— Да-да, — сказал я голосом как можно более беззаботным.
Дверь открылась и в комнату пошла Аннушка. Я не то чтобы расстроился, или сник как-то… А… Как бы это… Да расстроился я, расстроился. Я почему-то хотел увидеть сейчас именно её — Татьяну. Она же как луч света во тьме. Как прохладный ветерок в жару. Она же не такая как эта… долбанутая принцесса.
— Добрый день, Александэр Константинович, — Аннушка сказала это с несомненной учтивостью и безусловной вежливостью, но пришла-то она по делу, по этому, дождавшись моего кивка, на большее я сейчас не способен, продолжила: — Сестрица Ваша, Валерия Антуанетта, наказывали не подавать обед, покуда Вы не воротитесь. А Таня… Татьяна Андревна сказали, что Вы воротились. Прикажете подавать?
Значит, Татьяна Андреевна…
— Валери! — крикнул я. — Обедать будем?
Но дверь «спального комплекса» уже открывалась, Валериантуанетта, чтоб её, вся такая улыбается, прямо вот ангелочек:
— Аннушка! Да, да, да, конечно, накрывай, золотце!
Золотце-Аннушка моментально расцвела, агакнула и удалились. Даже не удалилась, а изчезла, потому что на всё это ей понадобилось секунды полторы. Ну, мне так показалось.
Я посмотрел на Лерку. От улыбки и след простыл.
— Чё ты здесь барахло своё разложил? К себе в комнату отнеси.
Я посмотрел ей прямо в глаза. Какая-то холодная не ненависть даже… презрение не презрение… В общем создавалось ощущение, будто бы она — хозяйка, а я — плебей. Э, нет, дорогая! В эти игры мы играть не будем!
— А повежливей нельзя?! — я за собой вины не чувствовал, вот и нехрен на меня наезжать.
— Вещи свои убери! — всё тот же приказной тон.
А вот хрен тебе!
— Я тебе вопрос задал! — я ведь тоже обертона в голос добавлять умею.
— Сейчас люди придут, а у нас бардак! — она привела этот странный аргумент тоном, который больше похож на крик, чем на приказ.
Я не сдамся. Надо идти в атаку. Я повысил голос так, чтобы казалось, что вот-вот на крик перейду:
— Ты какого хрена разоралась?! — и чуть громче, — Тебя кто-то главной назначил?! Захочу — уберу! Поняла?!
— Ты чё орёшь?! — изумлению Лерки не было предела.
Ура, мы ломим, гнутся шведы!
Ну-ка ещё поднажмём!
— Хочу и ору! Я мужчина — могу себе позволить! Приданое ей?! Женщины от мужчин, говоришь, зависят? Свататься, говоришь, придут? — я распалялся и распалялся. — Выберет она за выйдет, за кого нет. За кого отдам, за того и замуж! А разводов здесь нет! Всё! С глаз долой — из сердца вон!
Не знал, что глаза у неё такими большими бывают. Она уже даже воздуха в грудь набрала, чтоб ответить, но тут входная дверь открылась, и появилось «золотце», несущее поднос с обедом и временное перемирие. Температура сразу упала до комнатной. За золотцем-Аннушкой вошла золотце-Глаша тоже с подносом. Это ещё более сгладило ситуацию, потому что Лерка сразу направилась осмотреть принесённое.
И тут случилось чудо. В наш номер вошло солнце. Да, вот так запросто. Через дверь.
— Господин Александр, Дмитрий Францевич спрашивал, что Вы на ужин желаете? — поинтересовалось солнце голосом Татьяны.
Я решительно не представлял себе не только возможности местной кухни, но и… Короче, не ходил я никогда по ресторанам. Вот. Я не ходил, а Лерка точно бывала, пусть теперь отдувается:
— А Вы, Татьяна Андревна, с сестрицей моей обсудите, — и рукой повел в сторону «сестрицы».
Та не спасовала, но начала явно не с того:
— Татьяна Андреевна, голубушка, — почти пропела Лерка, — Не Александр, а Александэ́р…
— Лера! — решительно прервал я эти ненужные нравоучения, — Это я велел ей так меня называть!
Сказал и со всей возможной твёрдостью во взгляде уставился на Лерку. Она подняла брови, имитируя удивление, и слегка склонив голову вправо вопросила:
— Чево вдруг?
Делая вид, что ничего не случилось, и не мы с ней только что орали друг на друга, я совершенно беззаботно сказал, как будто бы спохватился:
— Так я ж тебе не сказал! Я же в городе Шена встретил! Вот он мне и говорит, Александэ́р это вроде, как и не по-русски совсем, а вот Александр — это совсем другое дело. А он, кстати, не просто Шен, Шен Косиджанович, — в конце тирады я сделал такое хитрое движение головой, так-то мол.
— Косиджанович? — Лерка скептически сдвинула брови.
— Да. Все его так зовут. А правильно Ксиаоджи… Блин! Не помню! Ну, вот короче из-за этого он и посоветовал, чтоб язык не ломать, Александром… Так всем привычнее и вообще… — я сделал неопределённый жест рукой, который и должен был объяснить всё остальное.
Наступила пауза. Я посмотрел на Татьяну, мне показалось, что она чем-то удивлена, но при этом взгляд у неё какой-то отсутствующий, такой бывает у людей, которые глубоко задумались о чём-то своём. Словно она только что услышала что-то удивившее её, и сейчас тщательно обдумывает.
Между тем, Аня и Глаша закончили сервировать стол и, сделав по лёгкому книксену удалились. Первой нарушила тишину Лерка:
— Татьяна Андреевна, Вы давеча про ужин спрашивали, — и, выдержав лёгонькую паузу, продолжила, — Мы люди нездешние, традиций местных не знаем, расскажите, а что обычно на ужин подают?
К чести Татьяны, из задумчивости своей она вышла мгновенно:
— Поросёночка можно зажарить, курочку, утку с яблоками запечь, — по мере перечисления блюд, взгляд её прекрасных серых глаз устремлялся всё выше к потолку. — Перепелов можно, рябчиков. Рыбку можно щучку, судачка, осетра, коли пожелаете, с икрой или с молоками…
— С икрой?!!! — даже не знаю, кто из нас с Леркой первый спросил.
Мы с «сестрой» переглянулись, и она вкрадчиво поинтересовалась:
— Татьяна Андреевна, а вот осетровой икры, отдельно, без рыбы можно?
— Как прикажите, — ответила та, совершенно не смутившись.
Ну, правильно, а чего ей смущаться, у них здесь чёрную икру в красную книгу ещё не занесли!
— А утка с яблоками — это что? — всё так же хитро сощурившись, спросила Лерка.
— Утку яблоками фаршируют и в печи пекут, — пояснила Татьяна. — Шен Косиджанович Марфу Васильевну научил.
— Утка по-пекински? — решил поумничать я.
— Нет. По-пекински это другая, её только на праздники делают, — Татьяна посмотрела на меня своими бездонными черными глазами. — Тоже Шен Косиджанович научил. Он много всяких кушаний редких иноземных знает, и Марфу Васильевну учил их готовить.
Возникла пауза. Лерка про чё-то думала, а Татьяна просто ждала.
— Может курицу? — повернулась ко мне Лерка.
Я пожал плечами. Курицу так курицу.
— Тогда, наверное, и правда, курицу и икры осетровой, — сообщила Лерка Татьяне своё решение.
Мне показалось, что Татьяна такой выбор посчитала странным, но вслух она сказала только:
— Как прикажите.
Снова пауза. Я смотрел на хозяйскую племянницу, а она на Лерку.
— Чаю прикажете заварить или кофе? — поинтересовалась Татьяна.
— У вас и кофе есть? — я тоже хотел этому удивиться, но Лерка меня опередила.
— Есть только не всем он по вкусу, а вы люди приезжие…
— Танечка! — елейным голосочком пропела моя напарница. — А нельзя ли нам кофе со сливками на завтрак?
— Как прикажите, — был ответ. — Что ещё подать?
Лерка бросила на меня быстрый взгляд и сказала:
— Да всё, пожалуй.
— А к чаю, что обычно полагается? — не удержался я.
Татьяна внимательно посмотрела на меня и стала не спеша перечислять:
— Пастилки можно, лавашники, пряники медовые, бараночки, пироги с ягодой или с мясом.
— А с луком-яйцом можно? — с надеждой спросил я.
— Можно, — сказала она и как-то странно улыбнулась.
Лерка тоже посмотрела на меня с явным недоумением, но сказало только:
— Ну, и всё, пожалуй? — и кивнула, как бы спрашивая: так мол.
Я тоже кивнул, но уже утвердительно. Мы оба повернулись к Татьяне. Она подарила беглый взгляд Лерке и лучезарный мне, слегка склонила голову и произнесла:
— Будет исполнено, — ещё раз кивнула и вышла.
Когда дверь за ней закрылась, мы с Леркой посмотрели друг на друга и молча сели обедать.
Грибной суп со сметаной и гречку с говядиной мы съели, не проронив ни слова. Когда Лерка добралась до странного чая со вкусом толи гвоздики, толи корицы, она радостно опознала его как сбитень. Не знаю что это такое, но вкусно.
После того, как с обедом было покончено, я подумал о необходимости перенести-таки приобретения к себе в комнату. Только собрался, как был остановлен словами:
— Ну, похвались, чего ты там накупил.
Это было произнесено какой-то снисходительной усмешкой, типа «хозяйка уже не сердится». Посчитав эскалацию конфликта излишней, я распаковал все свёртки. Похвалы или одобрения не последовало, но их я и не ждал, а вот полное отсутствие критики, приятно удивило.
— А мне ничего не принёс? — без особой издёвки, но и без надежды спросила Лерка.
— Ты ничего не просила, — сдержанно, но холодно ответил я.
— Мог бы и сам догадаться, — опять же без издёвки, но с сожалением.
Я сунул руку во внутренний карман сюртука, и извлекая оттуда ножницы спросил:
— Так пойдёт?
Весь её вид говорил: «О-о-о-о-о!», сама же она взяла у меня ножницы и начала их осматривать. Сперва она взяла их в правую руку и «постригла» воздух, потом то же самое проделала левой рукой. Поморщившись, выдернула у себя волос и, снова взяв инструмент правой, попробовала разрезать его. Получиться-то получилось, но что означало появившееся на её лице выражение удивления, я поначалу не понял.
Дальнейшее же заставило удивиться уже меня. Лерка выдернула ещё один волос, подбросила его и, как в фильмах про самурайские мечи разрезала его на лету. Ножницами! Наверное, рожа у меня в тот момент была на редкость идиотская. А вот у неё на челе читалась гордость за победоносное деяние. Как будто это исключительно её заслуга, а Михайлов со своим необычайным даром делать инструмент такого качества вообще ни при чём. Ну, сейчас я тебе!
Я вспомнил одну фразу из «Невинной девушки с мешком золота», придал морде лица выражение посерьёзней и выдал: