«Чашка воды, поданная без мысли о награде, дороже всего, что я сделал для людей», – размышлял отец Сергий из одноименной повести Льва Толстого. Тут важное уточнение: «для людей» здесь означает не помощь нуждающимся, а – земное тщеславие, потакание таким людским грехам и порокам, как гордость, пустословие, праздность, стяжательство. Вот это «без мысли о награде» есть вернейший залог того, что ты служишь не суете людской, а Богу.
Впрочем, до этого еще надо дойти в сердце своем.
Но дойти, не думая об этом – как тот пенсионер.
социальная грусть; четыре истории1. Ricchi e poveri
– Но самое главное, все дети в нашем классе, то есть я имею в виду родители детей – на одном материальном уровне. На нашем уровне, я имею в виду, – сказала мама девятилетней девочки.
Это была дочь одной моей старинной университетской подруги. Ее мама – то есть моя бывшая однокурсница – пошла ставить кофе, а дочь развлекала меня разговором. А о чем говорить с малознакомым пожилым человеком, как не о детях?
Мы сидели в гостиной.
Из огромного, во всю стену, окна виднелась идеально подстриженная лужайка, окаймленная аккуратными купами японской рябины – однако это была не загородная вилла, это был клубный дом недалеко от центра Москвы. Горел камин. На стенах висели картины Зверева, Нестеровой, Назаренко и, кажется, каких-то классиков соцреализма 1930-х годов. В стеклянных горках толпился антикварный фарфор – немецкие пастушки, французские куколки и советские пионеры. На полу, на блеклом ковре, дремал чисто отмытый и сбрызнутый дезодорантом бассет-хаунд. Тонкий запах собачьего одеколона смешивался с ароматом свежесрезанных цветов, которые стояли в вазах по углам.
Padri e figli
– Да, это очень важно, – повторила она. – Так гораздо удобнее вместе решать разные школьные вопросы да и просто общаться.
– Наверное, – согласился я.
– Почти все, – продолжала она. – Но два ребенка, в смысле две семьи, выпадают по материальному уровню. И это трудно. Нам всем трудно: нашим детям с ними трудно, родительскому комитету трудно. Не говоря о самих вот этих детях. Они же всё чувствуют!
Я демократически напрягся.
Я представил себе – нет, не детей шофера или продавщицы, они бы в эту школу все равно не попали, там плата сумасшедшая, – я представил себе какую-нибудь семью с достатком выше среднего, где сделали ставку на ребенка, из последних сил отдали его в престижную дорогую школу, чтоб он с детства обзаводился полезными связями и элитарными дружбами, а вот поди ж ты – «не тот материальный уровень»…
– А в чем, собственно, трудности? – сухо спросил я.
– Они гораздо богаче! – чуть ли не крикнула она. – В сто раз богаче! В тысячу раз! Они швыряются деньгами, и при этом так демонстративно! Мальчик-третьеклассник носит часы, которые мой отец не может себе позволить. Ну зачем они пришли в нашу школу? Ехали бы себе в Англию! В закрытый пансион!
Вспомнил замечательное место из дилогии Джона Брэйна «Путь наверх» (1957) и «Жизнь наверху» (1962).
Главный герой по имени Джо Лэмптон, молодой, циничный, пробивной парень из простых, ставит цель войти в высшее общество – путем женитьбы, раз иначе никак нельзя.
Вот его цель выполнена. Он очаровал дочь богатых и влиятельных людей, женился на ней, прошло уже немало лет, он живет с красивой любимой женщиной, в роскошном доме, у него много денег и связей – и у него подрастает сын.
Однажды перед выходом на какое-то большое общесемейное торжество Джо Лэмптон говорит своему сыну:
– Ну, давай, надевай свой лучший костюм, и едем к дедушке.
А совсем юный сын, странно глядя на него, едва удерживаясь от усмешки, отвечает:
– У меня нет лучшего костюма, папа…
Джо Лэмптон покрывается испариной. Он все понимает. У джентльмена нет «лучшего костюма», у джентльмена (а тем более у аристократа) все костюмы лучшие, в любом можно поехать на любую встречу; «лучший костюм» – плебейское выражение, только плебеи, low middle и working class ходят черт-те в чем, а в церковь и к дедушке на юбилей надевают тщательно хранимый в шкафу «лучший костюм»…
Но самое главное – он понимает, что для сына, для своего любимого и родного сына, он, его отец, – тоже плебей, бедняк, working class.
Грустно. Но жизненно.
Пространство. Истинное происшествие
Был детский праздник, день рождения девочки-третьеклассницы. Гостей, нескольких мальчиков и девочек из ее класса, прямо после уроков привезли домой к имениннице. Чай, пироги, конфеты, игры. А потом, часам к шести, родители приехали забирать своих детей. Конечно, для родителей тоже накрыли чайный стол.
Мама одного из мальчиков, стоя в прихожей и снимая пальто, сказала:
– Спасибо, с удовольствием чаю выпью, но только недолго у вас посижу, нам еще ехать домой целый час! – и объяснила, что они постоянно живут на даче, то есть, точнее говоря, в загородном доме. И добавила: – Потому что там у нас пространство! Я вообще-то считаю, что если квартира меньше двухсот метров, то это вообще не квартира.
– Я отзываю свое приглашение, – вдруг сказала хозяйка, то есть мама именинницы.
– Какое приглашение?
– Я раздумала поить вас чаем, – объяснила хозяйка. – И заходить в квартиру не приглашаю тоже. У нас квартира всего девяносто метров. Увы, увы, увы.
Когда мы в студенческие годы собирались, то, разумеется, выпивали и закусывали вскладчину. Иногда заранее договаривались, иногда все получалось само собою. Но всякий раз в общем и целом хватало и выпивки, и закуски к ней.
Вдруг один мой приятель назвал нашего общего друга халявщиком. Не в лицо, разумеется. Нет, это он мне сказал назавтра в разговоре.
– Ты что! – я даже руками всплеснул. – Ты что-то путаешь! Наоборот! Мы-то приносим портвейн и водку за три рубля, а он всякий раз бутыль коньяку пять звезд или вообще «Ахтамар» какой-нибудь! А то и две бутыли! И конфеты шикарные.
– То-то и оно, – сказал приятель. – У него отец врач, профессор, ему больные что ни день таскают. Вот он у папаши из бара и тырит, он мне сам признавался.
– Ну и что?
– А то, что мы нашу скромную водочку или портвейн на свои покупаем, на кровные. Бывает, экономим и выгадываем! А ему это даром достается! Он ни копейки не тратит!
– Да какая разница?
– Огромная! Мне кажется, это нечестно. Непорядочно…
Я долго думал об этом.
Но так и не придумал ничего.
много загадок – отгадка однаИзбирательное сродство
Давным-давно у меня были соседи, двумя этажами выше, Валентина и Павел. Она была переводчицей, а он работал в каком-то очень закрытом НИИ, кандидат технических наук. Валя была маленькая, тоненькая, а Паша наоборот – крупный такой, даже слегка полноватый. Он был не очень высокий, метр восемьдесят самое большое, но рядом с Валечкой-статуэточкой казался просто громадным. И еще у него была привычка носить кепку. Такую вот «пг’олетаг’скую кепочку», как у Ленина; с костюмом и галстуком это забавно смотрелось, но в том ли дело? «Какая красивая пара!» – говорили, бывало, соседи, когда Павел распахивал перед молодой женой двери подъезда, тащил тяжелые кошелки, а в дождь и вовсе брал ее на руки и переносил через лужи.
Хотя на самом деле ничего красивого. Валя ненавидела Пашу лютой ненавистью, неизвестно за что – Паша тайком жаловался.
«Что я ей сделал? – тосковал он, сидя на лавочке и вертя на пальце свою ленинскую кепку. – Я ей так, и этак, Валя то, Валя сё, а она хочет развестись! А у нас ребенок! Ты же знаешь!»
Конечно, я знал, потому что мы с Пашей вдвоем выгуливали наших дочерей во дворе.
«Деньги-карьера? – спрашивал я. – Или ты ее подружку трахнул? Или у нее кто-то завелся?»
Паша клялся, что ничего подобного. На Валечку он надышаться не может, она у него одна навсегда, и никто у нее не завелся, она занимается техническим переводом на дому, к ней курьер, женщина, приезжает привезти-забрать, а что касается карьеры и зарплаты, то Паша показывал свой партбилет, сколько он взносов платит – ого-го! – и говорил, что у него докторская будет через год, и у всей их группы Госпремия, считай, в кармане. На будущий год железно обещали. «А она просто видеть меня не может!»
«Ты извини, – говорил я. – Ты меня очень извини, друг, но тут, наверное, секс. Наверное, ее что-то в сексе не устраивает. Чудес не бывает».
«Секс? – возмущался Паша. – Это ты меня извини, она три раза это самое за мой один! И потом еще раз так же. Итого шесть».
«А вдруг ты ее как-то слишком донимаешь сексом? Утомляешь?»
«Я? Что я, павиан? Только по запросу! Ну ладно. Проехали».
«Проехали, проехали…»
Короче, развелись они года через два. Несмотря на уговоры друзей и родителей с обеих сторон. Разъехались.
Прошло еще лет пять.
Вдруг иду по улице – и нагоняю знакомую парочку. Валечка-статуэточка, все такая же стройная, каблуками цокает. А рядом с ней, нежно полуобняв ее за плечи, – высокий, плечистый мужчина в костюме и кепке, то есть Паша. «Помирились и сошлись, слава богу!» – думаю я, убыстряю шаг, обгоняю, разворачиваюсь:
«Здрасьте, Валя! Здорово…»
И тут вижу, что это не Паша. Совсем другой. Но при этом такой же. Даже лицом смахивает – такой же скуластый и курносый. Правда, пузо потолще.
«Познакомьтесь, это Евгений!» – говорит Валя.
«Очень приятно!»
Поговорили минуты две. Живут все там же. Валя трудится все в том же издательстве «Связь», переводит. А Евгений – кандидат физ-мат наук. Докторская на подходе. «А где работаете, если не секрет?» – «Ну, на одном, как бы вам сказать, предприятии…»
Павла я потом тоже встретил. С женой под ручку. «Познакомься, это Маша! Она у меня филолог, преподает в Инязе, на переводческом факультете…» – Тоненькая, стройная, талия рюмочкой…
Вот я и думаю – что это было?