— А вдоль сможешь?
— Чиво? — полное непонимание на лице.
Ага! Получила, рисовщица?! Это ещё не всё, погоди! Я сделал гримасу приличную моменту цитирования классики:
— «Лука и раньше видел, как подброшенный волос саблей на лету надвое перерубали. Но штобы ВДОЛЬ!..»
— Дурак! — правда, совершенно беззлобно.
Сначала я хотел так же проверить свой складной нож, но рассудив, что уж он-то точно не хуже, выпендриваться не стал.
— Почём такие? — Лерка вертела ножницы в руках и, кажется, была очень довольна.
— Подарок! — гордо ответил я.
— Саня, я и не собиралась их у тебя покупать. Я спрашиваю: сколько ты за них заплатил?
И эта девушка хочет быть моей сестрой!
— Лера! Я и впрямь не планировал брать с тебя за них деньги. Так что в этом смысле действительно подарок. Мой, тебе, подарок, — я перевёл дух и продолжил: — Вот только и с меня за них денег не взяли. Мне их, — я сделал паузу, — подарили.
— Ну, так ты так бы сразу и сказал! — опять она начала заводиться.
— А я так сразу и сказал! — я тоже повысил голос. — Это ты вечно во всём какой-то подвох ищешь! С тобой поговорить, как мылом обожраться!
— Ну вот чё ты опять начинаешь?! — напряглась Лерка.
— Я?!
— Нет, блин, Пушкин!
У меня нет слов! Да какой, слов?! Букв и тех нет! Как с ней вообще можно разговаривать?! Всё вывернет! Пушкин! ХХА! Слыхали?! Пушкин!
Стоп!!! А ведь Пушкина здесь, наверное, нет. Или есть? А как узнать? Хотя какая мне разница, есть он или нет?
— Слышь ты, Наталья Гончарова! — обращаюсь я к этой, с позволенья сказать, родственнице. — А как ты думаешь, Пушкин здесь есть, или нет?
— Те зачем? — удивляется она.
— Ну, если нет, то его стихи за свои выдавать можно.
Лерка задумывается.
— А ты чё, много его стихов знаешь? — ехидно спрашивает меня.
— Ну, много не много, а «Лукоморье» помню, — вроде бы парировал, но вопрос-то по существу. — Это ещё помню, — пытаюсь сосредоточиться, и выдаю: — «Я помню чудное виденье, передо мной явилась ты. Как мимолетное мгновенье, как гений чистой красоты!»
Лерка смотрит на меня и ждет, потом спрашивает:
— А дальше?
А дальше я не помню. А может и не знал никогда. Да. Стремновато. Но вот если это Татьяне прочитать, думаю, очень даже пойдёт! О! Татьяна! «Евгений Онегин»! Так и говорю.
— Типа ты всего «Онегина» наизусть помнишь? — интересуется мой персональный критик.
Я чешу в затылке.
— Пушкинского нет. А вот альтернативный вариант, много, — произношу гордо, но так, чтоб не засмеяться.
Лерка похоже тоже вспомнила:
— Это который с ненормативной лексикой? — походу, точно вспомнила, смехом давится. — Саша! Сашенька! Да нас же здесь за такое четвертуют, колесуют, а потом ещё живых над костром повесят и расстреляют раз сорок.
— Да и ладно, кроме Пушкина стихи есть, — не сдавался я. — Есенин там, Блоки всякие… Высоцкий! — вспомнил я любимые песни отца. — Можно просто слова из песен брать и читать как стихи.
— Саша, да можно-то можно, — скептицизма Лерке не занимать, — только много ли ты их наизусть помнишь? Так чтоб от начала и до конца? Ты ещё учти, что стихи хорошие должны быть, а не бестолковая попса. С шоколадным зайцем ты тут популярности не добьёшься.
Так-то она права, конечно, но вот опять только критикует, нет бы, что-нибудь самой предложить. Тут я вспомнил одну шикарную песню и запел:
— Из-за острова на стрежень, на простор речной волны выплывают расписные Стеньки Разина челны.
Остановился, любуясь произведённым впечатлением. Устремленный на меня заинтересованный взгляд красноречиво говорил о том, что… или нет?
— И за борт её бросает в набежавшую волну? — предположила осквернительница гениальных идей. — Вряд ли ты её всю знаешь, но дело даже не в этом…
Она остановилась в своих рассуждениях, а я гадать не стал и так и спросил:
— А в чём же тогда?
— Выдыщь лы, Адэго… — имитируя какой-то кавказский акцент, произнесла Лерка, потом, правда, на нормальный русский перешла. — Этот самый Стенька Разин… короче, его могло здесь просто не быть. Но это-то бох бы с ним, а вот если он был, но при этом народной любви не снискал, тогда может совсем уж нехорошо получиться.
Я не понял, поэтому сразу попросил пояснить эту глубокую мысль.
— Ну, вот если бы ты девятого мая спел бы нечто вроде: на передней Адольф Гитлер, с Евой Браун обнявшись… сколько бы ты после этого прожил?
Я задумался. Не над тем, конечно, сколько можно прожить после таких песняков, тут как раз всё понятно, а про то, что история здесь действительно пошла как-то не так, и что очень полезно будет в ней разобраться потщательней. На всякий случай.
Но Лерка потщательней решила разобраться именно с покупками. Напялила треуголку. Посмотрела на своё отражение в серванте. Покрасовалась так-эдак и выдала:
— Ты чё, в пираты собрался?
Я прифигел настолько, что ничего не ответил, только и смог, что глазами похлопать. А Лерка не отступалась:
— Треуголка зачем? Под Джека-Воробья закосить решил?
Решил. Ага!
— Шен зачем-то велел купить, — я подумал, что надо просто сказать как есть и всё.
— А для чего? — не переставая вертеться перед сервантом и нахлобучивая несчастный головной убор всяко разными способами не унималась «сестра».
— Не знаю. Он сказал — я купил, — по-моему, достаточно.
— Ну, он должен же был объяснить, с какой целью приобретается такая винтажная шапочка, — не отставала эта язва и заноза.
— Объяснил, конечно, как же без этого?! — раз ответ так необходим, значит, он будет.
— И зачем?
— Не скажу!
— Ну, Сань!
— Ни за что!
— Ну, Сань, ну, скажи!
— Не скажу, а то ты тоже захочешь!
Она наконец замолчала. Но кривляться перед стеклом серванта не перестала.
— А я тогда себе эту заберу!
— Да пофиг! Бери! — я сделал совершенно безразличное лицо, и с этой отрешённой мордой начал собирать вещи для последующей переноски в свою комнату.
Лерка вдруг бросила свои самолюбования, и сделавшись вполне себе даже серьёзной задала очень уместный, но неожиданный вопрос:
— Ты всё это на полтора рубля купил?
Я прекратил сборы вещей и непонимающе уставился на неё.
— Ты, когда уходил, — начала пояснения своей мысли Лерка, — взял с собой полтора рубля. Ты что, всё это на полтора рубля купил?
Точно! Я же ей про махач не рассказал. Так. С чего начать?
— Ну, не на полтора, а где-то рублей на пять, — напрягшись, я припомнил более «точную» цифру: — Четыре девяносто, или четыре девяносто пять, как-то так…
Лерка смотрела на меня и… и молчала. А я… а я тоже молчал. А вот так!.. А вот помучайся! А то ишь чего, когда бы помолчать, рта не закрывает. Ну-ну!
— Саня! — не выдержала сестра-подруга-сокурсница-язва-заноза. — И…? Ну?…
— Чё? — я сделал вид, что не понимаю.
— Саня-а-а-а! — тихо «прокричала» Лерка. Для верности она даже руками так помахала, чтобы, типа, внимание привлечь. — Тебе, что Шен денег дал что ли?
— Нет, — я старался выглядеть тупым и спокойным. Спокойным и тупым.
— А где? — она опять помахала руками, — Где ты взял остальное? Там же три писят! Это же не вот копейки какие! Это же серьёзные деньги! Или чё? Скажешь, на дороге нашёл?!
— Нет, — мне так понравилось, когда она нервничает.
— Саша! — она упёрла руки в бока, типа, всё, шутки кончились. — Откуда у тебя остальные деньги?
— Ну, так, подкалымил малясь, — стараюсь выглядеть совершенно не возмутимо. — Или не надо было?
Лерка взрывается:
— Блин! Саша! Ты можешь нормально объяснить! Или это просто пипец как сложно?!
Сработало! Аллилуйя! Сейчас! Сейчас, солнышко, я тебе всё объясню!
— Да, в смысле могу, и нет, в смысле не сложно, — корректно и вежливо. Прохладно вежливо. — Я тебе больше скажу, я и сам люблю когда «нормально». Особенно когда со мной «нормально». Тогда я тоже нормальный.
— Это ты-то нормальный?! — от возмущения «принцесса» зашлась в праведном гневе. — На простой вопрос ответить не можешь! Нормальный он! Видали?! Нормальный!
А я тоже орать умею. И сейчас самое время!
— Да ты на себя посмотри! Девушки не девушки! Было не было! Приданое ей! Барахло своё убери! Сам чё не мог догадаться?! Зачем треуголка? Откуда деньги? — воздух кончился. Я вдохнул и контрольный в голову: — Ах, да! Ещё это! — и максимально противным голоском: — Слюни подбери, ловелас!
Похоже, что Лерка такого не ожидала, потому что не произнесла ни слова в ответ. Отлично! Значит, получается! Надо закрепить успех:
— Ты чё?! С холуём разговариваешь? За собой следить научись, а потом других попрекай! — вот так с ними надо, а то вообще берегов не видят!
Теперь чуть спокойней нужно, но всё равно раздражённо:
— Я тебе сказал, что Шен велел треуголку купить? Чё те ещё надо?! Хочешь узнать зачем? Вот увидишь его и спроси, раз так интересно! — пауза, вдох, — Только наорать не забудь! А то ещё чего доброго не ответит! Я вот не наорал, теперь всю голову себе изломал, для чего треуголка? То ли щи в ней варить, то ли картошку сажать?
— А ты нормально не мог сказать? — говорит спокойно — хороший признак, но добить надо. Поэтому полную грудь воздуха, и крикнуть, сколько сил хватит:
— А Я ТЕБЕ НОРМАЛЬНО И СКАЗАЛ!!!
Теперь раздражённо собрать вещи, и быстрей в свою комнату, пока не опомнилась. И дверь погромче закрыть.
Глава 6
Когда женщина хочет наказать мужчину, она с ним не разговаривает. С понтом, поговорить — это поощрение такое. Ну, и ладно. Очень надеюсь, что в обратную сторону эта хрень тоже работает. Хотя «тоже» тут, пожалуй, не к чему. Если со мной не разговаривают, как с каким-то чмом, то над чем мне переживать?
Я и не переживал. Минут десять. Потом осторожный стук в дверь заставил меня напрячься. До меня снизошли? Или как? Чего ждать от неё сейчас? Нет, ну вот реально, чего? Не извиняться же она пришла. Принцессы не извиняются. Или корону удалось-таки сбить лопатой? А вдруг, это не она?!