— Хм, а и правда, — согласился тёзка. — Только я даже не знаю, где тут пива попить или купить можно…
— Узнаем, — проблемы я тут не видел, — пошли.
Разговор этот происходил, пока тёзка шёл от стоянки, куда поставил машину, к дому госпожи Волобуевой. По моей прихоти дворянин Елисеев прошёл чуть дальше, выйдя на Ирининскую улицу, и принялся высматривать городового. Имея дело со здешней полицией, я прояснил у тёзки всё, что он о ней знал, а знал он достаточно. Поэтому первого попавшегося нам городового пропустил — он, судя по погонам, был городовым низшего оклада [1] и потому мог не обладать нужными мне познаниями. Зато замеченный мной минут через пять помощник околоточного надзирателя [2] знать такое был, по моему мнению, просто обязан. Я не ошибся — служивый со всем почтением поведал, что попить хорошего пива среди приличной публики ближе всего будет у Антона Миллера в Денисовском переулке, куда мы с тёзкой и отправились.
…Пиво я и правда заслужил, заслужил честно и добросовестно, ну, насколько тут вообще уместно говорить о честности и доброй совести. Пока тёзка обменивался с Михальцовым-старшим приветствиями, я ещё прикидывал, что и как буду советовать дворянину Елисееву в разговоре с дворянином же Михальцовым, но когда Николай с ходу выкатил предложение отправиться для дальнейшего разговора к нему, я немедленно потребовал, именно потребовал, а не попросил у тёзки исключительного права вести переговоры от его имени. Тёзка слегка обалдел от такой наглости, но пошёл мне навстречу — учёный уже, понимал, что не в одних моих амбициях дело.
Тут же пришлось не то чтобы прямо уж обалдеть, но хотя бы малость опешить и Михальцову, когда я вежливо, но решительно заявил, что переговоры готов вести только на нейтральной территории. Его попытки оправдаться, о каких, мол, переговорах, может идти речь, если он просто приглашает к себе случайно встреченного знакомого, выглядели настолько неубедительно, что мне даже не пришлось спрашивать Николая, верит ли он сам в то, что говорит, хватило пристального взгляда и хитренькой улыбочки. Ответным его ударом стал ехидный вопрос о причинах этакой недоверчивости, но и тут у меня нашлось противоядие — я поинтересовался, где, когда и при каких обстоятельствах видел Николай доверчивого юриста и пообещал ему бутылку самого лучшего коньяка, если он меня с таковым познакомит. Посмеялись, и местом дальнейшего общения выбрали Пречистенский бульвар, [3] куда быстро и добрались на тёзкиной «Яузе». Вот там разговор пошёл уже всерьёз…
Пока ехали, мы с тёзкой посовещались и пришли к выводу, что прислуга Михальцовых нам беззастенчиво врала, что врала она не иначе как по наущению Николая, и что сам он во время нашего неудачного визита почти наверняка был дома, в противном случае просто не успел бы выследить и перехватить тёзку так скоро. Не шибко красиво выглядело такое поведение, и потому тёзка вновь согласился, что и правда будет лучше, если переговоры с Николаем проведу я.
Я и провёл. Успешно провёл, между прочим. Не в том смысле успешно, что удалось чего-то уж очень полезного выторговать для дворянина Елисеева, а в том, что полностью подтвердились мои подозрения. Теперь мы с тёзкой совершенно точно понимали, что господин Михальцов представляет не Михайловский институт как таковой, а какую-то группу, действующую помимо института и в своих собственных интересах. Откуда, спросите, такая уверенность? А вот сейчас и объясню.
Когда мы устроились на скамейке, я сразу начал высказывать недоумение — вот, когда ещё проходил осмотр у доктора Брянцева, и что? Где искренний и неподдельный интерес Михайловского института к особе со столь выдающимся потенциалом? В ответ Николай начал нести какой-то вздор, в который не поверил даже тёзка — дескать, дело не особо скорое, пока то оформят, пока это, а профессор Шмидт, что за такие дела отвечает, вообще в отпуску сейчас, и что придётся ещё подождать, а сколько именно, он, Николай Михальцов, сказать не может, потому как чином пока не вышел, чтобы иметь о том представление. И ладно бы ограничился этим, так нет же, начал всякие кошмары рассказывать. Мол, а хорошо ли ты, Витя, подумал, нужен ли тебе институт? Ты же про него ничего не знаешь, а я уже не раз и не два пожалеть успел, что с ним связался. Что там такого нехорошего? Ну как тебе сказать… С жалованьем они очень уж прижимисты, да и то, чтобы деньги на руки получить, кучу бумаг исписать приходится, отчётов всяческих; жить, когда дел много, там же в институтской гостиничке и полагается, а условия в ней так себе; кормят в институтской столовой не так уж плохо, но и отнюдь не как в ресторане хорошем; начальство вообще хуже любого солдафона, хоть и учёные люди, казалось бы… Где бываешь за пределами института, что там делаешь и с кем встречаешься, изволь всякий раз отчитаться, а если начальству твой отчёт, не приведи Господь, не понравится, так потом вопросами замучают. В общем, не пожалел товарищ чёрной краски, описывая место своей службы, весь Михайловский институт ею обляпал, сверху донизу и снизу доверху.
От вдохновенного описания неприглядных сторон жизни института Николай плавно перешёл к позитивной стороне, точнее, к тому, что он в этом качестве собирался тёзке показать. По словам старшего Михальцова, такое положение дел в институте огорчало не его одного, и многие наиболее сообразительные сотрудники, в особенности те, кто в младших чинах, нашли способ скрасить тяжкие будни своей институтской жизни. Делали они это путём кто периодического, а кто и систематического применения своих способностей тайком от начальства, на чём, как уверял Николай, более чем неплохо зарабатывали. Я от имени тёзки включил демонстративное непонимание, и Николай тут же пояснил свои слова примером. Мол, если некий публично известный господин Н. подхватит, не дай Бог, конечно, нехорошую болезнь, то заплатить он пожелает не только за своё исцеление, но и за то, чтобы оно, то есть сам факт такой болезни, осталось публике неизвестным. И заплатит за негласное и действенное лечение он, ясное дело, немало. Столь же щедро раскошелятся и те, кто страдает болезнями, для современной медицины неизлечимыми. А уж страх перед теми же хирургами или дантистами испытывают очень многие люди, и обилие таких пугливых пациентов позволяет не обращать внимание на толщину их кошельков. Но, как говорится, не целительством единым, можно ещё загребать деньжищи, имея способность предугадывать изменения на биржах… В общем, перспективы Николай расписывал самые что ни на есть сияющие.
Тут я снова включил тупого, даже глазами пару раз хлопнул для убедительности образа, и поинтересовался, неужели с такими порядками, что, по словам Николая, царят в Михайловском институте, можно вот так запросто действовать на стороне. Николай пустился в весьма многословные объяснения, из которых следовало, что совсем, конечно, не запросто, что приходится проявлять известную ловкость, но на то и многочисленность тех самых ловкачей, помноженная на понимание и осознание ими своих общих интересов, чтобы совместными усилиями можно было эти сложности с успехом преодолевать. А поскольку я всё ещё продолжал показывать непонимание, он прямо и открыто предложил тёзке присоединиться к этим хитроумным деятелям, а чуть позже с многозначительным видом добавил, что являться для того в Михайловский институт вовсе не так уж и обязательно — дела с ним и его компаньонами можно вести и напрямую, а с институтом связаться уже потом, да хотя бы, к примеру, когда тёзка отучится в университете.
От имени тёзки я поблагодарил за столь любезное приглашение, но тут же добавил, что дело-то большое, так что надо как следует подумать, прежде чем что-то решать. Как я понял, именно такого отклика на свои предложения Николай и ждал, судя по этакой покровительственной усмешке — думай, мол, думай, всё равно деваться тебе некуда. Что ж, посмотрим, куда сейчас денешься ты, — мстительно хмыкнул я про себя и поинтересовался, а как вообще меня встретят в Михайловском институте, если освидетельствование на предмет выявления моей предрасположенности к тем самым способностям я проходил от института тайком. Николай подтвердил, что говорить в институте о своём освидетельствовании и правда не следует, но заверил меня в том, что там же такое же освидетельствование мне и проведут. Тут я спросил, какого тогда чёрта выложил сто двадцать рублей за осмотр у доктора Брянцева, да ещё и гнева в голос подпустил, стараясь Михальцова напугать. Толку, однако, с этих моих стараний вышло ноль целых, шиш десятых — Николай резонно напомнил, что обратился я (ну, то есть, конечно же, тёзка) к нему с просьбой устроить мне негласную проверку предрасположенности к известным способностям, что он, Николай, свёл меня с доктором Брянцевым, а что я заплатил Брянцеву деньги, обусловлено обоюдным согласием на то заинтересованных сторон. Сам виноват, короче. Объяснение по форме разумное и логичное, но зарубочки в памяти что я, что тёзка себе сделали…
— Смотри, в общем, что у нас получается, — разжёвывал я тёзке, пока он вёл машину. — Есть Михайловский институт и есть некая группа людей, работающих не только на государство, потому что институт у нас учреждение казённое, но и на себя, а скорее даже на кого-то вне института.
— Вне института? Почему ты так полагаешь? — зацепился тёзка.
— Потому что при тех порядках в институте, которые нам так расписывал Михальцов, крайне сложно, да невозможно практически, вести организационную работу на стороне, — ответил я и принялся пояснять: — Кто-то должен искать клиентов, договариваться с ними, решать, кто из институтских пойдёт к кому из клиентов, разрешать любые другие вопросы, которые обязательно возникнут в ходе всего этого. Да, часть этого можно и даже нужно делать в самом институте, например, выяснять, у кого и когда найдётся возможность выбраться из института к конкретному клиенту, но всё остальное — только вне институтских стен. Значит, и руководитель всего этого тоже сидит за пределами института.
— Да, не поспоришь, — принял тёзка мои рассуждения.