Да, чуть не забыл. Коровы.
Джабир схватил банку и побежал к коровам. Скрылся в середине этого небольшого стада. И очень скоро вернулся, неся в руках банку с пенящимся молоком.
«Ух ты! – все окружили его. – Сам надоил?»
«Сам».
«А ты умеешь?»
«Умею! Отец научил!»
Он подошел к своей девчонке, протянул ей молоко и сказал:
“S’il vous plaît, ma princesse!”
Она сказала:
«Спасибо, я не люблю… Это же не я просила!»
Джабир оглянулся, растерянно протянул банку ребятам. Кто-то взял, отпил, передал другому.
Кажется, это было роковое «не люблю».
Потом я спросил принцессу: «Чего это ты его так? Сначала ой-ой-ой, усю-пусю, а потом фу?»
«Я думала, он француз, – сказала она. – А он пастух. Ну его».
прочесть, запомнить и понятьИз старинной книги
«Есть люди изумительно, неимоверно несчастные всю свою долгую жизнь.
Сирота, которая из милости жила в доме злой тетки, спала в закутке без окна, питалась объедками, одевалась в обноски; которую в ранней юности, чтоб сбыть с рук, выдали замуж за хмурого и хворого старика, который, однако, сделал ей троих детей и умер, не оставив наследства. Двое из ее детей умерли во младенчестве, а тот, что выжил, – стал вором и вечным постояльцем тюрьмы, откуда он выходил разве что на три месяца через каждые три года, а потом снова попадал под арест, но за это краткое время успевал прогулять все материнские сбережения, отнимая их с бранью и побоями. Потом она все же вышла замуж вторично, но тот оказался пьяницей, буяном и неверным мужем и повесился спьяну, оставив ей долги в окрестных кабаках. Третий муж был добр и заботлив, привел ее в свой домик на берегу реки, но очень скоро умер от чахотки, а домик забрала его дочь и выгнала несчастную вдову прочь. После года скитаний она встретила свою кузину – ту, за которой она в детстве донашивала юбки и доедала хлеб, – и теперь живет в ее доме из милости, стряпает и моет полы, спит в закутке без окна, и одевается в обноски, и терпит попреки…
Можно привести примеры беспредельно тяжелых судеб также и особ мужеска пола. Читатель, полагаю, сам сумеет, порывшись в памяти своей, найти примеры несчастного отрока, ставшего несчастным юношей – и так до несчастной, нищей старости.
Но речь здесь не о том.
Речь о том, что эти изумительно несчастные люди загадочным образом собирают в своих судьбах все несчастия округи. И ежели такой сироте вдруг выпадет вместо хмурого и хворого старика – муж молодой, веселый и здоровый, трудолюбивый и удачливый, и если она проживет жизнь счастливой женой и матерью, и встретит свою почтенную старость в уютном собственном доме, в ласковом окружении детей и внуков…
Тогда все несчастия, кои она собрала в своей судьбе, щедро рассыплются по округе и в окрестных домах поселится нищета, воровство, пьянство, болезни, ранние смерти, злоба, подлость и жестокость людская.
Посему поклонитесь этой несчастной земным поклоном.
Ибо она взяла себе все ваши горести».
дисгруэнтность и трансфигуративностьЧто такое философия
Тогда, в 1970-е годы, не было слова «культовый». Разве что в смысле «культовые здания и сооружения», чтоб лишний раз не говорить «церкви», поскольку тогда боролись с религией. А в смысле культовый писатель или там режиссер – чего не было, того не было. Тем более – культовый философ.
Но вот философ Тариэл Валентинович Кутателадзе был и вправду культовый. Хотя он печатался редко, выступал публично не чаще раза в месяц, но все его цитировали и обсуждали. Передавали мудрость, как говорится, из уст в уста. Просто как в Афинах в золотой век философии.
Разумеется, «все» – это столичная интеллигенция. Гуманитарная прежде всего, но и техническая тоже, доктора наук и отдельные академики. Потому что простым людям что утонченный мыслитель и эрудит Кутателадзе, что махровые Спиркин с Афанасьевым (институтский и школьный курс философии; забыли? и правильно!) – были одинаково до фени.
Но Тариэл Валентинович был славен. На его лекции сбегалась вся Москва (ну то есть человек двести самых умных), а попасть на его семинар было невыразимым счастьем и удачей. Тем более что он лекции читал и семинары вел в странных помещениях. Например, в крохотном конференц-зале НИИ экономики труда в машиностроении. Или на дому у своего друга и бывшего одноклассника, секретного атомного академика, которому еще Сталин подарил квартиру с гостиной в сорок пять квадратных метров. Академик все время жил в секретном городе Вьюжный-8 и велел домработнице выдавать Тариэлу Валентиновичу ключи по первому требованию. Но как ни велика была шикарная гостиная, больше тридцати человек туда не вмещалось.
Вот.
Слава его росла и постепенно выплеснулась за пределы московской интеллигенции, потихонечку поползла по стране и доползла до Воронежа.
Там жила одна молодая учительница. Старших классов.
И вот однажды…
Ну что я буду рассказывать ее духовную биографию, как она сначала стремилась выскочить мыслью за пределы «трех источников и трех составных частей марксизма», за границы, очерченные уже упомянутыми Афанасьевым и Спиркиным. Как она читала тоненькие сборники под названием «Критика современной буржуазной философии» – едва ли не единственный источник, откуда можно было узнать о Сартре и Камю, Ясперсе и Хайдеггере, Маркузе и Адорно… Как она, наконец, прочитала брошюру Тариэла Валентиновича «Кольцо значений в спирали смысла. Опыт марксистской семасиологии» – и, как ей показалось, поняла все или почти все про бытие и сознание, про вещь и знак, про дисгруэнтность и трансфигуративность.
Вы, конечно, понимаете, что слово «марксистский» в подзаголовке книги – равно как и обращения к Марксу в тексте – стояло почти исключительно из цензурных соображений.
Учительница из Воронежа это тоже прекрасно понимала.
Она вообще все понимала.
Однако у нее оставался один, всего один вопрос: «что такое философия и зачем она вообще». Чем она отличается, скажем, от психологии и логики, включая основания математики. От социологии и истории. А также от лингвистики, эстетики и искусствознания.
И вот однажды она приехала в Москву, зная, что 15 июня, в час дня, по адресу Второй Железобетонный проезд, дом 17, строение 22, Тариэл Валентинович будет читать лекцию.
Ну что я буду рассказывать, как она, приехав заранее, долго кружила среди промышленных бетонных кубов и наконец нашла здание этого чертова НИИ – да и то нашла потому, что мимо нее пять раз проехали модные «жигули» – и все в одном направлении.
Что я буду рассказывать, как на вахте ее не было в списках, как она что-то врала вахтеру, как ее все-таки пропустили и она вбежала в зал в последнюю секунду, когда Тариэл Валентинович уже стоял перед плотно набитой аудиторией.
Видя, что свободных стульев нету, она уже приготовилась слушать стоя, как еще пара десятков человек, что теснились по стенам, – но вдруг Тариэл Валентинович, приспустив большие роговые очки на свой красивый крупный нос, уставился на нее и сказал:
– Простите, как ваше имя-отчество?
– Александра Александровна, – сказала она, понимая, что он ее то ли с кем-то спутал, то ли хочет выставить вон.
– Проходите сюда, Александра Александровна, – он пальцем показал на первый ряд. – Здесь есть свободное местечко.
Обмирая, она прошла в первый ряд и села прямо перед ним.
После лекции он спросил, есть ли вопросы.
Она по-школьному подняла руку:
– Что такое философия? И зачем она нужна, когда есть психология, логика, включая основания математики, а также социология, история, лингвистика, эстетика и искусствознание?
Все кругом зашумели и, кажется, засмеялись.
Тариэл Валентинович пристально, даже слишком пристально оглядел Александру Александровну, простую молодую учительницу из Воронежа. Внимательно рассмотрел ее скромное платье, смешную брошку, заношенные туфельки и серые в стрелках чулки. Сумочку с латунной застежкой, блокнот и шариковую ручку за тридцать пять копеек.
Он нахмурился, снял очки и строго сказал:
– Лекция окончена. Всем спасибо за внимание.
Все стали уходить, громко двигая стулья.
– А вы, Александра Александровна, останьтесь. Я вам постараюсь объяснить, что такое философия. Вкратце, но внятно. Паспорт у вас с собой?
Она кивнула.
– Кстати, который час?
– Половина третьего… – Она ничего не понимала.
– Успеем. Должны успеть.
Он на такси отвез ее на квартиру к тому секретному академику. Позвонил ему прямо в секретный город Вьюжный-8, а академик тут же позвонил знакомому генералу милиции. А потом – в Моссовет, в управление кооперативного хозяйства. Через два часа у учительницы из Воронежа в паспорте стоял штамп о московской прописке в новой кооперативной квартире, которую ей купил Тариэл Валентинович на свои деньги. Потом он отвез ее в автоцентр на Варшавке и без очереди купил ей автомобиль «Жигули» самой последней, самой модной третьей модели. Сам сел за руль, и они поехали в магазин «Березка», где Тариэл Валентинович одел ее с головы до ног, причем не только на лето, но и на зиму, и на демисезон.
С коробками и свертками они приехали к ней в новенькую почти пустую квартиру – только диван, холодильник и телефонный аппарат появились, откуда ни возьмись.
– Завтра с утра идите и запишитесь на автомобильные курсы, – сказал он. – А потом во второй половине дня я позвоню.
Приложил два пальца к шляпе – он все время в шляпе был – и ушел, положив на холодильник маленький газетный сверток.
Там была толстая пачка денег. Красные десятки, фиолетовые четвертаки и зеленые полтинники. Она даже испугалась считать.
На следующий день, снова – как странно, ровно в половине третьего – он позвонил.
– Ну как, осваиваетесь? – спросил он. – Холодильник набили? Белье постельное купили? Мебель присмотрели?
У него был веселый и слегка взбудораженный голос.
Она не отвечала.