А жаль. Впрочем, так бывает, ведь подлинно значимые, исторически важные события не любят суету и внимания.
- Восхитительный вид, - сказала Кааппе Фийамон, по-мужски заложив руки за спину и глядя в окно. Подумала пару мгновений и повторила чуть более развернуто. – Я даже испытываю некоторую зависть.
- Благодарю, - с дипломатичной нейтральностью прокомментировала Биэль. – Похвала столь искушенного знатока ценна вдвойне.
Приемная маркизы находилась на верхних этажах Дворца и занимала бывшую оранжерею. Здесь было очень просторно, очень светло, потому что громадное окно, скорее даже застекленная стена открывала панораму на половину круга. Отсюда можно было полюбоваться роскошным видом города и моря, увидеть мрачный шестиугольник Прибрежной крепости, а также насыпной мыс, длинным языком уходящий в воду на севере, и кусочек большой верфи с южной стороны. Также вид показывал, что торговля кипит, разноцветные паруса множатся, обещая прибыток негоциантам и подати в казну.
Сама Биэль, впрочем, любованием пренебрегла, маркиза сидела за широким столом, который отличался прямо-таки девственной чистотой. Ни кувшина, ни подсвечника, ни даже свинцового карандаша с обрывком бумаги.
- Я бы сделала этот зал своим кабинетом, - по-прежнему не оборачиваясь, сообщила Кааппе. – И в перерывах между занятиями отдыхала бы от тяжких, праведных забот, созерцая прелесть моря.
- Предпочитаю не смешивать работу и… созерцание, - Биэль улыбнулась в спину собеседницы, зная, что та не видит, но прекрасно считывает улыбку по тону.
- Достойный выбор, - едва заметно склонила голову Кааппе и повернулась к столу, чтобы сесть по примеру хозяйки на простое, хотя и очень изящно сделанное кресло-карл.
- Как бы мне хотелось увидеть ваш настоящий кабинет, - улыбнулась гостья, внимательно глядя на Биэль немигающим взором. Маркиза отметила, что замечание Курцио было верным и точным, с одной стороны глаза дочери Фийамон действительно походили на змеиные, только с круглыми зрачками. С другой же, если присмотреться и подумать, ассоциация шла дальше, к образу искуснейшей работы ювелира и самому твердому камню. В глазницы Кааппе будто вставили полированные шарики, идеально копирующие глаза человека, но таковыми не являющиеся.
- Увы, боюсь, это невозможно, - опечалилась маркиза. – По длинному списку причин.
Две очень красивые, невероятно умные и смертельно опасные женщины обаятельно улыбнулись друг другу. Кааппе походила на свой парадный портрет, будто минуту назад сошла из-под кисти художника. Черно-фиолетовое платье с пелериной казалось бесформенным, почти как балахон островных матрон, широкий воронкообразный воротник прятал длинную, изящную шею, а симметричная прическа без хитро скрученных локонов заставила бы поджать губы любую дворцовую модницу. Биэль не поджала, потому что маркиза хорошо знала, сколько стоит материя – шестинитевый аксамит - и работа портных, а также, что столь утонченно-безыскусную прическу может сделать едва ли пяток столичных мастеров.
Фийамон разглядывала хозяйку зала с неприкрытым любопытством и внимательностью счетовода, который ищет ошибку и обман в каждой цифре пухлого тома. Именно этого Биэль ждала и оделась в расчете на подобное внимание, а также неизбежное сравнение. Высокую фигуру маркизы облегало в меру свободное, однако далекое от пышности темно-зеленое платье (которое менее взыскательный зритель назвал бы «болотным»), со светло-желтыми аппликациями на тему родовой символики, а также пелериной, похожей на шаперон с обрезанным капюшоном и зубчатыми краями. В таком платье запросто могла бы появиться на людях купеческая или цеховая жена – если бы у нее нашлись деньги на драгоценное терно из шерсти горных коз.
Кааппе легким движением коснулась лазуритовой застежки на воротнике, которая соединялась длинной золотой цепочкой с погончиком-петлей на правом плече. Биэль переплела пальцы, так, чтобы солнечный луч пробежался по золотому кольцу с грубо обработанным камнем темно-багрового цвета – драгоценности Старой Империи, которую нельзя было ни воспроизвести, ни подделать.
- Вижу, что красота ваша и в самом деле совершенна, - Кааппе склонила голову в церемонном поклоне.
- Счастлива видеть в вашем лице бескомпромиссный, опасный вызов, почтенная и любезная гостья, - ответила тщательно выверенной улыбкой Биэль.
Разумеется, протокол встреч высокородных дам предполагал совершенно иные слова и распорядок, но Биэль и Кааппе равно считали протокольные традиции бессмысленной мишурой, которую должны соблюдать низшие слои общества. Герцогским дочерям, тем более введенным в семейные дела, было недосуг заниматься суетными глупостями.
Мелкая птица пропрыгала за окном по широкому подоконнику, задрала головку с красным хохолком, чтобы стукнуть клювом в стекло, но шарахнулась в сторону и полетела к морю. Биэль улыбалась и думала, что к преимуществу больной садистки из Фиайамонов следует отнести существенно бОльший опыт. Двадцать пять лет возраста, из них без малого десять участия в семейном деле, которое не прощает ошибок и тем более доброты. Себя маркиза считала, безусловно, умнее, но следовало признать – академические знания, пусть и широчайшие, во многом слабее узкой специализации, которую заточила успешная практика. Кааппе улыбалась и, надо полагать, тоже думала о чем-то своем, но чтобы узнать, о чем именно, следовало как-то залезть ей в голову. Биэль поймала себя на желании просто и безыскусно вскрыть гостье череп.
Забавно, что сказал бы об этом желании Шотан?
- Что ж, полагаю, время перейти к делам, - с великолепной непринужденностью предложила Кааппе, отыграв небольшое, но символическое очко в разворачивающемся диалоге. - Признаться, я не понимаю одну вещь…
Биэль поощрительно приподняла бровь, не собираясь нарушать многозначительную паузу собеседницы и позволять Фийамон забрать еще одно поле на игровой доске.
- Да, я не понимаю, - повторила ростовщица, не дождавшись никакой реакции. – Почему мы ведем эту беседу с вами?
- Вы что-то имеете против моего общества? – обеспокоилась маркиза. – Нет, я не могу в это поверить и уверена, что все дело исключительно… в недопонимании.
- Я восхищаюсь вашим обществом, - ответила Кааппе с такой искренностью, какая достигается лишь годами практики в изощренной лжи. – И рассчитываю на новую встречу, по менее, так скажем, казенному поводу. Но здесь и сейчас предполагается разговор о деньгах. Если я, разумеется, ничего не путаю.
Вольно или невольно дамы заняли чуть ли не зеркальную позицию – с прямыми спинами, слегка наклонившись вперед, опираясь локтями в стол, пальцы сложены домиком. Елена назвала бы это жестом неосознанной психологической защиты, но женщина из другого мира никогда не узнала об этом разговоре, хотя со временем кое-какие его итоги сказались на ней самым непосредственным образом.
- Все так и есть, - с готовностью согласилась Биэль. – Мы намерены сделать у вашей семьи некоторый… заем. Хм… я бы даже сказала, если назвать все своими именами, мы готовы залезть прямо-таки в неприличные долги.
- Вот как… - Кааппе склонила голову, как большая и зловещая птица, уставилась на собеседницу еще пристальнее, явно пытаясь угадать второе, третье и прочие днища сказанного.
Пока Фийамон думала, Биэль рассуждала про себя, нарочно ли ростовщицей выбран именно такой образ? Широченный и очень высокий воротник, отделанный мехом, сливался с широкой симметричной прической так, что лицо как бы терялось на общем фоне, приобретало слегка нечеловеческий образ. Будоражило и навевало чувство тревоги, словно в темном лесу, когда ночные твари бродят в поисках душ.
- Мы категорически одобряем такое намерение, - согласилась, в конце концов, Кааппе. – Мы очень любим, когда люди чести высшей пробы считают именно семью Фийамон достойной разрешения своих тягот. И отдельно мне понравилась ремарка насчет неприличных долгов. Она звучит словно музыка. Однако я имела в виду несколько… иное.
Биэль едва удержалась от легкой гримасы. Собеседница вела разговор умно, тонко и в то же время как-то… предсказуемо. Казалось бы, стоило уже понять, что на маркизу не действует прием долгой паузы после провокационного замечания. И все равно чучело в мехах им пользуется. Если, конечно, это не ловкий прием, рассчитанный как раз на такую реакцию.
«Следи не за тем, что показывают» - так учил отец – «Выискивай пытливым взором то, что скрывают». Биэль, как и все дети Вартенслебенов, почтенного батюшку ненавидела искренней, бриллиантово-чистой незамутненной ненавистью, однако в уме старому негодяю отказать при всем желании не могла и регулярно пользовалась его уроками.
- Почему я обсуждаю этот вопрос именно с вами, дорогая моя? – Кааппе добавила в голос ничтожную, алхимически выверенную капельку панибратства.
- А вы хотели бы удостоиться чести лицезреть Его Величество? – удивилась Биэль. – Обсуждать денежные вопросы с Императором?
- О, разумеется, нет, - с видом этакой легкомысленности отмахнулась Кааппе. – Нисколько. Я даже и не думала обращаться к Оттовио. Сложные финансовые задачи ему определенно… не интересны.
Биэль пару секунд поразмыслила над тем, что могла сказать улыбка Фийамон, которую теперь следовало назвать «глумливой», а также очередная многозначительная пауза. Поразмыслила и решила, что немного прямоты здесь будет вполне уместно, а то беседа имеет неплохие шансы утонуть в молчаливых предложениях додумать невысказанное.
- Я могу со всей прямотой сообщить, что слухи о беспомощности, управляемости нашего правителя сильно преувеличены, - заверила маркиза.
- О, я слышу такую уверенность в ваших словах, моя дорогая… Она говорит о совершенном, исчерпывающем знании вопроса. О таком знании, которое можно приобрести лишь в самой доверительной, интимной обстановке.
Гримаса, едва заметно изогнувшая скупо накрашенные губы Фийамон, ясно отображала классическое «я поняла, что ты поняла, что я поняла». И была, к тому же, сдобрена хорошей порцией скабрезности.