— Так она с родителями живёт? — на всякий случай уточнил я. — То есть она тоже не замужем?
— Так ведь ей учиться ещё, почитай, цельных два годка! Куды ж ей замуж-то?
— А Татьяна Андреевна? Она разве не учится?
— Танюшка-то? Не-е-е… Она на ентим… на бытовом три годка, да и всё!
— А почему так? — Пользуясь случаем, я решил узнать побольше. — Денег не хватило?
— Денег-то хватило, да и Дмитрий Францевич, тот бы тоже добавил.
— А чего ж тогда? — выяснять так, выяснять.
— Дак ведь Ваша Милость, — Акимыч был явно удивлён моей неосведомлённости. — Чтоб учиться одних-то денег маловато будет! Но ж дело-то такое, способностев требует. Без них токмо вон, бытовые енти три годка и всё! Больше ни-ни! — он помолчал, а потом как будто встрепенулся: — Пойду я, Ваша Милость. По хозяйству надо ещё тама поделать кой-чо.
— Подожди Акимыч. — Я полез за деньгами.
— Вы, Ваша Милость, коли мелких-то монеток нету, так и не к спеху. Потом как-нито. — и ушёл.
Оставшись один, я призадумался. Хотя, размышлять особенно-то и не над чем было. Ну, что я узнал? То, что Татьяне и Морозовой по двадцать лет? А, нет. Терентий сказал, двадцатый пошёл, если двадцатый год, то сейчас им по девятнадцать. И что мне это даёт? Получается, что обе старше меня. И что? Обе не замужем. И чё? Типа у меня две перспективные невесты? Не-а! Лерка правильно сказала, на хрена я им сдался?! Стоп-стоп-стоп! Это она про Татьяну сказала, а про Морозову в этом ключе даже шепотом думать не стоит! Где графиня, и где я?
Покумекав примерно таким вот образом, я решил просто принять всю полученную информацию к сведению и аккуратно распределить эти знания по закоулкам лабиринтов памяти. Пока сознание занималось архивацией новых данных по извилинам мозга, можно и перекусить.
Завтрак не сильно отличался от вчерашнего. Просто вместо чая был кофе, довольно посредственный, кстати. А к кофе нам зачем-то принесли сметану.
Ну, это мы думали, что сметану. На самом деле нам принесли как мы и просили сливки. Просто здешние сливки, они как наша двадцати пяти процентная сметана. А может и тридцати пяти процентная, только я никогда не видел сметану крепче 25 %. Ну, и не пробовал, конечно. Лерка, кстати, тоже. Вот. Выяснив со сливками и сметаной у Аннушки, мы попросили на будущее вместо сливок приносить молоко.
Сметану мы оказывается, здесь и не видели ещё, и Аннушка по Леркиной просьбе принесла нам чуть-чуть на пробу. Короче, это почти что масло, только гораздо белее. А то, что мы там у себя привыкли называть молоком, так здесь это вообще обрат какой-то. Когда из молока взбивают масло, вот то, что остаётся, вот оно как раз и прокатывает за молоко по меркам нашего мира. Прикольно.
Когда мы остались вдвоём, я спросил у напарницы:
— А чё ты там про стальные флюгерхэндэ пела?
— Это, Санечка, есть такой бард Тимур Шаов. Отец его очень любит. Он когда приезжает, они с матерью всегда на концерты ходят. — Сказала, а потом поправилась: — Ходили… когда он приезжал… — помолчала и добавила, но уже не столь грустно: — Прикольные у него песни такие, как бы сатира такая, но добрая, позитивная такая. Блин! — и поморщилась.
— Ты чего? — забеспокоился я.
— Да, нет! Это я просто слов паразитов наговорила.
— И чё? — реально ни хрена не понял.
— Ну, в речи, особенно в обычной разговорной люди часто произносят слова, которые не нужны, но они их произносят… ну, как бы по привычке, что ли, или для связки слов. И даже не замечают. — Она чё-то призадумалась, но ненадолго. — Вот, а другие люди их слышат, эти слова, и кому-то типа даже слух режет. — Она изобразила пальцами американские «кавычки». — Короче, слова паразиты — это не нужные слова, от них нужно избавляться. Ну, избавляться от привычки их произносить.
— Я не всё понял. Ну, я понял, что что-то там не надо говорить, а что именно?
— Я три раза сказала слово «такие». Совершенно не нужные в этом тексте.
— Не знаю, я ничё не заметил.
— Это потому, Саша, что ты не обратил внимание, а если бы обратил, то понял бы, что вместо «Прикольные у него песни такие, как бы сатира такая, но добрая, позитивная такая», очень запросто можно было сказать «Прикольные у него песни, как бы сатира, но добрая, позитивная».
Я призадумался.
— Знаешь, — сказал я немного погодя. — Разницы в принципе-то никакой, хотя второй вариант, и правда, получше что ли…
— Вот. Мама мне постоянно говорила, что если человек красиво говорит, то его и слушают с бо́льшим интересом, и верят ему, ну, опять-таки тоже больше. Она меня даже на тренинги специальные отправляла.
— А чё за тренинги? — никогда не слышал.
— Ну, есть такие. «Харизматичный оратор» называются. Тренер один из Тольятти проводит, Руслан Хоменко, по-моему. Блин! Или Фоменко… не помню. Классный такой дядечка! Вот, правда, он когда говорит, прямо заслушаться можно.
— И чё? Помогает?
— Знаешь, там по-разному бывает. — Лерка с какой-то теплотой вспоминала про этого Руслана. — Бывает, человек в самом начале двух слов связать не может, а через два дня на любую тему может закатить монолог минут на пять. А бывает, вообще разницы не видно в начале и в конце. Нет, ну, есть, конечно. Просто на фоне других не заметно, но человек сам прямо светится: «Я понял, я понял как надо!». Мне точно помогло. Ну, и маме, конечно, тоже. Она сама у него раза по три на каждую ступень ходила, поэтому и меня отправила.
— Зачем по три раза?
— Сань, ну это же как в спорте, чем больше тренируешься, тем лучше умеешь.
— А сколько ступеней? — вот оно мне зачем, а ведь всё равно спрашиваю.
— Три.
— А ты на скольких была?
— Два раза на первой, и по разу на второй и третьей. Будет возможность, сходи.
— Ага! — а ведь Лерка-то и вправду хорошо так разговаривает, ну, связно там… можно и послушать, когда не нервничает.
— Блин!!! — Лерка аж сморщилась вся.
— Ты чё? — думал, вдруг она подавилась там чем-нибудь, или ещё что.
— Чё-чё?! Ну, когда она у тебя теперь такая возможность-то будет? — и посмотрела на меня так, что мне её даже жалко стало. А потом и себя тоже.
Пару минут мы молча погоревали каждый о своём, потом Лерка спросила:
— Сань, а у тебя братья-сёстры есть?
— Сестра. — Сказал я, подумав с десяток секунд.
— Старшая или младшая? — живо заинтересовалась Лерка.
— Младшая.
— А как её зовут?
— Валерия Антуанетта.
— Дурак! Я серьёзно!
— Ну, теперь-то ты моя младшая сестра. Легенда, так легенда! — и я сделал очень серьёзное лицо. Слишком серьёзное. Лерка даже засмеялась.
— Нет! Это понятно! А ту как звали?
— Не было у меня сестёр, даже двоюродных. Только братья.
— А родные братья есть?
— Да.
— Сань, ну, кончай! Я же у тебя серьёзно спрашиваю.
— Вован. Младше меня на четыре года. А чё?
— Младше — это хорошо. — Задумчиво произнесла «сестра».
— Лер, а ты можешь не говорить загадками? Или это вас так на ваших тренингах научили? — мне и в самом деле было как-то неприятно вот так втёмную на вопросы отвечать.
— У меня тоже сестра младшая. На одиннадцать лет меня младше. — Вот сказала, и вроде бы даже довольна, а чем, не понятно.
— Я понял. А зачем всё это?
Похоже, что Лерка уже собралась вспылить, но что-то её остановило, и она начала совершенно спокойно пояснять свою мысль. Не самую плохую, кстати.
— Понимаешь, — начала она. — Когда-нибудь в разговоре или ты, или я всё равно про них что-нибудь ляпнем. Согласись, что нужно хотя бы знать, что у тебя есть ещё один брат и ещё одна сестра. — Она подождала, пока я осмыслю и кивну. — Это хорошо, что их не так много. — Тут Лерка почти засмеялась. — Запоминать легче.
— Твою как зовут? — я не стал говорить «звали» мало ли что…
— Светка.
— Светлана Константиновна?
Лерка посмотрела на меня так, как будто что-то обдумывала.
— Слушай! — выдала она, наконец. — А давай не Константиновна, а Викторовна!
— В смысле? — не понял я.
— Ну, пусть они оба будут нам не родные, а двоюродные. Дети дядя Вити.
Я задумался, но осмыслить не смог.
— А зачем?
— Ну, понимаешь, — похоже, она и сама не всё понимает, но всё равно, что-то в этом есть. — Понимаешь, и ты мне, и я тебе, всё равно всё про них заранее рассказать не сможем. А когда речь идёт про двоюродных, то одному из нас про них чего-то можно и не знать. А поскольку дядя у нас уже «есть». — Она опять амеровские кавычки показала. — То пускай они как будто бы его дети. Бритва Оккамы. Не множьте сущности сверх меры!
— Я уже побрился. — Констатировал я.
— И зачем ты мне это сейчас сообщил? — уперев локти в стол, спросила подельница.
— Ну, ты же сама про бритву чего-то там… — я поделал неопределённые движения руками.
— Бритва Оккама? — переспросила она, я кивнул, ожидая продолжения. — Ах, это! Ну, ты чё?! Это же такое философское… — она пощёлкала пальцами, подбирая нужное слово, не нашла и продолжила: — Ну, в общем, есть такое понятие, суть его в том, что ни к чему усложнять что-либо, особенно если в этом нет необходимости. Короче! Не множьте сущности сверх меры! Неужели не слышал?
— Мы ваших консерваториев не кончали! — гордо ответил я, хотя, чем тут гордиться? — И, это… бритва-то здесь причём?
Лерка страдальчески вздохнула:
— Бритвой отсекают всё лишнее.
— Кому?
— Блин, Саня! Ну, это же просто говорится так! Ну?
— А-а-а-а-а… — протянул я, стараясь выглядеть как можно глупее.
— Паяц!!! — выпалила она в порыве… гнева что ли… а может, тоже прикольнулась.
Я не понял, но решил отсечь это бритвой Роман-Григорича.
— Саша, — вдруг напряглась Лерка. — А маму у них как зовут? Папа — Виктор Родионович, а мама?
— Елена Андреевна подойдёт? — спросил я после пары секунд размышлений.
— Нормально… — протянула Лерка. — А это в честь кого-то или просто?
— Лер, Лера-а-а! — я помахал руками, стараясь привлечь максимум её внимания.