- Можно подумать, я тебе препятствовал, - проворчал старик.
- Препятствовали, - с вежливой и холодной непреклонностью отрезала дочь. – Вы хотели запрячь меня и заставить тащить владение Вартенслебенов в общей упряжке. Под вашим кнутом. А я не люблю ни упряжь, ни кнуты. Разве что в удовольствиях, кои вы считаете предосудительными.
- Не хочу этого знать! - возмутился герцог. - Что же до остального, то закаленный клинок обретает единовременно и упругость, и прочность. Надо сказать, не столь уж давно я был разочарован детьми, полагая себя несчастнейшим отцом в мире. Теперь же… следует помолиться и сделать хорошее подношение в Храм, коль уж мы здесь, в духовном сердце Империи. Кажется, роптал я напрасно, гневя Пантократора.
Дочь могла бы сказать отцу многое насчет его воспитательных загонов и методик, но по целому букету причин сочла за лучшее воздержаться. Отвернулась, сосредоточившись на семисвечнике, который освещал кабинет в полуночный час. Маркиза чувствовала, что ноги держат ее лишь на силе воли. Хотелось упасть – не сесть, а именно упасть на стул, развалиться, безвольно свесив руки, позволить физиономии расплыться в гримасе удовлетворения самой собой. И немного помечтать о встрече с интересным человеком, который неожиданно заинтриговал Биэль, не без оснований полагавшей ранее, что ни один мужчина больше не в состоянии чем-либо удивить ее.
Однако было еще несколько вопросов, требующих разрешения. И в первую очередь – коробка на столе. Биэль сложила руки на животе, вымолвила, глядя в сторону:
- Как обстоят дела с нашими податями? Семья Вартенслебен по-прежнему не платит императорскую долю? Это плохо влияет на репутацию и осложняет некоторые переговоры. Мы слишком похожи на алчных временщиков.
- В день коронации я со всем почтением и на всеобщем обозрении преподнесу Оттовио причитающееся Двору мыто, - отмахнулся герцог. – Это уже обговорено. Тем более, что деньги пойдут на оплату войск, коими мы же и станем командовать.
- А… - кивнула дочь. – Понимаю. Сначала вызвать кривотолки, дать им разгореться… Затем публично осрамить клеветников и зарекомендовать себя как вернейшие из верных. При этом армия, нами оплаченная, мимоходом решит кое-какие частные задачи к нашей же пользе.
- Именно так.
Странно, однако при том, что вроде бы все вопросы были разрешены ко всеобщему удовлетворению, голос маркизы теперь звучал еще ниже и… почти зловеще. Как обещание убийства или яда в бокале.
Вартенслебены обменялись понимающими улыбками, но герцог нахмурился, почувствовав некую перемену в настроениях дочери.
- Тебе есть, что еще мне сказать?
- Да. Что в том ящике? – прямо спросила Биэль.
Удивительное дело, старик промолчал.
- Что там? – повторила маркиза и, не дождавшись ответа, едва ли не шепотом закончила. – Значит, это она…
Да, - герцог машинально опустил кончики пальцев на гладкую лакированную поверхность. – Это Клавель.
- Ты должен был спасти ее! Должен был хотя бы попытаться!
- Не забывайся! – рявкнул герцог. – Помни, с кем говоришь!
- Я помню! – и не думала понижать голос старшая дочь. – С отцом, который год за годом повторял нам о долге перед семьей! О нашем долге перед ним, как олицетворением, флагманом и штандартом семьи! И вот, когда одна из нас нуждалась, ты бросил ее акулам! Это что, дорога в одну сторону?! Все тебе и ничего от тебя?
- Она воровка! – рыкнул старик, ужасный в эти мгновения. – Она обманула и обокрала семью. Она обманула меня!
- И она заплатила за это! Дорого заплатила! Ты знал, что по ней ударит ваш комплот, ты должен был о ней позаботиться! – кричала в голос Биэль, сорвавшись. – Какова бы она ни была, она наша кровь, она наша родня. Она Вартенслебен! Кого из нас ты принесешь в жертву следующим?! Флессу? Кая? Меня?!
- Дура, - почти спокойно произнес герцог. – Неужели ты думала, я не пытался?
- Ч-что? – осеклась Биэль.
- Мы договорились!
- Не понимаю, - нахмурилась женщина.
- Мы с островными долго вели переговоры. Я сразу обозначил, что готов платить за ее жизнь и только за это. Никаких иных уступок. Тогда островные начали присылать мне ее пальцы, уши и зубы…
Биэль стиснула челюсти, однако промолчала.
- … но со временем поняли, что это бесполезно.
- Ну, разумеется, - пробормотала под нос маркиза. – Нельзя согреть лучиной каменное сердце.
- В конце концов, они разумно согласились, что деньги лучше расчлененного трупа, - старик будто и не расслышал оскорбительную ремарку. – И мы договорились.
- Сколько?
- Половина нашего годового дохода. Даже не в золоте. В фениксах.
Биэль опустила взгляд. Если это было правдой… такого выкупа не постыдился бы император.
- И что же произошло?
- Она пыталась бежать сама. По крайней мере, так донесли мои шпионы. Случайная стрела. Глупо. Нелепо.
- Ты все равно виноват, - сказала маркиза, но уже без прежней ярости, лишь констатируя факт.
- Это так, - согласился герцог. – В том есть и моя вина.
- Я ненавижу тебя, отец, - сказала Биэль, глядя прямо в глаза отца, холодные, как лед со дна океана, выцветшие от времени и бесчисленных грехов.
- Ненавижу и всегда ненавидела.
- Я знаю.
Биэль подошла к столу, и на пару мгновений отцу показалось, что сейчас дочь ударит его стилетом, который всегда носила в фальшивом шве на рукаве платья. Но женщина лишь коснулась коробки, провела кончиками ногтей по дереву, скрывавшему голову средней дочери Вартенслебен.
- Мы отомстим, - негромко сказала она, и голос маркизы казался тихим, однако неотвратимым, как прибой. – Мы отомстим за это.
- О, да, - согласился герцог, внимательно глядя на старшую дочь и думая, что ему невероятно повезло с наследниками. Поэтому жертва Храму должна соответствовать этой удаче, чтобы Пантократор не счел ропот отца достойным своего внимания.
Пусть его кровь, его замечательные дети ненавидят отца, пусть годами лелеют надежду, что настанет день – и они утолят свою ненависть, омоют ее в крови патриарха. Пусть закаляются и держат знамя Вартенслебенов крепкими руками.
- Мы страшно отомстим.
Глава 34
Глава 34
На втором этаже было тихо и тепло от хорошо протопленной печи. Однако Раньян дрожал в ознобе, оставаясь на грани сознания и обморока. Елена проверила, не разошлись ли швы, поправила старую, но чистую простыню.
Обритый почти налысо (чтобы легче обработать раны головы) мужчина выглядел лет на десять моложе. Прежде он казался персонажем века мушкетеров, теперь больше напоминал парижского хипстера-интеллигента. Тщательнее побрить, добавить кофту и цветной шарфик, поставить самокат в угол – вот и готов образ. Лицо не пострадало, о прочем так, увы, сказать не получалось. Елена вытащила осколки железа и костей из ран, очистила, заштопала, наложив компрессы и повязки. Но... Даже если сшитые сухожилия и мышцы нормально восстановятся, женщина готова была спорить на лекарскую грамоту, что карьере бретера пришел конец. Ни сила, ни подвижность не вернутся в прежней мере. Просто хороший боец – да, легендарный Чума – категорически нет. Можно с чистой совестью открывать фехтовальный зал и становиться мастером-наставником.
Елена покачала головой, растягивая шею, несколько раз сжала кулаки и растопырила пальцы. Кинула еще один взгляд на раненого и перешла в другую комнату, где под присмотром Виторы тихо умирал Насильник. Здесь, к сожалению, все было намного, намного хуже.
Кадфаль поступил мудро, когда направил бегущую компанию дальше на север, от города, сам же отправился на поиски Хель. После того как Маленькая армия воссоединилась, Пайт остался далеко позади, и беглецы избавились от угрозы. По крайней мере, на время.
Следовало как можно скорее бежать дальше, но пришлось остановиться и сделать привал, чтобы позаботиться о раненых. Ни Раньяна, ни старого копейщика нельзя было везти в телеге, рискуя вытрясти душу по дороге. Беглецы остановились в небольшом кабачке, затерянном средь паутины проселочных дорог, в чахлом, но достаточно широком лесу, вернее обширной сети рощ. Заведение оказалось брошено, причем не так давно, из него вымели припасы и большую часть мебели, но в остальном постройка оказалась вполне годной. Главное - крыша не текла. Марьядек предположил, что, скорее всего, кабак был не простым, а завязанным в контрабандных делах, так что хозяева решили не искушать судьбу, переждав смутное время где-нибудь подальше. Сожгут – всегда отстроить можно.
Так старый дом с конюшней и сараем превратился в госпиталь. Из Пайта народ бежал как блохи с мертвой скотины, временами люди проходили и этой дорожкой, но связываться с Маленькой армией никто не желал.
Елена спустилась на первый этаж, вытирая кровь с ладоней. Насильник почти непрерывно кашлял, выплевывая рассеченные легкие, и лекарка не могла ему помочь. У печи грустно и молча сидел Марьядек, бесцельно строгая палочку. Браконьер тяжело переживал расставание с доходным промыслом и подругой, но воспринимал это стоически, радуясь тому, что в итоге жив. Рядом точил очень старый меч некто по имени Бьярн, человек, приведенный Кадфалем. Он тоже был искупителем, так же как и Насильник - явно из бывших дворян. Елена до сих пор машинально ежилась при каждом взгляде на Бьярна. Женщина уже привыкла ко всевозможным увечьям, но этот воин смотрелся жутковато даже по очень широким меркам Ойкумены.
Мироздание как будто задалось однажды вопросом: «а его можно убить вообще?» - и поставило натурный эксперимент. У Бьярна отсутствовал глаз, было отрезано по ломтю от каждого уха, стесана часть щеки вместе с куском челюсти. Рану стянули грубыми стежками, она даже заросла, но физиономия буквально съехала на бок, словно у восковой маски над свечой. В свое время рыцарь мог похвастаться роскошной шевелюрой снежно седого цвета, но сейчас от нее остались редкие тонкие пряди, а бугристый череп с туго натянутой кожей пересекали толстые веревки шрамов. Шее тоже досталось, и Бьярн то шепелявил половиной изувеченного рта, то неразборчиво рычал. В довершение всего рыцарь, изначально под два метра ростом, кособочился, поджимая правую руку, словно птичью лапу, и сильно хромал. При этом увечный сохранял бодрость и точность движений, не расставаясь с оружием. Елена не понимала, как человек мог вообще выжить с такими ранами, не говоря о путешествиях и опасной жизни слуги божьего. Впору было подумать о настоящем чуде.