е требовалось оправдание для какого-либо деяния, только повод и возможность его совершить. Такие люди привлекали. Такая жизнь привлекала – и ее обещали юному императору новые друзья. Дело оставалось за малым - всего лишь научиться править, оглядываясь на достойные примеры.
- …семья растеряла все именные привилегии, - продолжал Вартенслебен, безэмоционально и размеренно, словно кукла-автоматон, в которой звук производится дивным соприкосновением шестеренок и музыкальных пластин. - Четыре пятых владения было перезаложено, долгов на восемьсот тысяч золотых, а еще четыреста тысяч оказались должны уже нам. И никто не собирался эти деньги возвращать, потому что прадеду, деду и отцу не к лицу было стучаться в чужие двери, напоминая о долгах и сроках, будто презренным ростовщикам.
Император не удержался от гримасы удивления. Суммы выглядели… головокружительно. Взгляд Оттовио сам собой остановился на бутылочке с перцем, что висела поверх белой мантии герцога. Судя по всему, теперь владетель Малэрсида не испытывал нужды в средствах.
- Да, - столь же ровно произнес Вартенслебен, перехватив императорский взгляд. - Теперь я могу себе это позволить.
- Видимо, было нелегко.
- Зато я открыл для себя правило трех попыток.
- Три попытки?
- Да. Правитель не должен управлять всем самолично, это просто невозможно и говорит скорее о глупости, чем достоинстве. Искусство власти есть умение давать правильные поручения правильным людям. И, разумеется, проверять их исполнительность. В любом, самом запущенном деле достаточно повесить одного за другим двух негодных, вороватых исполнителей, чтобы третий уяснил общую тенденцию и проявил необходимое старание.
- И это правило без исключений? - позволил себе улыбку император, обдумывая услышанное.
- Ну почему же, исключения встречаются всегда и везде. Если не получается, это говорит лишь о том, что виселиц нужно больше. Один раз их понадобилось сразу девять, чтобы хватило на всю семью казнокрада.
- Кто-нибудь назвал бы это… жестокостью, - Оттовио решил опробовать науку маркизы, способ задать достаточно прямой вопрос, не ущемляя притом гордость собеседника. Дескать «кто-то», но разумеется не я. Все все понимают, но в словесном поединке форма столь же важна, как содержание.
- Безусловно, - согласился герцог. - И называли. Но взгляните на это с другой стороны. Правильно организованная жестокость показывает неотвратимость наказания. Неотвратимость сокращает воровство. Меньше преступлений - меньше казней. Это как успешный штурм крепости. Армия теряет много людей сразу, но в итоге потери оказываются меньше чем долгомесячная осада, в которой ежедневно по нескольку человек гибнут от болезней, поножовщин и вражеских вылазок.
- Любопытный взгляд, в нем есть некое зерно истины, - согласился Оттовио, думая про себя, что советы маркизы в очередной раз оказались мудрыми и практичными.
Оттовио не мог отделаться от ощущения, что именно сейчас он видит настоящего герцога, настоящего Удолара Вартенслебена. Этот образ одновременно завораживал и отталкивал. Но больше все-таки завораживал. Так же как привлекал Шотан, отвратительный в своей извращенной жестокости, блистательный в искусстве войны. Как горский князь Гайот, настоящий дикарь, не берущий в плен людей чести, но в то же время командир пехоты, непобедимой на поле боя. Как сородич императора Курцио, скользкий, слизистый будто угорь, но ведающий многие тайны многих людей. Как маркиза, которая ничем не отталкивала и была умнее церковных патриархов. У таких людей хотелось учиться, им хотелось подражать - в тех качествах, что император считал достойными и полезными.
Капель за окном усиливалась. Хотя крышу дворца регулярно чистили от снега, и все же оставалось достаточно, чтобы таять, порождая целые ручейки.
- Думаю, остальные портреты мы изучим и оценим позже, - вынес решение Оттовио. - Обилие красоты затуманивает разум, снижает… остроту вИдения. Прекрасное надо употреблять, как лекарство, в малых дозах, делая перерывы для усвоения.
- Как пожелаете, Ваше Величество.
- Разумеется, все, кто почтил Двор этой честью, получат грамоты с выражениями моего искреннего восхищения красотой благородных дев, - продолжил мысль Оттовио.
- Живописцы Ойкумены будут Вам признательны до гробовой доски, - позволил себе капельку оригинальной лести герцог. - Ведь на следующий год портретов окажется намного больше.
- Да, следует поддерживать людей искусства, - благосклонно согласился Оттовио. Судя по легкой улыбке, император видел и другие бонусы своего решения, но решил не озвучивать их.
- А теперь… - император на мгновение задумался. - Время обеда. Составьте мне компанию. И… развлеките историей. Познавательной, назидательной, дающей полезные уроки.
- Какого рода историю Вы желали бы услышать?
Вартенслебен был уверен, что повесть о любви и рыцарских подвигах - последнее, что повелитель желал бы услышать от спутника. И не ошибся.
- Расскажите мне о том, как взыскивать долги, - Оттовио коснулся плеча старика под мантией - честь, за которую масса дворян по всей Ойкумене с радостью отдали бы ту самую руку, что пережила императорское прикосновение.
- Почему то мне кажется, что эта забота… станет крайне значимой в очень скором будущем. Также меня интересует, как все же следует избегать выплат, сохраняя честь и достоинство, хотя бы внешне. Боюсь, и этот навык может пригодиться.
- Как пожелаете, - герцог с некоторым удивлением заметил, что поклоны даются его больной пояснице уже довольно-таки легко. Во всяком случае они не вызывают чувство унижения, как бывает, если оказывать внимание приходится людям недостойным и мелким.
- Но сочту своим долгом предупредить, Ваше Величество. Эта повесть весьма… неприятна в своей откровенности. Если ее рассказывать в оригинальном виде.
- Я прошу, мой друг, - молодой император увлек герцога дальше, в лабиринт изысканных зал. - Я настаиваю.
Герцог позволил себе тщательно отмеренную улыбку. Вероятно, при чуть иных обстоятельствах Вартенслебен даже почувствовал бы себя немного счастливым - если бы не кожаный футлярчик на поясе, где лежало зашифрованное сообщение, начинающееся словами «Нашли А-Г-П»
_________________________
Цитата Пантина взята (в измененном, конечно, виде) из трактата Пьетро Монте «Exercitiorum Atque Artis Militaris Collectanea» (1509)
Глава 21
Глава 21
Елена до последнего надеялась, что Гаваль напутал, и глаза ее обманывают, но, увы, все оказалось в точности как было увидено и описано. К городку кирпичников и горшечников приближалась настоящая армия, и передовой дозор уже расположился внутри, перекрывая возможные пути бегства. Женщина редко видела рыцарей-жандармов так близко и никогда не видела в таком количестве. Это впечатляло и, наверное, должно было пугать, но страха Елена пока не ощущала. Мысль «это за нами» еще не прочувствовалась в полной мере.
Вся труппа уже собралась в сарае… нет, не вся. Елена оглянулась в поисках Жоакины и Кимуца, не увидела и все поняла. Не то, чтобы женщина удивилась, скорее, отметила с мрачным спокойствием, что продали их все-таки близкие люди.
Актеры выглядели совершенно по-разному, демонстрируя весь спектр эмоций, от мрачного ожидания (Гамилла и Марьядек) до еле-еле сдерживаемой паники (Гаваль, который хрен пойми зачем притащился следом вместо рекомендованного бегства). Насильник стоял прямо за спиной Артиго, положив одну руку на плечо императора, другой же взявшись за верное копье. Елена отметила, что искупитель надел не привычные тапки из соломы, а добротные ботинки, похожие на берцы с пуговицами. Мальчик снова перешел в режим невыразительной статуи с каменным лицом, отстраненного свидетеля базара житейской суеты.
А еще женщина заметила то, что случалось редко, а злило бесконечно. Все, так или иначе, глядели на нее, кто-то прямо, как Насильник, похожий в своей невозмутимости на киборга-убийцу, кто-то искоса, нехотя, как Марьядек или Грималь. Но, так или иначе, именно от Елены ждали неких решений и указаний. Кроме, пожалуй, Пантина, который, в соответствии с традицией, опять занял позицию стороннего наблюдателя.
- Его надо увести, - отрывисто сказал Раньян.
- Нет, - ни с того, ни с сего Пантин счел необходимым вступить в беседу. – Их слишком много. И верховые. Выследят. Догонят.
- Тогда… - бретер осекся, не закончив очевидную, однако весьма неприятную мысль.
Город как-то сразу наполнился шумом, топотом и лязгом железа. Отрывистые голоса передавали короткие команды, снова что-то гремело. Быстро и угодливо подвизгивал градоначальник, демонстрируя верноподданичество и готовность к сотрудничеству. Хрюкали свиньи, но хрюк звучал непривычно, слишком низко, глухо, будто в городе завелись дикие, злобные кабаны. Видимо это и были знаменитые боевые свиньи, заменявшие собак, натасканные на вынюхивание и драку.
Судя по звукам, сарай быстро, профессионально окружили. Чем больше Елена думала над происходящим, тем хуже понимала суть. Все это было… неправильно. В таком важном деле как убийство императора – по ее разумению – следовало поступать совершенно иначе. По крайней мере, сама Еленаорганизовала бы процесс по-иному. Несколько тихих незаметных убийц, в крайнем случае, стремительный налет кавалерии со столь же быстрым отходом. Здесь же все делалось напоказ, для красивой демонстрации граду и миру. И совсем не походило на окончательное решение вопросов престолонаследия.
А тем временем на нее продолжали смотреть в ожидании указаний. Елена тоже глянула на коллег и честно пыталась придумать какой-нибудь особенный план, но думалось главным образом о том, что если бы она смазала пятки салом еще в лесу, то сейчас была бы уже далеко отсюда, в начале новой интересной жизни. Женщина чувствовала себя полной дурой, которая выбрала пафосное деяние, а вместо пафоса и благородства получилась какая-то порнография и вообще космическая глупость. Снаружи, тем временем, заиграла громкая и неприятная дудка. Трубач выдувал быстрый сигнал, будто в фильме про индейцев и кавалерию из-за холмов. Заржало сразу несколько лошадей.