый, расейский, с головами по обе стороны от Короны. Одна голова — военное ведомство, граф Аракчеев, другая голова — иноземное ведомство, граф Каподистрия.
— Да, — согласился Натан. — Пожалуй, что и поклевать могут другу друга.
— Ага, почубиться могут славно. Только вот за что?
— Линия порто-франко!
— А, може, и то мелко. Може, еще нечто имеется?.. Ну то як, Танелю