Этой же ночью Коленька спросил о Борисе Майском, и я сказала, что он умирает.
— Я уверена, ему будут возданы последние воинские почести, как и положено. Если этого не будет сделано, я и мои друзья воспримем это как личное оскорбление, — я говорила эти слова, зная, что они дойдут до ушей тех, от кого это зависит.
Я также попросила своего доверенного зарегистрировать мой пистолет и достать мне разрешение. Он был слишком велик, чтобы уместиться в кармане или за пазухой, но перевязь через плечо будет сделать легко.
— На это, Татьяна Петровна, понадобятся деньги, — Коленька впервые уклонился от «высочайшего» повеления.
— Я сообщу в Константинополь, — мне было уже неловко злоупотреблять гостеприимством наших хозяев. — Я напишу так, что Алексей и няня не смогут мне отказать.
— Коленька, как тебе не стыдно! — Зинаида Михайловна отколола золотые часики со своей груди. — Заложи их и достань разрешение для ее высочества.
— Где я их заложу, когда все евреи сбежали перед нашим приходом? — Коленька, как бы оценивая, повертел безделушку в руках.
— Это к добру не приведет, — заметила Вера Кирилловна.
— У меня такое впечатление, — сказала я, — что дворяне в этом городе прекрасно наживаются без всякой помощи.
— Верно, Татьяна Петровна, верно, — Коленька снова стал самодовольным, как всегда. — Люди пойдут на все, пока они могут наживаться. Если бы красные это поняли, они взяли бы нас! Но на их стороне прибыль можно получить только на черном рынке. В результате жизнь все больше дорожает, если это можно назвать жизнью.
— Какой вы болтун, Коленька! — Вера Кирилловна посмотрела на него своим царственным взглядом. — Делайте все, что нужно для получения разрешения и без суеты — sans chichis, — добавила она по-французски.
— К вашим услугам, ваши превосходительства. Прежде чем я успела попросить его, он опустил часы в руку своей матери и поцеловал ее.
— Если вы извините меня, генерал Деникин — наш обожаемый главнокомандующий — эксплуататор. Я должен идти. Я возьму ваш пистолет, Татьяна Петровна, чтобы не будить вас утром.
— Коленька, милый! — Зинаида Михайловна с обожанием посмотрела на него.
На следующее утро меня позвали в госпиталь — Борис Майский умер. Два дня спустя он лежал среди цветов в открытом гробу в полной форме, при всех регалиях, в окружении почетного караула. Высшее командование и все военные миссии, так же, как и светские дамы Таганрога, пришли почтить не только «героя Кронштадта», но и отдать дань памяти человеку, которого тот пытался спасти, — генералу князю Силомирскому.
Церемония была такой волнующей, какой может быть только русская военная церемония похорон, и я поняла, что все мои страхи были напрасны.
Чтя своих мертвых героев, а их становилось все больше и больше, Белое движение поднималось, хоть ненадолго, из трясины, в которую все больше погружалось, хотя и стремилось к победе. Смерть и отчаяние были его знаменами. В церкви и во время торжественного шествия к месту захоронения под барабанный бой и медленный топот ног их знамена развевались с траурным величием.
31
ГЛУБОКО СКОРБЛЮ О ГИБЕЛИ ГЕНЕРАЛА МАЙСКОГО ТЧК ЧТО ЗАДЕРЖИВАЕТ ВАС В ТАГАНРОГЕ
АЛЕКСЕЙ
ЖДУ ВСТРЕЧИ С ГЕНЕРАЛОМ ДЕНИКИНЫМ ТЧК ПОЖАЛУЙСТА ВЫШЛИТЕ ДЕНЕГ
ТАТЬЯНА
ОЖИДАЙТЕ СКОРО БУДУ С НЯНЕЙ
АЛЕКСЕЙ
— Что мне делать, Вера Кирилловна? — спросила я, получив эту пугающую телеграмму. — Няня может жить со мной в комнате, но куда мы денем Алексея?
— Если профессор Хольвег так настаивает на своем приезде, он может сам найти себе жилье, — сказала она. — Я надеюсь, вы не собираетесь его встречать. Какой неприятный человек!
— Алексей спас мне жизнь. Он не может быть неприятным, — напомнила я своей родственнице.
Я была тронута и рассержена чрезмерным усердием моего спасителя. Очевидно, он потребует отчета. Я могла бы объяснить, что хочу попросить генерала Деникина выяснить обстоятельства гибели Стефана. Но как я смогу сказать в лицо Алексею о своем решении стать фронтовой сестрой? Это принятое мной решение вычеркивало его из моей жизни, по крайней мере на долгое время. Как я узнала на призывном пункте, для этого требовалось решение генерала Деникина, что давало мне двойной повод увидеться с главнокомандующим. Временно моя жизнь была заполнена.
Сразу после похорон Л-М привел ко мне лорда Эндрю. Первый же взгляд на его молодое жизнерадостное лицо с щеголеватыми каштановыми усиками — того же цвета, что у Стиви, — сказал мне, что брат Берсфорда неискушен в войне.
— Таня, честное слово, невероятно встретить вас в этой Богом забытой дыре спустя все эти годы! — воскликнул лорд Эндрю. — Вы всегда были скучной девицей, но теперь вы пережили столько разных приключений… Надеюсь, вы нам о них расскажете?
— Таня хотела, чтобы вы рассказали ей о своем кузене Веславском, — задумчиво сказал Л-М.
Лорд Эндрю был счастлив вспомнить героя и старого друга Берсфорда.
— Никак не могу поверить, что он мертв, — в семейном кругу я свободно могла говорить о своей навязчивой идее.
— Я понимаю вас, — согласился лорд Эндрю, — Стиви не такой человек, чтобы попасть в бандитскую ловушку.
— Конечно, мой дорогой Эндрю, — присоединился Л-М, — я знаю, что смерть его признана официально. Но если кто-то хочет пересечь Россию инкогнито, не лучший ли путь — объявить о собственной смерти?
Сердце у меня подпрыгнуло от радости.
Неделя до приезда Алексея пролетела быстро. Я практиковалась в игре на фортепьяно. Нейссен, Л-М и лорд Эндрю сопровождали меня на верховых прогулках по побережью и степи. Ездить в одиночку было небезопасно, по словам моих сопровождающих, и неподобающе, по мнению Веры Кирилловны. Коленька, выполняя свои обязанности шофера, учил меня водить автомобиль на пыльных проселках.
От своих сопровождающих я многое узнала о том, что лорд Эндрю называл «страной чудес белой России».
— Главное в белом лагере, — учил меня Л-М, когда в редких случаях мы отправлялись верхом без Нейссена, — это «ориентация». Вы либеральный кадет или социал-демократ? Сторонник ли вы генерала Деникина — этого простого русского солдата, как называют его наши дамы, — или вы поддерживаете его соперника — командующего Кавказской армией барона Врангеля? Или вы — Боже упаси! — монархист?
— А какая у вас ориентация? — спросила я.
— Я студент-историк. У меня ее нет, — ответил Л-М, — что еще более подозрительно, чем неверная ориентация.
Я засмеялась:
— Тогда я тоже буду подозрительной.
— Вы слишком остроумны, Л-М, это вас до добра не доведет. Но если у вас будут неприятности, мы предоставим вам убежище, — весело убеждал друга лорд Эндрю.
— А вы очень добры, Эндрю, — отвечал Л-М. — Французы скорее выдадут меня большевикам.
— Да, — я вспомнила поведение французов при эвакуации Одессы. — Я надеюсь, Эндрю, единство взглядов есть, по крайней мере, в Британской миссии.
— Не совсем так. Генерал Томпсон, наш шеф, за полное крушение большевиков. Уинстон Черчилль поддерживает его на сто процентов. Но сторонники Ллойда Джорджа думают, что мы должны уносить ноги, предоставив красным и белым обескровить друг друга до смерти, чтобы, таким образом, сильная Россия не соперничала с нами. Прав ли я, Л-М?
— Абсолютно, — ответил последний, — слабая Россия полностью отвечает интересам союзников. Смотрите, что получается. Британия аннексировала Батум. Румыния — Бессарабию. Поляки захватили не только польскоязычную Галицию, но и Волынь, которая в основном русская. И если украинцы их не остановят, они захватят и Украину.
— Снова русско-польский конфликт! Как это ужасно! — воскликнула я.
— Так же плохо, как конфликт англичан и ирландцев, — сказал лорд Эндрю. — Но здесь есть надежда. В Таганрог скоро должна прибыть польская делегация. Я действую как посредник. Вы удивлены, не так ли? — перехватил он мой взгляд. — Я довольно хорошо перенял польский от матери, во всяком случае, говорю вполне сносно.
— У лорда Эндрю есть скрытые достоинства, — сказал Л-М.
Что-то такое, идущее от Веславских, приблизило лорда Эндрю ко мне. У него были волосы Стиви, его прямой нос. Я стала видеть в нем более юного, угловатого Стиви. Моя уверенность, что Стиви жив, росла.
Барон Нейссен снова присоединился к нам на следующий день. Я подозревала, что обоюдная неприязнь между ним и Стиви обусловлена не только политическими мотивами.
— Нейссен находит нашу четверку утомительной, — подтвердил мою догадку Л-М. — Не очистить ли ему поле деятельности? — спросил он, когда мы отъехали вперед.
— Пожалуйста, не надо. Я не готова к его ухаживаниям.
— Очень хорошо. Меня восхищает Нейссен, хотя я и люблю подтрунивать над ним. Я даже завидую ему.
— Завидуете?
— Да, потому что он способен на страсть и ненависть.
— Вы хотите того же?
— Это придает жизни полноту ощущения. Я понимала его слишком хорошо.
Тем временем Вера Кирилловна, быстро осудив бесстрастность Л-М, поощряла барона Нейссена как противоядие против Алексея. Мой план стать фронтовой сестрой она называла романтизмом. Я могла бы быть более полезной белым, утверждала она, в другом качестве. С этой целью она стала устраивать чаепития и приемы, на которых высказывала свое неодобрение фракционной борьбы в святом деле борьбы против большевизма. Только монархия могла объединить белых под единым началом. Разве не была я почти сестрой покойным дочерям нашего любимого царя? Тот, кто почитает меня, тот отдает дань почтения августейшим мученикам, тот создает почву для возрождения династии.
Когда я пыталась уклониться от общественных обязанностей, Вера Кирилловна говорила: «О, вы должны встретиться с генералом К., он был так предан князю, вашему отцу», или «О, дорогое дитя, вы знаете, баронесса В. так восхищалась Анной Владимировной. Вы не можете отказаться сказать ей несколько слов».
Для таких случаев Вера Кирилловна снабдила меня парой платьев,