Последний курьез произошел, когда проверяющий нас контр-адмирал затеял отеческие вопросы про жалобы и предложения. Обычно на них всегда отвечали гробовым молчанием, а тут… Наверное, потертая шинелька флотоводца, его седины и ласковый тон вызвали у нашего сержанта Шайторова желание высказаться: «Товарищ контр-адмирал, нас тут второй месяц из каш только гречкой кормят. А еще у нас в красном уголке телевизор черно-белый. Можно ли нам цветной поставить?» Проверяющий пообещал разобраться. Требование про питание, как сейчас кажется, вполне законно. Два месяца по нескольку раз на дню одна и та же крупа. Так ведь только от одного ее вида стошнить может. Получается, роту нашу так в ссыльной дивизии на тот момент снабжали. Контр-адмирал после развода на плацу завел нас, офицеров и прапорщиков, в канцелярию роты. Как только за нами закрылась дверь, с лица обладателя черной шинели мигом слезло добродушное выражение. Да и голос проверяющего приобрел визгливые нотки: «Я, боевой офицер, на старости лет диабетом заболел. Мне доктор гречку прописал, а я ее купить нигде не могу. А этим здоровым лбам, видишь ли, не нравится. Надоела. Перловкой их, бл… ей, кормите! Перловкой! И до самого дембеля!!!» Лукавил, похоже, все-таки товарищ контр-адмирал. Нас же автолавка каждую неделю всякими продуктами и крупами в том числе снабжала. А у высших офицеров снабжение должно было быть еще лучше. Может, конечно, автолавка по морю плохо ходила?
Далее тирада флотоводца перетекла на телевизор: «Телевизор им, видишь ли, черно-белый не нравится! Цветной им подавай! Все у них есть: и телевизор, и кино, и телефон. И все им мало. Я вон в детстве из дерева чурочек настругаю – и играю себе. Никаких телевизоров и в помине не было. Хрен им, а не цветной телевизор. Вообще отключите или сломайте его. Пусть в красном уголке сидят и устав учат». Наш командир после отъезда морячка луддитским советами его насчет вывода из строя телевизора не внял. Программу «Время» (если не по уставу, то по настоятельной рекомендации политотдела) надо же было смотреть, а за ней и отбой скоро, после вечерней поверки.
Ну и нам спать пора. Утро вечера мудренее.
Почему патрульные ходят с автоматами, но без патронов
Перестану я, наверное, оставшиеся проверки классифицировать. Ну, во-первых, не помню уже, случайные они были или специальные. А во-вторых, суть картинок от этого никоим образом не пострадает.
Когда я в армии уже чуть-чуть пообжился, то частенько стал оставаться за командира роты. Ну когда два остальных офицера отсутствовали, в отпуске там или в командировке.
И вот в один из таких дней, когда я был оставлен за командира, возвращаюсь в роту с обеда и вижу, что по позиции бродит, вынюхивая недостатки, какой-то пришлый полковник. Подхожу к нему, здороваюсь и представляюсь: «Здравия желаю, товарищ полковник. Лейтенант такой-то, за командира роты». Он в ответ: «Лейтенант, я чего-то не понял. Почему у тебя по позиции патрульные ходят с автоматами, но без патронов?»
Тут надо сделать маленькое лирическое отступление.
В то время с устрашающей регулярностью случались бандитские нападения на постовых и патрульных с целью завладения оружием. По утрам нам приходили сводки, по сути своей очень напоминающие сообщения Совинформ-бюро времен Великой Отечественной, и не только про захват вооружения. Там танк с поездом столкнулся, там солдат в самоволке машина сбила, там командный пункт сгорел, а там действительно часового убили и оружие забрали. И потери. Потери в мирное время. Там один, там трое, а там вся смена дежурная. Очень горько. Матери отправили здоровых сыновей служить, а в обратку – «груз двести». И абсолютно бессмысленные потери. Ко всему, правда, привыкаешь – что тоже обидно.
А еще в армии очень сильны задним умом. Столкнулся танк с поездом – через пару дней в нашу часть нарочным привозят плакат, на котором нарисовано, как танки должны пересекать регулируемые и нерегулируемые ж/д переезды (хотя танков в нашей роте отродясь не водилось). Сбила машина ночью солдата в самоволке, и солдат погиб, потому что носилок не было донести его до части. Та же незамедлительная реакция: прислали носилки брезентовые (единственный, наверное, полезный ответ). Сгорел КП – приходит кодограмма с приказом вывесить на пожарный щит третью кирку и четвертую пожарную лопату. Когда горит бетонный бункер, это не поможет. Но реакция ведь нужна. Работа над ошибками проделана. Можно и наверх отчитаться.
Когда патрульных из-за оружия убивать стали, то вышестоящие отцы-командиры ничего лучше не смогли придумать, как автоматы патрульным выдавать, но без патронов. Типа, даже если завладеют бандиты оружием, то жизнь мы им все-таки осложним, бо за патронами им потом отдельно приходить придется. Ладно, оставим разумность этого решения на совести тех, кто его принимал и приказание отдавал. Цель лирического отступления, на мой взгляд, предыдущими абзацами была достигнута. Теперь, надеюсь, читающим эти строки понятно, почему у патрульных автоматы были, а патронов нет. Я думаю, и проверяющий полковник про все это прекрасно знал. Не мог не знать, но дурочку включил и решил на нас наехать.
Я к тому времени тоже дурочку включать умел. Поэтому на вопрос полковника, почему патрульные без патронов, резво ответил: «Все понял, товарищ полковник. Сейчас выдам патроны». Полковник выпучил глаза и очень удивленно спросил: «Ты че, лейтенант, дурак, что ли?» Ну, а так как я на вопрос этот отвечать не стал, то полковник продолжил: «Не вздумай патроны выдавать».
Срач, срач, срач, бардак, гадюшник!
Начало этой картинки – прямая калька с предыдущей. Тоже остался за командира роты, прихожу с обеда, а по позиции бродит незнакомый полковник. Подхожу, представляюсь. Стою рядом. Полковник хмурый какой-то, в ответ что-то буркнул, и сказал: «Иди, лейтенант, занимайся своими делами, я сам здесь похожу». Я воспринял его слова буквально и спустился в бункер командного пункта.
Сидим вместе с оперативным. Спросил его, что за полковник. Оказалось, что кто-то из штаба корпуса. На телефонном коммутаторе отваливается планка вызова по линии с наблюдательной вышки за низколетящими целями (там телефон ТАИ-43 стоял). Оперативный ответил – получается, что это полковник залез на вышку и проверяет связь. Потом прошел вызов с телефона, расположенного на стенке склада НЗ. Предполагалось, что этим телефоном должны пользоваться патрульные при обходе территории. Оперативный опять ответил. И снова это полковник пришлый связь проверял. Дотошный, однако, – промелькнуло в мозгу.
Послышался стук каблуков по лестнице, ведущей в бункер. Я выглянул. Полковник спустился и первым делом заглянул в маленькую каморку при входе, с печкой и умывальником, на котором лежала закрытая мыльница. Полковник открыл мыльницу, посмотрел и тихо так, себе под нос пробубнил: «Мыло —… уило». Дальше свои стопы проверяющий направил в главный зал КП. Пол этого зала был выложен черной кафельной плиткой, а там, где шли кабели к аппаратуре, их сверху прикрывали доски, тоже выкрашенные в черный цвет. Полковник носком сапога приподнял одну из таких досок. Посмотрел и пробубнил: «Кабеля —… уеля».
Следующим пунктом назначения полковник выбрал для себя планшет, на котором во время боевой работы солдаты-планшетисты рисовали маршруты целей. Сам планшет был из оргстекла, подсвечиваемого по бокам, а рисовали на нем карандашами «Стеклограф» в зеркальном отражении. Эти карандаши, несмотря на то что были «советские – значит, отличные», имели обыкновение крошиться в самое неподходящее время, а именно – во время этой самой боевой работы. Откуда-то к нам пришла легенда, что если «Стеклограф» после того как заточить лезвием безопасной бритвы еще и обжечь немного на огне спички, то ломаться при использовании он будет меньше. Помогало это или нет – не скажу, но планшетисты упорно «Стеклографы» обжигали.
И вот наш проверяющий заходит за планшет и видит в углу обгоревшую спичку, оставшуюся не иначе как после операции обжига «Стеклографа». В зале, где можно искать пыль белой перчаткой, – и такой непорядок. Полковник преображается. На его лице начинают проявляться выражения умиления и радости. Как мало некоторым для счастья нужно! Но дальше вместо «эврика», полковник почему-то выдал: «Срач, срач, срач, бардак, гадюшник!»
Антенна-то ржавая!
Очередной проверяющий, майор кажется. Лезет в нашу связную кухню. Через какое-то время понимаешь, что он, если и специалист, то точно не связист. Ну не всем же так везет, как мне, например. Хотя одно замечание было полезным – на связных гребенках (колодки с разъемами, куда провода приходят) повесить на каждом проводе (или паре) шильдик, бирку то есть, с описанием, что это за провод, откуда и куда. Так потом действительно проще искать неисправность.
Дальше проверяющий идет на антенные поля. Я семеню сзади. Большая часть антенн у нас – это наклонные диполи. Ну, это по-научному, а выглядит этот самый диполь очень просто: с какой-либо высокой точки натянуты два одинаковых плеча медного оголенного троса до земли. За высокую точку сходят либо собственные мачты на растяжках, либо ферма радиолокационной антенны. Диполей этих было у нас много.
Самое печальное было, когда на антенное поле забредали бычки нашей хозчасти. После этого работы хватало на день-то уж точно. Правда, после того как сюда занесло проверяющего, эффект был схожим. Нет, он не порвал наши замечательные диполи. Он просто обратил внимание, что медный провод антенны под воздействием неблагоприятных внешних факторов окружающей среды окисляется. Ржавеет то бишь. Взялся этот проверяющий за антенну, а по ней в тот момент клепали морзянкой. Кто служил, тот знает, чем это заканчивается. Импульсное напряжение хоть и в несколько киловольт, слава богу, не убивает, но ожог оставляет ощутимый. Майор этот еще и в перчатках был. Их прожгло, да и руке тоже досталось. Крики, вопли, а потом в журнале замечаний он написал, чтобы неонки на антенны повесили. Тогда видно будет, что по антенне напруга идет. Я незаметно в полк своему связ