Григорию казалось, что он в уме листает какие-то умные книги. Он почти что слышал шорох страниц. Вот! Достоевский, кажется: «дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей». Но в итоге в сердце остается либо дьявол, либо Бог. Наверное, у него, у Гриши Зямлина, в сердце дьявол осилил Бога? Горе-то какое.
«Нет! – услышал он нечто вроде внутреннего голоса. – Наоборот!»
И в эту самую секунду понял и ощутил, что не подлым стал, а благородным. Не лживым, а честным. Потому что встал на сторону четырех пятых, на сторону большинства, на сторону людей. Людей в полном смысле слова, которые работают, учатся, любят, женятся, ходят в кафе и в кино – в общем, живут. Просто живут, а не морочат голову и не портят жизнь нормальным людям. Вот кому на самом деле нужна защита – нормальным людям. Он не подлец и доносчик – он защитник всех тихих, скромных, обычных, нормальных!
Григория даже пот прошиб от такого дивного открытия: благодарные слезы тела (вот как красиво подумалось ему). Он откинул одеяло, чтоб вытереть испарину с груди, и увидел, что стал еще мускулистее, худощавее, жестче и смуглее до коричневого блеска. Руки истончились. Локти стали острые.
Из-за двери раздался голос Любы:
– Гриша! Вставай! Завтрак готов!
Он услышал-увидел, что она взялась за ручку двери – ручка щелкнула и чуть повернулась. От страха и стыда, что полуодетая красавица-сестра увидит его таким, он соскользнул с кровати, спрятался за свесившимся краем простыни и зажмурился.
– Гриша! Ты где?
Сестра нагнулась, заглянула под кровать, он – будь что будет! – робко открыл глаза и с ужасом увидел ее черные бусинки навыкате, два длинных и четыре коротких усика и шесть стройных ножек с крючками на локотках.
подражание О.ГенриКрасавчики
Когда Монтегю Дипуотер появился на свет, все прямо ахнули и руками всплеснули. Знаменитая акушерка миссис Лиггетс, наблюдавший за родами доктор Биндли, а также отец и тетки новорожденного хором сказали: «Ах, какой красавчик!» А когда его, голенького, показали бабушке Мари-Клэр, она воскликнула на языке своих предков: “Si ma mémoire est bonne, c’est un garçon!” – фраза рискованная с точки зрения морали, но французам или французским потомкам даже в пуританской Америке позволено немного пошалить. «Красавчик, настоящий красавчик! – продолжала бабушка уже по-английски. – Его надо назвать покрасивее, чтоб под стать!» В конце концов именно она настояла на таком имени для своего внука.
Но, очевидно, Фея Красоты не позвала к колыбельке крошки Монтегю своих подруг, прежде всего Фею Добродетели, а также Фею Трудолюбия. Мальчик – а потом отрок, далее юноша и, наконец, молодой мужчина – получился очень красивый, но ленивый и склонный исключительно к развлечениям. Едва-едва окончив школу, он записался на юридический факультет Гарварда, но не преуспел в науках и тихо покинул университет после второго экзамена – как на грех, это было «введение в финансовое право».
Я бы назвал Монтегю Дипуотера неудачником, когда бы не одна тонкость его биографии. Мало того что его родители были весьма обеспеченные люди. Вдобавок он был любимым племянником самого Клиффорда Н. Дипуотера – основателя, директора и главного акционера «Второго Нью-Йоркского Банка», бездетного пожилого вдовца.
Судьба Джейкоба Кафферстоуна была совсем иной, хотя он тоже родился красавчиком и акушерка, принимавшая роды, воскликнула то же самое: «Ах, какой красивый мальчик!» – хотя акушерка была совсем другая, попроще, а никакого доктора при родах и в помине не было. Потому что его отец, портовый такелажник и любитель выпить, к тому времени умер, раненный в драке в кабаке «Капитан Уэсли», а мать была простой швеей на фабрике братьев Брукс.
Монтегю и Джейкоб были оба красивы, но по-разному. Отпрыск богатой фамилии был похож на дорогую фарфоровую куклу – белая кожа, нежный румянец, золотые кудрявые волосы и большие голубые глаза. А сын портового рабочего и швеи смахивал на знойных мужчин с рекламы греческих ресторанов – смуглый, стройный, черноглазый.
Судьбе угодно было устроить их роковую встречу.
Но по порядку.
Красавчик Монтегю сильно досадил всему своему семейству: бесконечные кутежи, карточные проигрыши, иски от молодых женщин, которые хотели стать матерями наследника банкирского дома Дипуотеров – поскольку, как я уже сказал – да и ни от кого в Нью-Йорке это не было секретом – мистер Клиффорд Н. Дипуотер, миллионер, не имел своих детей и души не чаял в племяннике. По этой причине ему приходилось что ни полгода раскошеливаться на серьезную сумму, откупаясь от претенденток на руку и сердце своего племянника.
Наконец настало время, когда Монтегю вконец разозлил своих родителей, выдав фальшивую залоговую бумагу на фамильный особняк на Парк-авеню. Дезавуировать поддельную подпись ничего не стоило, но отец Монтегю, мистер Генри С. Дипуотер, потерял терпение и решил передать сына в руки судебной власти. Мать, Антуанетта Дипуотер-Дювернье, рыдала трое суток.
Но тут на помощь пришел дядя.
Он заплатил долг своего племянника и пригласил его к себе для серьезного разговора.
– Монти! – сказал он, окутавшись дымом сигары. – Я не буду тебя ни в чем упрекать. Мы поговорим о другом. О чем ты мечтаешь, Монти? Я, например, – вздохнул он, – с детства мечтал вкладывать деньги и получать прибыль. Еще до школы, случайно найдя на мостовой десять центов, я купил карамельки оптом и продал их в розницу, и вот так несколько раз. Это был мой первый бизнес! В школе я давал в долг доллар и получал доллар и десять центов; в юности делал рисковые вложения в производство одежды, на заемные средства покупал швейные машины и сам следил, как доставляют в цеха; и вот теперь я владею крупным банком. А мой брат Генри, твой папа, – он все детство мастерил кораблики, пускал их по ручейкам, и вот теперь он не просто видный инженер, но и совладелец судоверфи. А о чем мечтал ты, мой мальчик?
Монтегю поерзал в кожаном кресле, потер лоб и вдруг рассмеялся:
– В детстве мама прочитала мне старую голландскую сказку. Как волшебник подарил мальчику неразменный гульден.
– Что-что? – не понял дядя. Наверное, он не читал сказок.
– Большую золотую монету, на которую можно было купить что угодно, но потом она снова оказывалась у мальчика в кармане.
– Ага! – кивнул дядя и задумался.
Банкиры соображают быстро.
– Значит, так! – сказал он, подошел к сейфу и что-то оттуда достал. – Вот! Не так давно наше казначейство выпустило тысячедолларовый билет. Это тебе!
Он положил банкноту на стол и пригласил племянника на нее полюбоваться.
– Ого! – раскрыл рот Монтегю. – Это правда мне? Спасибо, дядя!
Тысяча долларов – в те годы это была очень серьезная сумма. В те годы промышленный рабочий или шахтер получал спасибо двадцать долларов в месяц. А официант – самое большее восемь. Скромный домик в не таком уж плохом районе можно было купить за пятьсот. Вот и считайте.
Монтегю протянул руку за банкнотой, но дядя остановил его.
– Да, это тебе. Но если ты пойдешь в банк и разменяешь эту купюру, я больше никогда, никогда, – он поводил пальцем вправо-влево перед носом племянника, – слышишь, никогда не помогу тебе ни центом, ни корочкой хлеба, и вычеркну тебя из завещания!
– Зачем же тогда?.. – удивился Монтегю.
– Неужели ты так глуп? – возмутился дядя. – «Сказка о неразменном гульдене»! Это же твоя мечта. Мечта исполняется. Никто, нигде и никогда в Америке, да и в Европе тоже, не даст тебе сдачу с этой банкноты. Ни кучер кэба, ни официант в ресторане, ни кассир театра, ни портной, ни приятель, с которым ты играешь в карты. Получив счет, ты спокойно положишь на него эту бумажку – и перед тобой еще будут извиняться. Вот, возьми еще полсотни долларов и приоденься по последней моде. Чтоб тебя принимали за остроумного богача, а не за грабителя банков. Понял?
Монтегю все понял.
У него настала поистине райская жизнь. Все было, как рассказал его дядя. Монтегю даже стал модной персоной в нью-йоркских клубах. Мистер Тысяча, такое было у него прозвище.
Но на беду – а может, и на счастье, – через несколько месяцев в фешенебельном нью-йоркском ресторане «Семирамида» случилось нечто вроде ревизии. Хозяин, он же директор заведения, лично обнаружил расхождение отпущенных порций коньяка с тем, что оставалось в бутылках. Обычно это расхождение бывает в пользу ресторана – не доливают или дорогой сорт разбавляют дешевым. Но в данном случае, увы, всё было наоборот: отпущено сто порций по две унции, но истрачено шестнадцать пинт, то есть почти пять пинт делись неизвестно куда. И хотя старший официант Джейкоб Кафферстоун валил все на бармена, хозяин затопал на него ногами и сказал, что увольняет его. На все его мольбы и уговоры хозяин отвечал «Ишь! Еще чего, воришка! Скажи спасибо, что обойдемся без полиции!» – и добавил, что сегодняшний день он обязан доработать, потому что недельную плату он получил вперед.
Вздохнув, Джейкоб вышел в зал и продолжал обслуживать посетителей, размышляя о горестной судьбе трудящегося класса.
Вечером в ресторан вошел молодой джентльмен в роскошной кремовой паре и бежевой шляпе. Джейкоб бросился к нему с карточкой меню. Кинув шляпу и перчатки в кресло, Монтегю – а это был он – уселся и сделал дорогой заказ.
Плотно и вместе с тем изысканно поужинав, он заказал коньяк и сигару вместо десерта и наконец потребовал счет.
Он привычно положил на поднос свой почти не истрепавшийся тысячедолларовый билет.
Но к его удивлению, официант поглядел купюру на свет газовой лампы, полюбовался портретом министра Гамильтона в рамке, где обычно красовались президенты, и направился к стойке. Монтегю старался сам себя успокоить. «Наверное, – думал он, – официант принял купюру за стодолларовую. Сейчас недоразумение разрешится». Но нет! Официант долго шуршал в кассовом ящике, а потом направился к задней двери.
– Сэр! – успокоительно сказал он. – Я доберу нужную сумму сдачи у хозяина. Минутку или две, сэр! Ведь крупная сумма, сэр.