«Почему это фу?» – спросил Вадик у Томы, когда они уже стояли на остановке, ехать домой – конечно же, Вадик ее провожал. «Непорядок потому что! Тут общая вечеринка, а не частная обнималка!» – улыбнулась Тома и поцеловала его. «А может, завидует?» – пошутил Вадик. «Конечно! Ревнует! Такого мальчика упустила!» – и она снова поцеловала Вадика, и он ее, и так сто раз, пока автобус не приехал.
И в автобусе тоже они целовались, и у нее в подъезде, и даже чуть-чуть не это самое, на верхней лестничной клетке… Они очень быстро научились делать «это самое» в любой обстановке – и когда бабушка вышла в магазин буквально на пять минут, и у подруги в общежитии, и вообще где угодно. Поэтому и поженились через три месяца; потом они с радостным смехом признавались, что вступили в законный брак специально для этого. Чтобы свободно и неприкрыто делать «это».
Они окончили институт, пошли работать, с родительской помощью обзавелись маленькой квартирой – но более всего на свете любили друг друга. Работа, родственники, друзья, отдых – все было как-то сбоку, в тумане, не важно и совсем не интересно. Сидя в своих офисах, Вадик и Тома мечтали только об одном – прибежать домой и упасть в объятия друг друга. Поэтому и детей не завели.
Вадик был красивый, высокий, хорошо сложенный, умеренно мускулистый. Темно-русый с карими глазами. Тамара была под стать своему имени – вся чуть-чуть южная, смуглая, черноволосая. Вадик обожал ее, ни разу не то что не изменил ей – в сторону не посмотрел. Единственно о ком он иногда вспоминал – причем не просто так, вдруг, ни с бухты-барахты, а лаская Тамару и наслаждаясь ее ответными ласками, – вспоминал о Светочке. Может быть, потому что Светочка их познакомила. А может быть, потому что она была полной противоположностью Тамаре. Платиновая блондинка, голубоглазая и белокожая. Очень красивая, кстати говоря. Хотя Тамара нравилась Вадику гораздо больше. Точнее, так – Тамару он страстно любил, а Света ему просто нравилась. Он даже иногда с виноватым смешком думал: а вот пришла бы Тамара к Светлане в гости не в этот раз, а в следующий… То есть он не сомневался в том, что Тамара – его судьба, любовь и жена; но побаловаться со Светой хотелось тоже. Ретроспективно хотелось, если можно так выразиться.
Но это хотение тут же улетучивалось, когда сеанс любви кончался.
Годы, однако, шли. Вадик и Тамара взрослели. На смену юному неустанному желанию пришла зрелая утонченная страсть. Но и она стала нуждаться в подзаводе.
«Расскажи мне что-нибудь! – шептала Тамара, улегшись в постель и слегка приобняв Вадима. – Что-нибудь такое…» – «Какое?» – «Неприличное…» – дышала она ему в ухо.
Сначала он пересказывал классические эротические рассказы, и это действовало. Но скоро им обоим приелись истории про развратных графинь или про барина и крепостных девок, а современная эротика была какая-то неопрятная. Тогда Вадим стал рассказывать Тамаре – по ее наущению – истории из своей якобы бурной и распутной молодости. Разумеется, сочиненные, конечно же, вымышленные! – об этом он ее сразу предупредил, на всякий случай. Ей нравилось. Вадим тихим шепотом живописал умопомрачительные оргии, в которых был главным героем, и при этом – чего уж греха таить – пару раз тайком вообразил Светочку в виде своей партнерши, то разнузданной и дерзкой, то, наоборот, робкой и испуганной.
«А со Светкой у тебя ничего не было?» – вдруг спросила Тамара, словно бы проникнув в его мысли. «Нет, нет!» – «А не врешь?» – «Нет! Честное слово, нет!» – «А почему? Она такая красивая!» – «Потому что я люблю тебя! Понимаешь? Только тебя!» – сказал Вадим. «Понимаю!» – шепнула она и обняла его.
Потом попросила: «Расскажи, как будто ты со Светочкой…»
Он долго рассказывал и подробно. Какие у той молочно-белые бедра, розовые соски и попка с двумя впадинками над, по обе стороны крестца. Ну и как он ее… Кажется, у Тамары все произошло от одного только рассказа. От одного только шепота.
Как-то Тамара рассказала Вадиму, что случайно встретила Светлану. В каком-то торговом центре. Разговорились, присели за столик, взяли кофе и чизкейк. «Светка вдруг призналась, что была в тебя влюблена, очень сильно». – «Ого!» – довольно хмыкнул Вадим. «Еще как влюблена! – засмеялась Тамара. – Говорит, до сих пор помнит. Сохранила, так сказать, в сердце». – «Меня?» – «Не тебя, а свои, как бы это выразиться, незавершенные чувства! Неисполненные желания!» – «Так за чем же дело стало?» – «В смысле?» – Тамара прищурилась и посмотрела Вадиму прямо в глаза. «А то ты не поняла…» – «С ума сошел!» – возмутилась она, хлопнула ладонью по столу, встала из-за стола (они пили чай на кухне) и вышла вон.
Однако вечером она снова потребовала рассказ о Светочке. Но объяснила: «Не будем путать фантазии и реальность!» Хорошо, не будем. Тем более что фантазии работали на пять с плюсом.
Со временем и эти рассказы как-то выдохлись. Потеряли прежнюю действенность.
На помощь пришли видеоролики.
Вадим Сергеевич и Тамара Григорьевна забирались под одеяло, ставили на колени ноутбук и погружались в поток визуального сладострастия. Больше всего им нравились сюжеты ЖМЖ, то есть – две женщины и один мужчина. Вадим Сергеевич специально подбирал ролики, чтоб эти женщины были разного типа, а именно – смуглая жгучая брюнетка и молочно-белая натуральная блондинка. Тамаре Григорьевне это нравилось. Она сама называла участниц «Томочка» и «Светочка» и шепотом спрашивала мужа: «А кто тебе больше нравится, признайся?» И он отвечал: «Конечно, Томочка лучше!»; а когда герой ролика переходил от брюнетки к блондинке, дышала мужу в ухо: «Правильно, милый, пора и Светочку приласкать. Ах, как нашей девочке хорошо, ах, как ей нравится…»
Вадим Сергеевич снова пытался завести разговор, что, дескать, не худо бы объединиться со Светочкой, неплохо было бы исполнить ее юношеские желания, тем более что она после столь долгого перерыва вновь сдружилась с Тамарой; они чуть ли не каждую неделю пили кофе – всякий раз в новом месте.
Но на все его намеки Тамара Григорьевна делала круглые глаза и повторяла: «Ты что, совсем с ума сошел?!»
Однажды она пошла пить кофе со Светланой, как это у них уже было давно заведено. На этот раз куда-то на улицу Гарибальди, там открыли новое кафе, и подружки решили его посетить. Вернулась слегка взволнованная. Даже, можно сказать, взбудораженная.
Вечером в постели прошептала: «У меня для тебя есть два слова. Два волшебных слова…» – и замолчала. «Какие?» – «А то ты не понял…» – «Какие, какие?» – «Ну раз не понял, значит, тебе и не надо!» – съехидничала Тамара Григорьевна. «Надо, надо!» – взмолился Вадим Сергеевич. «Всего два слова. Лови: Светлана согласна!» – «Ура! Давай порепетируем!» – «Давай!»
Назначили на двадцать третье.
Суббота. После обеда. Точнее, в пять.
Вино, фрукты, новое постельное белье, музыка.
В половине пятого Тамара Григорьевна вошла в спальню, где Вадим Сергеевич, уже в халате, слегка задергивал тюлевые шторы, чтоб солнечный свет этак мягко струился.
– Светлана извиняется. Сегодня не сможет! – сказала она.
– Почему? – Он был так ошарашен, что даже не разозлился.
– День рождения. Двадцать лет!
– Двадцать лет? – Вадима Сергеевича словно бы опрокинуло в юность, туда, где они с Тамарой целовались в коридоре, а Света стояла рядом и хихикала.
– Да, – кивнула Тамара Григорьевна. – Внучке двадцать лет исполняется, надо съездить, подарок отвезти…
hommage au comte Léon TolstoïПосле тела
– Вы говорите, что есть какие-то причины, отчего возникает и гаснет любовь, но главное, почему она вдруг становится на всю жизнь несчастливой, но неотвязной. Конечно, психология. Конечно, условия среды. Может, даже физиология. Но для меня всё дело в каком-то странном совпадении.
Так говорил всеми уважаемый Иван Васильевич после разговора о том, что человек должен быть властен над собою в своих любовных отношениях.
Никто, собственно, не говорил, отчего любовь становится несчастливой и неотвязной, но у Ивана Васильевича была манера отвечать на свои собственные мысли и по их случаю рассказывать эпизоды из своей жизни. Часто он совершенно забывал повод, увлекаясь рассказом, тем более что рассказывал он очень искренно и правдиво.
Так он сделал и теперь.
– Кто-то, может быть, и властен над собою и своими чувствами, – сказал он. – Кто-то – но не я. Я неразумный человек, я всё время попадал в какие-то приключения. Но я все-таки человек везучий. Совершил одно доброе дело. Даже два добрых дела! Вот так совпало. Что такое судьба? Это совпадения. Март. Трамвай. Отец неожиданно днем оказался дома. Дальше рассказывать?
– Конечно, Иван Васильевич!
– А зачем? – вдруг улыбнулся он. – Урока здесь никакого нет, а вы только позабавитесь, да и потом станете пересказывать всем вокруг.
– Не станем! – пообещали мы.
Он задумался, покачал головой и сказал:
– Все это было в Москве, в начале семидесятых. Когда трамвай номер пять ходил от Белорусского вокзала до ВДНХ и дальше. Мы жили в громадном доме на углу Горького и Лесной. Большая и нелепая квартира, много проходных комнат со стеклянными дверями.
Отец мой был знаменитый в те годы хирург, академик, премий лауреат и орденов кавалер, и даже генерал медицинской службы. Приписан к Четвертому управлению Минздрава, то есть резал и шил высшую советскую номенклатуру, но именно приписан, а не служил там, потому что у него была своя кафедра и клиника в Первом мединституте.
Вместо матери у меня была папина жена Валерия Павловна. Поначалу я звал ее мамой, поскольку родную свою маму не помнил – она ушла от нас, когда мне было полтора года. На все мои расспросы – которые начались уже в отрочестве, когда я милостью соседки «узнал правду», – отец отворачивался, отмахивался, но один раз – мне было уже семнадцать, – брезгливо сморщившись, сказал, что он ее очень, да, очень-очень любил, но она, увы, не была образцом добродетели. «Что ты имеешь в виду?» – уточнил я, смутившись. «Нет, – сказал папа. – Этого я не имею в виду, успокойся