- Разумеется, - проворчал младший Блохт с видом человека, изнывающего от жажды. Однако хозяин дома не предложил вина.
Граф чуть поерзал, устраиваясь поудобнее, опустил руки на подлокотники, инкрустированные золотой проволокой на манер традиционного украшения доспехов. Какое то время глядел молча на семисвечник, единственный источник света в комнате. За стенами городского дома Блохтов уже сгустилась ночная тьма.
Что за день, подумал старший брат, что за безумный день. И каждый следующий хуже предыдущего, следовательно завтра будет еще больше тревог.
- Где сейчас… особы? – спросил граф после долгой паузы.
- Под замком в храме. Каждый… и каждая в отдельной келье, чтобы Господь мог вразумить, наставить на путь истинный, удержать от неблагих решений.
- Хорошо… - Блохт, не отрывая локтей от кресла, сложил пальцы, скрипя кожей новеньких перчаток. Он только вернулся с охоты и не переоделся, оставшись в одежде для верховой езды.
- Хорошо. Давай рассудим. Что можно и должно сделать в подобном деле? Непростом и даже сложном?
- Я могу вынести решение, что сей вопрос не относится к тем, кои требуют внимания Церкви, - очень медленно и очень осторожно сообщил хилиарх, тщательно подбирая каждое слово. – Потому что дело о совершившемся человекоубийстве суть дело мирское и разрешенное судом к тому же. Нет в нем неоднозначности, а равно потребности в присмотре Божьем.
- Это хорошо, - кивнул старший брат. – Иными словами, бросить горячее яблоко обратно, пусть ловят.
- Да, - выдохнул церковник.
- Но того ли ждут от заступников пред Господом? – со значением поднял палец граф. – Достойно ли сбрасывать с плеч своих ношу ответственности? Я думаю, нет. Град и мир ждут, что Церковь скажет веское слово и тем прекратит разногласия. Ибо глас Церкви суть глас Божий. Он делает незавершенное – окончательным. Неразрешимое – решенным. Сложное – простым и доступным пониманию.
Хилиарх молча глядел на брата, нервно облизывая губы. Младший брат ведал пределы талантов дражайшего родственника и точно знал, что красноречие средь них не числилось. Очевидно, старший тренировался, заранее проговаривая то, чему следовало быть сказанным.
- Значит, сделать сложное простым, - повторил он глухим эхом.
- Именно, - снова поднял палец граф.
- Несмотря на то, что подобный… демарш вызовет подозрение в честности суда?
Граф вздохнул, вроде бы совершенно искренне. Сказал:
- Брат, ты думаешь, здесь еще есть, что порочить?..
- Да, да, - отозвался церковник. – И в самом деле. Тогда, очевидно, правильным было бы… удовлетворить чаяния ду… той женщины.
- И как же это сделать?
- Поединок, это глупо, - решительно высказался хилиарх. – Глупые вопли глупой женщины. Испытание… скажем водой. Проигравший будет повешен.
- Понадобится много льда, - предположил граф.
- Пайт велик, ледников в нем немало.
- Да, - согласился Блохт. – Это верно.
Братья снова помолчали, глядя друг на друга. Пауза тянулась, и служитель церкви нервничал все больше с каждой секундой.
- Знаешь, а я был уверен, что это вы устроили, - неожиданно и откровенно сказал граф. – В ответ на его расследование тех махинаций с землей. Которую ваша братия выводила из церковной собственности, передавая в частную.
Хилиарх негромко вымолвил:
- Было такое намерение… - и сразу же торопливо уточнил. – Высказывались предположения от слабых духом, нестойких в вере. Неужто не найдется в мире достойных, благочестивых людей, которые избавили бы Дом Божий от назойливого адвокатишки? Ужель нет управы на клеветника? Так они говорили. Ну, нестойкие. Но мы, разумеется, боролись с теми речами. Ибо кто изрек слово, тот, считай, на половину сделал и на три четверти согрешил.
Они еще немного помолчали, затем приступ откровенности накрыл и церковника:
- А мы были уверены, что юстициарий сверх меры утомил короля строптивостью, – пробормотал он.
- Как далеко завело нас с тобой пустословие, - решительно изменил направление беседы старший брат. – Ни королевская власть, ни предстоятели, разумеется, не могли запятнать себя бессудной расправой, верно ведь?
- Да! – горячо выдохнул младший Блохт, опять тряхнув косичками, в которые были вплетены крошечные медные колокольчики как символ «бедного» служения. – Истинно так! Но…
Он вспомнил, что в молчании благо и буквально проглотил слова, крутящиеся на языке.
- Вернемся к досужему вопросу, - решительно предложил граф. – Я правильно понимаю, что те тупые черти схватились за оружие?
- Да. Свидетели высказались категорично, - хилиарх проигнорировал упоминание чертей. - С клинками наголо полезли в драку.
- То есть они поступили не как богобоязненные горожане, которые передоверяют решение тем, кто сведущ, - отметил граф. – И, собственно, приняли вызов оружно, не так ли?
Хилиарх качнул головой в знак согласия.
- Тогда я не вижу повода отказать девчонке в ее требовании, - подвел итог старший брат.
- Да какая там девчонка, - проворчал младший. – Дылда с меня ростом. Ей не меньше семнадцати-восемнадцати! Но…
- Я видел ее, - напомнил граф. - Что “но”?
Хилиарх не поднял глаз, уставился на тапочки брата, обшитые мехом.
- Сообразно давним обычаям обвинитель может призвать к ответу не только лишь обвиняемого, но и свидетелей, - выдавил он, в конце концов. – Хель обвинила троих в лжесвидетельстве и бросила вызов скопом. Всей четверке.
- Ну, так и что? – поморщился граф. – Она затребовала помощника для уравнивания шансов?
- Нет. Но бретер сам вызвался к ней в пару.
- Вот этого не нужно, - граф в очередной раз поднял палец с видом знатока вселенской истины. – Он их всех покрошит. Разве что позволить им напасть толпой, скопом, иначе шансов нет. Но это лишнее. Хель хочет правосудия? Пусть получит. Хочет драться с четырьмя? Пусть бьется. По жребию или выбору. Это будет честно, это справедливо.
Церковник мотнул головой, на лице его отобразилось глубочайшее сомнение.
- Подумай сам, - Блохт склонился вперед и участливо предложил. – Представь, что может случиться? Они ее прикончат. Первый же боец. Ну, может быть, второй, ежели она в самом деле что-то там умеет с клинком и ухитрится свалить первого. Что с этого Храму и Церкви? Какой вред? Никакого. Бог глянул – и девицы не стало. Я не понимаю, что гложет тебя? Ищешь решение, которое полностью угодило бы тетрарху и Эйме с Карнавон? Вот оно, пользуйся. И руки Церкви чисты.
Хилиарх поднялся, резко, шатнув столик, сделал несколько порывистых шагов, нервно тиская ладони без мозолей и с полированными ногтями.
- А что, если… - прошептал он. – Если…
- Что? – не понял граф.
- Скажи, - повернулся к нему церковник с такой силой, что полы фиолетового халата взметнулись как юбка. – А ты задумывался?... над тем… - каждое слово давалось хилиарху с большим трудом. – Ведь Пантократор видит все.
- А, вот ты о чем, - граф нахмурился, поджал губы.
- Я понимаю твое неверие, - заторопился младший. – Я тоже никогда не видел чудес, на меня не сходила благодать, не прозревал я ни прошлого, ни будущего. Иногда мне даже думалось… может быть правы еретики, которые верят, что Пантократор давно пренебрег нами? Что Бог оставил людей наедине с их собственными грехами и … дьяволом? Но все же…
Хилиарх набожно схватился за кольцо и сделал движение, будто намеревался пасть на колени. Однако не пал.
- Она не может победить, - твердо указал граф. Почти твердо. Младший Блох слишком давно знал родича и безошибочно определил легкую, можно сказать легчайшую нотку неуверенности.
- Брате! Это Суд Божий! Божий, не людской. А сила Господня поистине велика. И если правда впрямь на ее стороне… а мы то знаем, что так и есть… они падут словно колос под серпом.
Граф помолчал, сложив руки так, будто ему стало зябко. Затем посмотрел снизу вверх на брата
- Боишься увидеть доказательство того, что Пантократор, в самом деле, смотрит и видит? - протянул Блохт. - Что все грехи впрямь сочтены и записаны?
- А ты? - ответил вопросом на вопрос хилиарх. – Ты нет?
Тяжкая, неприятная пауза придавила собеседников.
- Что ж, - проговорил, в конце концов, граф. – Ты пришел за советом, и совет я дал тебе. Разреши бой и отойди в сторону. Предоставь им поубивать друг друга, как получится. Любой исход оберни себе на пользу. Себе и семье. Что же до остального, тут я не помощник и не советчик. Как примириться с Богом и совестью, это каждый сам решает.
* * *
Барка умер, и Елена отошла в сторону, вытирая пот со лба предплечьем. Ранка на лице саднила, руки отяжелели от усталости. Все-таки размахивать в быстром темпе предметами весом более килограмма каждый – хороший спорт и ощутимая нагрузка. С чистейшего – без единого облачка – неба изливали мертвый свет уходящее солнце и огромная луна, бесстрастно освещая поле боя. Третий “Бэ” - Барбро - шагнул вперед, готовый к схватке. Над трибунами прошла волна тихого, сдержанного ропота – общественность не оценила явного стремления измотать женщину, не дать ей передышки меж поединками. Но распорядитель напомнил: «Тишина!», и недовольство затихло. Началась третья сходка.
Как и предыдущий боец, Барбро использовал комбинацию «баклер плюс длинный клинок», только меч был короче и шире граненого шила Барки. Помимо этого противник оказался левшой. Елена чуть присела и злобно ухмыльнулась, на мгновение поддавшись злорадству – вот муж, который считает, что леворукость наделит его преимуществом. Но лишь на мгновение, памятуя, с кем имеет дело.
Они обменялись пробными выпадами. В отличие от предшественников оппонент не старался подавить женщину с наскока, задавить массой и напором. Барбро атаковал умно, расчетливо, делая ставку на изматывание противницы и свою «неудобность» как левши. Мечи скрипели и звенели, сталкиваясь и расходясь, дрожа словно готовые к броску гадюки. «Бэ» обозначил удар баклером в голову, Елена отступила на шаг, игра клинков возобнови