ровский, Малышев – Парвулов и так далее. А он, значит, Кверкусов. Уродство на самом деле. Но он даже гордился, смеясь.
– Или смеялся, гордясь?
– Может быть. Мы с ним на работе познакомились.
– Сотрудник?
– Не совсем. «Елизаветник», как он себя называл. Инженер по обслуживанию здания. Кажется, вентиляция. Познакомились в столовой. Слово за слово – приятный парень. Потом он уволился. Но продолжал звонить. Звал в кафе. Там недалеко такой пешеходно-развлекательный мост через реку. В честь генерала Раевского. Ну вы же помните, мост Раевского?
– Да, да, да, – покивали мы все. – Там на мосту разные бутики и кафе.
– Именно что! – воскликнула Анна Лазаревна. – И вот в этих кафе мы и встречались. Пили кофе, иногда обедали. Очень был в меня влюблен. Угощал. Подарки дарил. Стихи читал: инженер по вентиляции – читает Бродского или даже Пушкина, с ума сойти. Приглашал в театры. А главное, интересовался, понимаете? Я ему была интересна вся, во всех подробностях. Как у меня в детстве было, где училась, школьные друзья, дом, мама с папой – иногда часами вот так выспрашивал, и сам про себя рассказывал, и в глаза глядел.
– Значит, точно влюблен! – сказала Соня, хозяйка дома.
– Наверное. А я все сомневалась. Я с ним даже ни разу не целовалась до этого случая…
– До какого?
– Погодите! Сейчас. И вот один раз он мне звонит: «Аня, давай встретимся, я скучаю, и главное, я хочу тебе одну важную, одну очень-очень важную вещь сказать». Ну, давай, а где? «В “Гренадере”, на мосту Раевского». А когда? «Послезавтра, в обед. Ну то есть в тринадцать ноль-ноль». Окей, до встречи!
Она перевела дух и продолжала:
– Наступает послезавтра. Время двенадцать пятнадцать, до моста полчаса ходу, я пошла в туалет, подкрасилась, и тут Юра Макеев, наш директор, звонит: «Зайди на минутку». Захожу. Он мне вот такую папищу с бумагами: «Анечка, срочно заключение к пяти часам». – «Юра, меня кавалер ждет». – «Аня, завтра отгул на весь день, так кавалеру и скажи». – «Сейчас». И прямо при нем звоню Саше. Объясняю ситуацию. Давай завтра. Он вообще спокойный был, да-да, нет-нет, никогда не спорил, а тут прямо разрыдался: «Ты что! Мы же договорились! Как же так… Да я… Да я же тебе предложение делать собрался! Я кольцо с брильянтом купил! Букет на стол заказал. Анечка! Нюточка! Любимая! Умоляю! На коленях стою!» А у меня телефон на громкой связи. Юра Макеев, наш директор, всё слышит. Машет рукой, смеется – иди, мол. «Иду, иду! – говорю я Саше. – Отпустили. Порядок. Жди, я сейчас!» Юра Макеев говорит: «Благословляю, невестушка!» Я чмокаю его в щечку, бегу.
– Какое число было? – спросил кто-то.
– А то вы не поняли! – сказала Анна Лазаревна. – В ресторане правда букет, шампанское, Саша достает кольцо, становится на колени, «будь моей женой», кругом официанты, белыми цветочками машут… А я такая независимая девушка была. «Спасибо! – говорю. – Но мне подумать чуточку можно?» – «Можно, можно!» – смеется и руку мне целует, и кольцо надевает. «Погоди минутку, я же еще не подумала!» – «Что ты, Нюточка моя, это же не венчальное, а обручальное, то есть помолвочное. Раздумаешь – снимешь, а пока надевай». Ну, надела я это кольцо, он тоже что-то себе на палец надел. Встал с колен. Тут официант шампанское – чпок! – и по бокалам. Сидим, пьем по чуть-чуть, болтаем. Я слегка офигеваю. Думаю, что завтра – да чего завтра, уже сегодня, уже вот сейчас – Юра Макеев всем всё расскажет. Другая жизнь. Девчонки обидятся. Я же никому про Сашу не говорила. Ну ладно. Завтра будет завтра. А пока сидим, болтаем, он рассказывает, как его сестра замуж выходила, какие-то такие истории смешные… Потом горячее принесли. Потом кофе… А я все думаю: раз он мне кольцо надел, и я, в общем-то, согласилась, значит, что там дальше? Секс обязательно? Прямо сегодня? Или как? В общем, уже час сидим, кофе допили, он расплатился… и вдруг ах! Вот такой как будто страшный выдох – аххх! И стеклянная стена нашего ресторанчика, которая на реку смотрит, прогибается внутрь, стекла вылетают – мы едва успеваем вскочить и отбежать, все визжат, паника – слава богу, там мало народу было… – и в окно, в это выбитое стекло, видим, как на той стороне реки «Елизавета» ломается посередке и валится вбок, в сторону набережной… Вот говорю и прямо как вижу…
Мы все молчали.
– Верите ли, – сказала Анна Лазаревна, – я вдруг поняла, что теперь ему принадлежу несомненно и безраздельно. Подошла, обняла, взяла его руку с новеньким кольцом, поцеловала, разревелась. Маме-папе позвонила. Сказала: «Мама. Смотри на часы. Четырнадцать тридцать. Я жива. Я случайно вышла из здания». Слава богу, мама-папа еще ничего не знали. Сообщения пошли в без пятнадцати три… Мы поехали к нему, это было прекрасно… – улыбнулась она. – Но ненадолго, увы. Хотя в тот день я была уверена, что на всю жизнь.
– Почему? – Все мы, мужчины и женщины, только руками всплеснули.
– Я сначала сама удивлялась, – ответила Анна Лазаревна. – Потом, кажется, поняла. Я его после этого случая просто обожествляла. Вот честно хотела ему ноги мыть и воду пить. Пылинки сдувать. Жить ради него. Слишком уж обожествляла. А он оказался обыкновенный. Хороший, да. Заботливый. Меня очень любит. Селедку с луком тоже любит, особенно на ночь. В носу ковыряет подолгу, зажмурясь от удовольствия. Любит заношенные плавки, ему в них мягко. Понимаете, если бы всё это делал простой человек, то и мне было бы с ним очень просто. Я бы ему замечание сделала. Плавки бы отняла. Ладонью бы по столу хлопнула в случае чего. Но это же был волшебник, спаситель, почти бог… Невозможно. Так что через полгода такой жизни я ему воскресным утром тихо отдала колечко, поцеловались мы, переспали в последний раз на прощанье, и до свиданья, друг мой, без обид. Хотя он даже плакал. Но я ничего не могла поделать, вот такая я неблагодарная… Ну всё, всё.
Соня спросила, кто будет пить чай, а кто – кофе.
Мы все с радостью принялись за сладкое, потому что история, конечно, была тяжелая. Особенно конец. Хотелось, чтоб это была любовь навсегда. Пускай случайный, но спаситель. Пускай нечаянно, но спасенная… Но вот как оно вышло. Жизнь! Злой режиссер! Почему ты не порадуешь нас хоть однажды?
– Кстати, Анечка! – подал голос старик Алексей Павлович, свекр нашей хозяйки Сони. – Кстати, а что он делает сейчас?
– Кто?
– Этот Саша, как его… Кверкусов? Ваш спаситель?
– Понятия не имею. Последний раз он мне звонил лет пятнадцать тому назад. Предлагал повидаться. Но я не смогла. Да и не захотела.
– А у вас есть его телефон?
– Нет, наверное, – Анна Лазаревна из уважения к старику подвигала пальцем по экрану. – Нет, нет. Я уже три раза меняла айфон с тех пор.
– Ну и ладно, ну и бог с ним, – улыбнулся Алексей Павлович, принимая от невестки чашку с чаем и нацеливаясь на кусок торта.
Главное, он узнал его фамилию, профессию, прежнее место работы.
Четкий старик! Настоящий профи.
Но одну ошибку он все-таки допустил.
Сам поехал с группой захвата и получил пулю в лоб, как только открылась дверь. Саша Кверкусов ухитрился застрелить еще двоих и успел застрелиться сам.
Взрыв «Елизаветы» так и остался нераскрытым.
А Анна Лазаревна до сих пор с легким стыдом и раскаянием вспоминает своего спасителя, которого она столь неблагодарно бросила.
все хорошо, что хорошо кончаетсяПочти по Мопассану
Надежда Павловна вернулась домой в шесть пятнадцать. Чуть раньше, чем рассчитывала: странным образом не было пробок. Из лифта навстречу вышел ее муж, мельком сказал, что ему сегодня «надо встретиться с рядом лиц, обсудить ряд вопросов». Поцеловал ее в щеку. Она чмокнула его в ответ.
Отперла дверь квартиры, повесила плащ, переодела туфли. Вздрогнула, поморщилась и пошла на кухню, привлеченная каким-то непонятным звуком.
Боже!
Домработница Василиса, двадцати пяти лет, сидела на табурете, спиной к двери, положив руки на кухонную раковину, подперев подбородок кулаками, и тихо рыдала.
– Что такое? – спросила Надежда Павловна.
Василиса заплакала еще тише, но жалобнее.
Надежда Павловна решила пошутить:
– Ты так уселась, чтоб слезы прямо в раковину?
Та подняла свое зареванное лицо. Надежда Павловна еще раз убедилась, что Василиса совсем некрасивая, как и положено постоянно живущей домработнице в семье, где муж хозяйки еще не старый. Но очень приятная. Даже, наверное, симпатичная. И прическа такая, прямой пробор и две косицы, сзади уложенные бубликом. Почему? Наверное, нарочно держит фасон «служанка» – зачем? Ну, если ей так нравится…
– Что случилось? – Надежда Павловна погладила ее по голове.
– Не могу! – отчаянно помотала головой Василиса.
– Но ты постарайся! – Надежда Павловна чуточку нахмурилась.
– Вы меня убьете…
– Размечталась! Охота была за тебя садиться! – уже совсем строго сказала Надежда Павловна. – Давай, выкладывай.
Василиса сглотнула, вытерла слезы и произнесла:
– Ваш муж… – и снова зарыдала.
– Колька, что ли? – поморщилась Надежда Павловна.
– Николай Антонович, – покивала Василиса.
«Господи! – подумала Надежда Павловна. – Новое дело. Что этот идиот придумал? Козел, бездельник, бывший яркий любовник, ныне солидный мэн на выход. Фигура для смокинга, для взять под руку на приеме, на премьере или на афтепати».
– Ну? – поторопила она Василису.
– Он меня… он меня… – и замолчала, уронив голову.
Надежда Павловна взяла табурет, присела рядом с Василисой, положила руку ей на плечо, погладила шею, заставила поднять голову. Тихо спросила:
– Изнасиловал? Принудил? Соблазнил?
– Это, – шепнула Василиса.
– Что именно? Что – «это»?
– Соблазнил с принуждением. Не, не, без рук. Без угрозы. Но, типа, я мужик в соку, тебе понравится, и вообще я хозяин, типа работодатель…
– Здесь я – твой работодатель! – возмутилась Надежда Павловна. – Сколько раз?
– Восемь. Начиная с сентября.
– Чего ж ты не пожаловалась? Мне! Прибежала бы сразу: Колька… фу, Николай Антонович, пристает к честной девушке! И нет проблем.