Маркиза будто намекала, что дом не принадлежит нынешнему хозяину и по сути является трофеем, даже не взятым с меча или судебной тяжбой. С другой стороны она использовала старую форму обращения, будто сглаживая «баронство» собеседника, поднимая его ближе к своему уровню. Курцио чувствовал себя очень… своеобразно. Ему редко, очень редко приходилось встречать полностью «нечитаемую» женщину, как правило, самая загадочная аристократка после четверти часа общения становилась понятна, словно букварь. Ну а про мещанок и говорить не стоило. Курцио без затруднения угадывал скрытые намерения, пути, которыми дама станет добиваться желаемого и, соответственно, самый короткий путь через лабиринт обмана и взаимной лжи. А в общении с Биэль Вартенслебен островной хитрец не видел ничего, точнее все, что казалось истиной, с легкостью оказывалось лишь маской. И это было по-своему интересно. Во всяком случае, ново, необычно.
Курцио не стал тратить время на распутывание жестких от времени кожаных завязок, футляр не открывали много лет. Мужчина просто достал кинжал из скрытых за поясом ножен и разрезал преграду, откинул крышку. Внутри, на бархатной подкладке, лежал длинный меч. По-настоящему длинный, будучи поставленным вертикально, он достал бы хозяину до подмышки. Клинок с двойным долом неярко и зловеще сверкал под светом волшебной лампы, как язык речного льда.
- По традиции его нельзя передавать из рук в руки, это предвещает беду и неудачу в битве, - сказал Курцио. – Но вы можете взять его сами.
Он едва не посоветовал «будьте осторожны», однако сдержался, коря себя за глупость. Для полного конфуза еще можно было бы добавить «не порежьтесь».
Биэль взяла меч неумело, как человек не знакомый с воинскими умениями, но правильно. Сначала достала платок и символически обтерла пальцы с золотой пылью на ногтях, затем обмахнула меч и лишь потом взялась за него. Рукоять она опять-таки держала правильно, положив левую руку на оголовье рукояти, три пальца поверх, безымянный словно подпирает торец. Биэль качнула оружие, оценив, как едва заметно вибрирует клинок.
- Очень маленькая гарда, - отметила маркиза, поворачиваясь к владельцу. – Я думала, у «галерных мечей» она шире.
- Да, уже лет десять как монтируют перекрестия не менее чем в локоть, добавляют кольца, а пяту клинка ограничивают «клыками». Но мой меч старше, он сделан по давней традиции. Тогда корабли были меньше, палубы теснее.
- Интересно… - Биэль поднесла оружие к глазам, рассматривая едва заметную вязь литир, выгравированных на полированной стали. – Здесь ваше имя. Это не фамильная ценность, а награда. Отличительный знак.
- Да.
- Кажется, я припоминаю, за что награждали таким образом, - задумчиво проговорила Биэль.
Курцио изменился, теперь островитянин казался отстраненным и холодноватым, будто в нем пробудились некие мысли и, от которых душа покинула тело, отдалившись по реке воспоминаний.
- Я благодарю вас, - с убийственной серьезностью вымолвила женщина. – Это славное оружие. Увидеть его и тем более держать в руках - большая честь.
Она с осторожностью поместила клинок обратно, Курцио так же молча закрыл футляр.
- Теперь я знаю о вас несколько больше, - с прежней улыбкой суккуба сообщила Биэль.
- Я надеюсь, вы сохраните это знание в тайне, - не то попросил, не то выразил благое пожелание островитянин, чьи мысли все еще были далеко отсюда.
- Вернитесь ко мне, - попросила Биэль, и Курцио вздрогнул, кинув на женщину недоуменный взгляд.
- Простите?
- Вы далеко отсюда, - улыбка маркизы стала чуть явственнее, заиграла новыми оттенками загадки. – Столь откровенно размышлять о чем-то ином в моем присутствии, по меньшей мере, невежливо.
- Прошу прощения, - Курцио с достоинством поклонился. – Я исправлю свою промашку и несовершенство.
Пока он убирал футляр на прежнее место, Биэль прошла вдоль стеллажей, скользя пальцами по старым полкам, совершенно не заботясь о пыли, что оседала на шелковых перчатках, стоивших дороже латных. Она заинтересовалась дубинкой, которая в свое время привлекла внимание князя, но тут взор женщины задел иную диковинку.
- Что это?
В руках маркизы покоилась очень старая игрушка, вернее часть некогда сломанной игрушки. Голова лошадки, вырезанная из тонкой доски, с отверстием от выпавшего сучка и стертыми от времени следами красок. Судя по всему, давным-давно это была недорогая «качалка», сделанная из отходов лесопилок. Курцио промолчал.
- Я вижу в вашей коллекции памятное оружие, диковины с далеких земель, - на этих словах мужчина не удержался от гримасы изумления. – Старые карты… Другие вещи, чье предназначение известно, а наличие здесь понятно, - Биэль подняла сломанную игрушку чуть выше, держа ее обеими руками, словно кубок. – Но это?
- Память, - кратко отозвался эмиссар, которому явно хотелось забрать лошадку и положить обратно, подальше в пыль и забвение, но такт не позволял.
- Расскажите.
- Нет.
- Вы перечите пожеланию прекрасной дамы?
- Да.
Биэль оценивающе посмотрела на мужчину, отметив почти незаметную, однако для опытного взгляда очевидную перемену. Курцио был разным, словно капля ртути, он всегда подстраивался под собеседника, не имея собственной формы, всегда неуловим, всегда непознаваем. А сейчас мужчина замкнулся, отстранился, как будто замерз и тем обрел жесткие контуры, о которые можно было при неосторожности даже порезаться.
- Неприятные воспоминания… - задумчиво вымолвила Биэль, глянула прямо в лицо хозяину дома. – Давайте сыграем.
- Боюсь, я скверный игрок… в любые игры, - от Курцио все еще веяло холодком. – Никогда не чувствовал в себе азарта победы в открытом противостоянии один на один, а без этого выигрывать сложно.
- Я предлагаю вам другую игру.
- Вот как… Любопытно. Какую же?
Биэль поистине королевской походкой прошла за стол, грациозно села, опершись локтем на драгоценное дерево.
- Я попробую разгадать вас.
- Любопытно… - повторил Курцио. – Такое намерение само по себе говорит обо мне плохо. Ведь оно подразумевает, что я открыт, словно книга.
- Или я чрезмерно самоуверенна.
- Для вас это не порок.
- Согласна. Итак, суть проста. Я попробую угадать что-нибудь… о вас. И если угадаю, вы исполните мое пожелание.
- А если нет? – Курцио машинально скрестил руки на груди.
- Правильным было бы уравнять ставки, но вы понимаете, что это… сомнительно.
- Такая формулировка звучит как завуалированное оскорбление, - без особого дружелюбия и очень прямо сказал мужчина. – Оно подразумевает, что, выиграв, я мог бы потребовать исполнить нечто, противное вашему желанию и чести. Меня огорчает, что я произвел столь неприятное, даже отталкивающее впечатление.
Курцио поджал губы и сделал коротенькую паузу, видимо, подбирая правильную, соответствующую этикету формулу, чтобы попросить гостью удалиться. В этот секундный перерыв Биэль вставила одну короткую фразу, которая щелкнула, как струна арбалета со спущенным рычагом.
- Вы были бедны.
Курцио вдохнул воздух, едва ли не сквозь зубы, крепче сжал руки, так что теперь не столько скрещивал их, сколько обхватывал себя, будто защищаясь от мира.
- Ваш почтенный отец позволяет себе слишком большую откровенность, - глухо вымолвил он.
- Нет. Собственно говоря, он вас не переносит… надо полагать, как и вы его, так что упоминает весьма редко, хотя с неизменной энергичностью. Это моя собственная догадка. Здесь, - маркиза подняла руку, описывая круг. – Собраны памятные для вас вещи. Среди них очень дешевая и сломанная игрушка.
- Она может значить, что угодно, - так же глухо парировал Курцио.
- Верно. Но… почему то мне кажется, это призрак из вашего детства. В котором вы могли позволить себе лишь такую игрушку. Я права?
Воцарилось молчание, тяжелое и густое, как студень из свиных костей. Наконец мужчина разорвал его одним лишь словом:
- Да.
- Она была целой, когда стала вашей? Или досталась уже поломанной?
Биэль как будто забыла собственные правила, требовавшие от нее угадывать, но Курцио все же ответил:
- Целой. Но в плачевном состоянии. Мать купила ее на долговой распродаже. Качалка стоила четверть серебряной монетки, ничего дороже мы себе позволить не могли. Все, что зарабатывала семья, откладывалось для того, чтобы купить мне выгодное место на флоте. Поэтому вы угадали наполовину. Мы не бедствовали, но жили как нищие.
- Ее сломал кто-то из родичей?
Поймав косой взгляд собеседника, Биэль улыбнулась, но в этот раз улыбка была почти человеческой, с отчетливыми нотками обычной грусти. Женщина пояснила:
- У меня две сестры. И хоть я старшая, натерпелась от них, как младшая. До тех пор, пока они не подросли настолько, чтобы их можно было попросту бить, не рискуя покалечить. Пару лет у меня вообще не было ни единой целой игрушки.
Торговля поступками, подумал Курцио. Обмен откровенностью, вот, что она делает. Истинная уроженка Малэрсида, крупнейшего порта западной части материка. Уязви, а затем поцелуй укус. Добавь соли, а когда вкушающий поморщится, уравновесь неприятный вкус сладостью. Уколи проницательностью, вытащи на свет божий то, что никому не следует знать, но взамен приоткрой собственные подвалы, где скрыты мистерии. Или сделай вид, что приоткрыла, ведь правдивее всего кажется хорошо подготовленная ложь.
Другое дело, что на одну ложь всегда может найтись другая, столь же безупречно правдоподобная. Вопрос в том, что в этой игре теней и слов неправда. Каждое слово? Некая часть? Или все говорят правду, повинуясь удивительному стечению обстоятельств и душевному порыву?..
- Соседские мальчишки, - произнес он с каменно-невыразительным лицом. – Злобные ублюдки, которым доставляло удовольствие травить последнего из Мальтов, одного из презираемых Монвузенов. Им было недостаточно того, что отпрыск благородной ветви Алеинсэ живет как портовый грузчик. Недостаточно, того, что играет старой лошадкой, за которую отдали четверть обрезанного багатина.