ть Новый Завет, и решительно подкосить христианство. Вернуть Европе ее старую, до-еврейскую религию! Даже не религию – я человек не религиозный, мне что ветхозаветный Бог, что Христос, что Один или Зевс – один черт. Вернуть Европе ее старое здоровое миросозерцание. Но с евреями – это была ошибка. Моя идея не имела ничего общего с тупым народным антисемитизмом. Но нам пришлось приспосабливаться.
Вопрос: Почему так?
Ответ: Мы были слишком демократичны. Мы, к сожалению, ориентировались на народное мнение. Жили, озираясь на народ. А народ требовал не просто «устранять», а уничтожать. Требовал расстрелов и печей. Офицерство было тоже из народа. Но даже высшие офицеры, даже потомственные аристократы шаг за шагом превращались в мясников. Такова печальная диалектика демократии. Нужна была настоящая диктатура.
Вопрос: А вы, сеньор Аче, разве не были диктатором?
Ответ: Увы, нет. То есть да, но лишь отчасти. Я был диктатором от имени народной массы. Хотя на самом деле это еще хуже, чем Нерон или Калигула.
Вопрос: Вы уверены, что вы говорите правду?
Ответ: «Что есть истина?»
Вопрос: Кажется, это написано в той книге, которую вы намеревались уничтожить во вторую очередь…
Ответ: Вы католик?
Вопрос: Нет, левый социалист. А еще какие ошибки?
Ответ: Ошибка номер два – атака на Советский Союз. Эта ошибка состоит из многих частей. Часть первая. Попытка взять Москву. Глупое подражание Наполеону. У Наполеона ни черта не вышло, а мы туда же! Флаг над Кремлем, парад на Красной площади, какой бред. Я всерьез об этом мечтал… Стыдно вспомнить. Надо было сразу двигаться на юг, отсекать русскую армию от нефти, отсекать танки от горючего. Часть вторая: ошибкой было презрение к русским. Но они воевали лучше нас. Гораздо лучше.
Вопрос: Вы в этом уверены?
Ответ: Вспомните, кто победил. Истина определяется постфактум. История не знает слова «если», повторяю.
Вопрос: Что надо было делать?
Ответ: Теперь-то какая разница? Но если вам интересно… Часть третья. Не надо было строить бредовых планов колонизации. Как можно было всерьез думать, что двухсотмиллионный народ с великой культурой пойдет к нам в батраки? А наши конкретные планы? Нелепые фантазии, стыдно вспомнить. Помню, я говорил со всей серьезностью: «Конечно, мы не собираемся осчастливливать русских нашими достижениями в зубопротезной технике. Но если кто-то из них с полной решимостью будет добиваться лечения у протезиста – что же, придется для него сделать исключение». Помрачение разума! Русским на завоеванных территориях надо было сразу дать нечто вроде автономии. Под нашим присмотром, естественно. Русская республика, русский протекторат, русское что-то там еще и все такое. Но самое главное – атака на СССР была начата не вовремя!
Вопрос: То есть?
Ответ: Войну надо было начинать сразу с атаки на Советский Союз. Не атаковать Францию, не оккупировать Бельгию и уж конечно, не бомбить Британию. Разделив Польшу, надо было немедленно атаковать Советы, не трогая более никого в Европе. Тогда бы за Советы никто не заступился. Англосаксы не начали бы войну против нас. Они бы нам еще оружие поставляли! Потому что они ненавидели большевиков посильнее нашего. И вот тогда – клином к Волге, и пяток свободных русских республик на западе СССР. Свободных от большевиков и евреев, вы меня поняли. И всё, игра сделана. А дальше пусть мои преемники разбираются.
Вопрос: Ведь как просто!
Ответ: Вот и я говорю. Просто, ясно, логично.
Вопрос: Что же помешало?
Ответ: Сталин. Я не мог напасть на Сталина вот так, на гладком месте, ни с того ни с сего. Скажу вам по секрету – тут кое-что личное. Я знаком со Сталиным с 1913 года. Но он об этом не знает. В феврале, в Вене. Он там жил в эмиграции, а я шлялся по городу и пытался продавать свои акварели. Мы случайно встретились в кафе. У меня не было денег. Он заплатил за мой обед и пустил к себе переночевать на пару ночей. Вокруг него вертелось много народу – эмигранты, местные социалисты, его очень любили и уважали, он помогал людям. И вот помог мне. Я даже не назвал своего имени. Вернее, назвал, но наврал. Я уверен, что он меня сразу забыл. А я запомнил его на всю жизнь. Тут был какой-то психологический барьер, вы понимаете?
Вопрос: Но вы же его преодолели? Через два года вы все-таки атаковали Сталина. Что изменилось?
Ответ: Война заставила. У войны есть свои тайные законы. Не «нация ведет войну», а «война ведет нацию». Война, великая вечная война привела меня сначала в Берлин – вождем народа, потом в Париж – победителем, потом к стенам Москвы – неудачником, а теперь в этот маленький город – беглецом…
Вопрос: То есть виновата война? Виновато нечто большое, могучее и безличное. А вы сами не виноваты ни в чем?
Ответ: Вам будет легче, если я стану каяться? Но почему именно перед вами? Просить прощения? Но почему именно у вас? Кто вы такой? Представитель всего человечества? Прокурор на суде народов? Хотя извольте. Прошу у вас прощения, что отнял ваше время. Возьмите с полки спирт и вату. Помогите мне сделать укол, и я продиктую вам адрес, где на самом деле прячется настоящий сеньор Аче.
Вывод, который делает безымянный журналист:
«История имеет множество альтернатив в своем процессе, но никаких альтернатив в своем итоге. Ни раздавленная бабочка, ни выигранное сражение, по сути, не меняют ничего. Даже если сеньор Аче где-то скрывается, дожив до марта 1971 года, на самом деле он сдох 30 апреля 1945-го».
тоска, любовь и деньгиО внезапных расставаниях и бегствах
Был у меня рассказ «Иов-2». Вот он.
Жил в некоем городе некий сравнительно молодой – лет тридцати – мужчина с женой и детсадовского возраста ребенком. И вот к ним из соседнего города приехали родители жены, погостить на недельку. Они вместе всей большой семьей гуляли, собирали гостей, и вот один раз празднично поужинали в воскресный вечер, немножко выпили, спать легли. Муж и жена с нежностью и любовью позанимались любовью. Заснули в объятиях друг друга.
Наутро он перед работой отвел ребенка в детский сад, а вечером, возвращаясь с работы, за ним зашел. Но воспитательница сказала, что ребенка мама забрала в обеденный час. Этот человек не удивился – ну, решили с бабушкой-дедушкой куда-то сходить погулять – и, не чуя худого, пришел домой. А дома он увидел совершенно пустую квартиру. Никого не было. И ничего не было. Вывезено было все, включая мебель, посуду и занавески. То есть буквально все. Остался один телевизор, который он взял в кредит. Но, поскольку даже табуретки были вывезены, то телевизор стоял на полу. Соседи сказали, что в полдень пришел грузовик, все вынесли из дома, погрузили и отправились восвояси вместе с женой и сыном нашего героя.
Что было делать этому человеку?
Бежать догонять, протестовать, делать глупости? Впадать в депрессию, в запой? Или удариться в загул?
Он не сделал ни того, ни другого, ни третьего.
Он пал на колени и сказал:
«Благодарю Тебя, Господи Боже, что ты просветил меня в мои тридцать лет! Гораздо хуже было бы узнать правду о роде людском в пятьдесят или, страх подумать, в семьдесят».
Но читатели и особенно читательницы мне писали: «Хорошо бы услышать эту историю с точки зрения жены».
Согласен. Может быть, этот человек был невыносим во всех смыслах: глупый, бестолковый, но зато зануда и придира и т. п. Но всё это – мои догадки и фантазии.
Однако вот вам реальная история. Дело было в самом конце 1970-х.
Молодая семья. Родился ребенок. С обеих сторон молодых поддерживали родители: квартира, машина, помощь в быту. Жили вроде бы дружно-весело. Так прошло года три.
Вдруг жена сообщает, что ее тетя, давно живущая в одной европейской стране, приглашает племянницу с ребенком приехать к ней в гости на недельку.
Сказано – сделано. Хотя получить такую «выездную визу» в советские времена было нелегко. Однако справились.
А уже из этой страны через пару дней жена пишет мужу: «Дорогой мой, я от тебя ушла, разведемся через адвокатов, квартира останется тебе, мои шмотки выброси, мои колечки подари своей новой женщине. Счастья!»
Он, конечно, был просто потрясен. Что, как, почему? Он сам и его мама-папа спрашивали ее родителей, в чем дело. Почему? Они отвечали, что сами в полном ужасе, ничего не знают, ничего не понимают, а дочка не отвечает на письма и не подходит к телефону. Врали, как позже выяснилось.
А лет через пятнадцать я сам смог задать ей этот вопрос.
– Видишь ли, – сказала она. – Собственно говоря, нипочему. Все просто. Понимаешь, он очень хороший. И я его даже любила. Я даже сейчас помню это чувство. Но не в том дело.
– А в чем же?
– Через пару лет я поняла: он хороший, добрый, семейственный, растущий на работе. Прекрасный отец, муж, в постели все нормально. Но от этого почему-то веяло какой-то дикой безнадегой, тупой советской жизнью… Максимум, что ему светило, – завотделом в его сраном НИИ. Максимум, что мне светило, – доцент в моем сраном вузе. Ну, как-то исхитримся с квартирой. Устроим родственный обмен, когда умрет то ли моя мама, то ли его папа. Переедем в трехкомнатную. От всего этого мне хотелось волком выть. Написала тете. Просто так, от отчаяния. Она через месяц ответила: пришли побольше фотографий, в том числе и с ребенком.
– Короче… – начал я.
Но она перебила:
– Короче, я просто, извини за выражение, пошла на деньги. На серьезные деньги. Без дураков серьезные, ты меня понял?
– Понял.
– Вот и славно. И ни чуточки не жалею.
без пощадыAnnorum series et fuga temporum
Мне восемнадцать, в крайнем случае двадцать лет, а ей – двадцать восемь, а может быть, даже тридцать. Она – мамина младшая подруга, а точнее – дочка маминой старшей подруги.