Так и случилось.
- Сотня! Ни монеткой меньше! – важно провозгласил продавец, задирая нос. – И то продешевили! Может, и передумаем ищо!
Склочная семейка сразу на три голоса начала расписывать, какой чудо-работник эта выносливая девка.
- Да хрен там! – возмутилась покупательница. – Ее, по крайней мере, с месяц придется лечить и откармливать только чтобы стала на человека похожа, а в люди и того дольше не вывести! Я же лекарь, я цены знаю!
Начался торг, в ходе которого Елена почувствовала себя персонажем «Хижины дяди Тома». Быть работорговцем женщине категорически не понравилось, ее мутило, и это, как ни удивительно, помогло. Искреннюю гримасу брезгливого отвращения селюки дружно приняли на счет порченого, негодного товара, и четверть цены удалось скинуть довольно легко, но дальше процесс забуксовал. Семейство уперлось на том, что руки-ноги целы, с лица воду не пить, а чтопальцы трясутся - то стирке и прочей женской работе не помеха. Еще немного Елена сбросила, аргументируя, что шить девушка теперь не сможет, однако на семидесяти копах торг встал намертво.
- Хорошо. Семьдесят так семьдесят
Женщина подозревала, что можно было бы еще поднажать и довести до полусотни, но хотелось поскорее закончить гнусное мероприятие. Ее мутило в этом доме.
«Прощай, новый меч…»
Семейство кое-как сдерживалось от совсем уж довольных переглядываний, дескать, вот мы ентих городских обули то! Елена подавила тяжкий вздох, понимая - до финала пока далеко. Требовалось еще оформить сделку документально, чтобы не рисковать последующим шантажом, дескать, похитили любимую кровиночку!
- Подпишем грамоту, - решительно проговорила она.
- Чегось? - неожиданно в разговор вступила злобная бабулька. - Грамотов не знаем!
- Расписка в том, что семья отпускает девицу в город на заработок и получила деньги, семьдесят коп, - жестко потребовала Елена. - Бессрочно.
- А неграмотные мы, - завилял сын.
- Ничего, - «утешила» его покупательница. - Я все напишу. А отпечатки пальцев сойдут вместо подписей.
- Не-не-не, - замахала щуплыми лапками старушонка. - Ни в жисть!
Инициативу снова забрал в свои руки патриарх. Он пусть и косноязычно, однако с примитивной логичностью разъяснил, что таковую грамоту подписать или чернильными пальцами в нее тыкать - никак не можно. Ежели бессрочный отпуск, то стоить это должно куда дороже, а если семьдесят, то на год и ни днем дольше.
Елена добросовестно поразмыслила. С одной стороны, девчонка не имела личных повинностей и обязанностей как, скажем, крепостная. По букве закона она была свободным самостоятельным человеком, который мог отправиться куда угодно и заниматься чем угодно без всяких официальных разрешений. С другой… Обложиться гарантиями было бы полезно. Забитая до скотского состояния девушка не производила впечатление человека, способного постоять за себя и защитить личные права. Елена обдумала это, тяжко вздохнула и решила, что, как сказал бы Дед, пора выкатывать на прямую наводку.
- Шестьдесят, - вымолвила она. - Бессрочное дозволение, - и, сделав солидную паузу, прервала поднявшееся возмущение. - Я вылечу твою ногу.
- А чего сразу нога, - патриарх машинально дернул указанной конечностью, как бы задвигая ее подальше. - Ничего с ногой. Тебе то каких делов до моей ноги?
- Я лекарь, - задрала нос Елена, которой даже не пришлось специально отыгрывать глубокое презрение к селюкам. - Я вижу как ты ходишь, как хромаешь. Мясной нарост, сильно не болит, а ходить мешает.
Она помолчала и со значением добавила:
- Пока не болит.
На самом деле, разумеется, следить за деревенскими ногами женщина и не собиралась. Это Марьядек, выполняя просьбу лекарки, разузнал, что смог, о кулацкой фамилии. В числе прочего он искусно вытянул из чужих уст слух о больной ноге. Елена уже решила, что хирургия не ее призвание и надеялась урегулировать вопрос деньгами. Но с учетом сложившихся обстоятельств дело шло к тому, что придется еще раз вымазаться в крови.
- А у тебя небось и грамотка есть? - подозрительно уточнила мать, шамкая и буравя женщину не по-старушечьи умными и хитрыми глазками. - Лекарская то?
- Разумеется, - презрительно качнула головой Елена, расстегивая кожаный тубус. - Только вы же неграмотные вроде?
И торг продолжился с новой силой, но Елена уже поймала кураж и видела, что ситуация переломилась в пользу покупателя. Теперь следовало аккуратно дожать. Ну и, конечно, выполнить медицинскую часть сделки.
Хотя процедура затянулась почти до заката, оставаться в деревне «работорговцы» не захотели. Отчасти было противно, отчасти Елена просто боялась. Среди бела дня грабить двух вооруженных людей никто не станет, однако ночью - дело совсем иное. Потом все дружно будут разводить руками, повторяя одно и то же на разные лады: ага, были тут какие-то, уехали, куда не знаем.
Девочке на прощанье выдали старое и многократно штопаное платье, кусочек мыла с четверть ладони, тощий мешочек с личными вещами, которые больше походили на мусор, а также щедрое благословение. Насильник молча посадил забитое существо на коня и привычно зашлепал босыми ногами. Елена тоже расслабленно молчала, бездумно глядя на закат, лесок, дорогу, встречных людей, которые обычно сворачивали загодя, пропуская вооруженных путников.
Оформленная и подписанная бумага лежала в тубусе, вместе с лекарской грамотой. Елена попробовала представить себя Шарлеем, который только что купил слугу, фактически раба, безответного и полностью зависимого. Не получилось. Даже чувство удовлетворения от хорошего дела как-то смазалось на фоне общей усталости, физической и умственной. Потянуло на философские мысли относительно того, что сегодня от страшного удела избавлена одна женщина, но сколько их по всей Ойкумене?
Не нужно мне об этом думать, решила она. Я не могу изменить мир. Я могу изменить жизнь одного человека и делаю это. Немного добра все-таки лучше, чем никакого добра.
Елена покосилась на тоненькую фигурку в седле, которая не падала исключительно потому, что терпеливое животное ступало чуть быстрее пешехода. Наконец-то лекарка встретила того, кто ездил верхом еще хуже нее.
- Извини, - вспомнила она. – За «уставился».
- Понимаю, - кивнул Насильник. - Заберешь к себе или мне ее пока пристроить в Храме?
- Себе заберу. Дессоль давно спрашивала, где моя служанка.
Елена в некотором замешательстве почесала нос, пытаясь представить, какими обязанностями нагружают личную прислугу. О, так это что же, теперь в ее комнате все время будет кто-то посторонний? Даже ночью? А кормление и прочее обеспечение - девчонка «поступит на баланс» в баронском доме или это теперь личная обязанность хозяйки?
Ну почему добрые дела не могут совершаться просто так, без вороха утомительных послесловий?!
- Как тебя зовут? – озаботилась Елена.
- Порченая, - тихонько отозвалась девушка, не поднимая глаз. Это было первое слово, которое она произнесла за день.
- Чего?
- У деревенских женщин редко бывают урожденные имена, - подсказал Насильник. – Обычно их называют по отцам или старшим братьям. Еще по занятиям или… памятным событиям.
- И ее теперь зовут «Порченой», - растерянно уточнила Елена. Она помнила, что в земной истории встречалось нечто подобное, но вроде бы традиция относилась к древнему Риму. Странно было обнаружить осколок земной античности в феодальной Ойкумене.
- Да. Очевидно, - пожал плечами искупитель.
- Это не дело, - решительно сказала Елена. – У всякого человека должно быть имя. Как тебя назвать?
- У меня… есть, - прошептала девушка, склонив голову. Судя по дрожащему голосу, она искренне, до слез не понимала, чего хочет эта грозная тетка в мужской одежде и смертельно боялась чужаков.
- Ясно, - решила не давить Елена. – Тогда… Я назову тебя в честь моего деда. Он был Александр, а ты, соответственно, Александра. Понятно?
- Как прикажет чудесная госпожа, - обретшая имя Александра склонила голову еще ниже и ответила еще тише.
- Хорошо, - неожиданно одобрил Насильник. – Необычно, красиво. Только она его не выговорит. Да и не по традиции начинать женское имя с гласной.
Точно, вспомнила Елена, если уж ее два простых слога переиначили в «Хель», то «Александру» и подавно не осилят. Хм… А если зайти с другой стороны? Что означало «Александр» в земных языках? Кажется, победитель. Теперь немного переиначим.
- Витора?
- Сойдет, - кивнул искупитель. - Мне нравится. Интересно и не очень вызывающе.
- Отныне и присно я называю тебя Виторой! - торжественно провозгласила Елена. Женщина, получившая имя, сгорбилась еще больше, опасливо косясь на двух страшных людей.
- Привыкнет, - пообещал проницательный Насильник. - Молодость, кормежка, сон и отсутствие побоев творят чудеса, - он вздохнул. - Но, мыслится, душу здесь лечить придется намного, намного дольше.
- Наверное, - тоже вздохнула Елена, еще раз прикидывая, куда она, собственно, теперь денет Витору. Вариантов было несколько, от личной служанки (а почему бы и нет, в конце концов?) до пристройки в хорошие руки, например в забегаловку Марьядека и его разбитной гражданской супруги. Будет убирать, готовить, мясо там какое-нибудь резать… Деревенская, так что к обычным работам всяко приучена.
Думы о мясе напомнил, что неплохо бы поужинать. Немного жареной свинины или хотя бы печенки впрямь было бы к месту и ко времени. С кашей. Или овощами - салатик, например, из капусты с огурцом и вымоченным горошком. Кухня Ойкумены, и народная, и «богатая» очень скептически относилась к сырой флоре, таковая за редчайшими исключениями считалась едой бедноты, которая не может позволить себе дров. Поэтому варили, тушили, глазурировали в сладком сиропе все, вплоть до фруктов. А «салатом» именовалась сбродная мешанина любых раздельно приготовленных и мелко нарезанных ингредиентов, которые могли быть дополнены, скажем, паштетом. Овощные салаты Елены, скудно приправленные маслом и уксусом, понимания не встречали, так что готовить их приходилось самолично.