ному начальству перезвонил с вопросом: «Че, и вправду вешать?»
Мне ответили, что пока проверяющий у вас – вешай, потом мы новый приказ выдадим – снять. Все при деле будешь.
Повесили. Вечером выходишь с командного пункта – антенные поля, как елки новогодние, сверкают. Красота! Правда, до Нового года не довисели неонки – снять приказали из полка, как демаскирующий фактор.
Гори, гори, моя звезда
Опять остался за командира роты, и еще вдобавок начались учения. Приехал посредник-майор, из корпуса, кажется. Начался облет позиций. Нас включили. Работаем, выдаем цели. Все при деле. Тут посредник подзывает меня и спрашивает: «Лейтенант, а ты получал кодограмму два нуля такую-то?»
Тут опять надо сделать лирическое отступление.
Кодограммы с номером, начинающимся с нуля, соответствовали грифу «секретно», а с двух нулей – «сов. секретно» (без права на убийство, как у Джеймса Бонда). Других кодограмм в армии не было. Нет, формально они (то есть несекретные) были, но их никто не отправлял, бо они где-то терялись, и спросить было не с кого. Посему, даже если в кодограмме было всего лишь распоряжение перекрасить бордюры на позиции из белого демаскирующего цвета в защитный цементный, то номер такой кодограммы однозначно начинался с нолика.
Вернемся теперь к майору с его вопросом. Во-первых, вопрос был явно задан в очень неподходящее время – шла боевая работа. А во-вторых, ведь на вопрос еще и отвечать надо. Ну я и попробовал ответить, типа сейчас секретчика вызовем и посмотрим. А секретчик – солдатик, который еще в боевом расчете на какой-то позиции (считывающий, кажется) был задействован. Следовательно, туда надо срочно кого-то другого пихать. Ну ладно, вызвали. Кодограмму два нуля такую-то нашли. Она только вчера пришла и говорилось в ней, что командный пункт отдельной роты ПВО (такой же, как у нас) сгорел, вся дежурная смена задохнулась. Ну и, дабы такого не повторилось впредь, распорядительная часть кодограммы требовала вывесить на пожарный щит дополнительную пожарную лопату и кирку.
И тут снова следует на лирику перейти.
Когда горит командный пункт (по сути своей – бетонный мешок), то лишняя лопата или кирка вряд ли чем помогут. Один раз я сам чуть не послужил причиной пожара, и именно на КП. Надо было пустить дополнительную подсветку на планшет. Под столом оперативного был трансформатор со свободной парой на шестьдесят вольт. Лампочка тоже была. Не было только свободного провода. Ну и я не придумал ничего лучшего, как пустить напряжение по кроссировочному проводу, которого в избытке имелось. Солдаты из него ручки и брелки плели, изоляция у него разноцветная была. Длина кроссировочного провода была ограничена, до планшета не хватало. Я скрутил концы, заизолировал изолентой, подключил к трасформатору, кнопке на столе и лампочке и был горд собой. Заработала оповещалка какая-то. Но в один прекрасный момент при нажатии на эту самую замечательную кнопку кабель начал гореть. Кнопку, конечно, отпустили, а кабель все равно горит. Рядом силовые кабели идут к ИКО, радиостанциям и так далее. Общего рубильника нет. Хорошо, что я и в этот момент был на КП. Схватил голыми руками свою горящую скрутку из кроссировочного провода и оторвал ее от трансформатора. Петрович, когда узнал про мое технологическое решение с кроссировочным проводом, долго головой качал и пальцем у виска крутил.
Опять к майору-посреднику вернемся. А лирика предшествующая была для объяснения моего скепсиса по отношению к требованиям кодограммы. Но лирика лирикой, а выполнять-то все равно надо. Я, правда, надеялся это на после учений отложить. Что, собственно, и попытался донести до посредника. Типа, товарищ майор, вы же видите – сейчас боевая работа идет. Как крутиться кончим, то и вывесим эти самые несчастные лопаты и кирки на пожарный щит.
Майора такой ответ почему-то совсем не устроил. Он начал орать, что ему плевать на нашу боевую работу, а вот на КП таком-то люди погибли, что надо срочно приказание кодограммы выполнить. Ты че, лейтенант, тра-та-та-та-та, не понимаешь, что ли? Да ты вообще, лейтенант, тра-та-та-та-та. Слушал я это, слушал, а потом выдал: «Ежели вы, товарищ майор, считаете, что я тра-та-та-та-та, то я считаю, что вы – тру-ту-ту-ту-ту». Тут майор на какое-то время вообще прифигел. Потом вроде рассосалось. учения те, кажется, один только день шли. Вечером мы выключились. Приказание кодограммы я выполнил, и даже после всего этого с майором тем мы самогон пили за успешное завершение учений и чуть ли не целовались.
Но картинка на этом не закончилась. Во-первых, потом я узнал, что майор этот был ответственным за пожарную безопасность в корпусе и, соответственно, в боевой работе был, извините, полный ноль (не от кодограммы). А во-вторых, приезжаю я как-то в полк, то ли за зарплатой роты, то ли за сеткой ПВО, и вижу в штабе объявление, что сегодня состоится суд чести младших офицеров, и моя фамилия в повестке числится – за нарушение субординации. Проще говоря, за то, что майора тру-ту-ту-ту-ту назвал, хотя он меня до этого минут пять тра-та-та-та-та кликал. Но это уже другая картинка.
Как надену портупею, все тупею и тупею
Что-то картинки последние у меня одинаково начинаются. Может, память уже заместилась или начало всегда было одно и то же, а уж дальше – куда фантазия вывезет? Но тут ж уж ничего не попишешь – начинать как-то надо. Со средины же (или с конца) нельзя.
Тоже какие-то учения идут, и посредник присутствует. Но не пожарник. Одно из заданий учений состояло в запитке радиостанций от внешнего автомобильного генератора абэшки. Не совсем понятно зачем, у нас и так вся рота при перебоях в гражданском электричестве могла от своих дизелей работать. Но зачем и почему – это не армейские вопросы. Приказали – надо выполнять. Помню, как тренировались мы с этой абэшкой и даже в нормативы укладывались. Кабели для подключения уже по позиции разбросаны, так что по команде и надо-то было всего лишь до агрегатика того добежать, за веревочку дернуть, чтобы движок завелся, а потом две полумуфты между собой соединить. И все. Задание выполнено. Вроде все просто, и тренировались не раз, но когда посредник выдал вводную: «Основной источник электропитания вышел из строя. Запитать радиостанцию от внешнего источника питания», – жизнь внесла в инструкции свои коррективы.
Я форварднул приказ солдату из своего взвода. Русскому, заметьте. Он бегом метнулся с КП его выполнять. Время идет, а питания нет. Минут пять уже прошло – результата нет. Прошу разрешения у посредника пойти проверить, в чем же дело. Меня отпускают. Когда еще поднимаюсь по лестнице с командного пункта, то уже слышу, что абэшка тарахтит, – значит, завелась. Дальше иду по кабелям к своему связному ЗИЛу. Подхожу к его распределительному щитку – и что же я вижу? Стоит мой солдатик рядом с этим щитком, вставил в его выходную полумуфту коловорот и… упорно его крутит (коловорот то бишь). Мозг отказывается понимать происходящее, но руки действуют, выбивают коловорот из крепко сжимающих его конечностей моего подчиненного. Раз движок работает, то в полумуфте уже есть напряжение. Я ору на солдата, пытаясь перекричать тарахтение абэшки: «Ты чего делаешь-то?». Он глядит на меня непонимающим взглядом, и отвечает: «Так ведь не лезет же, товарищ лейтенант!» «Что не лезет, куда не лезет?», – продолжаю орать я. «Разъем один в другой не лезет, там круглое, а там плоское», – удивленно отвечает боец.
Тут до меня доходит. Полумуфта эта соединительная сделана таким образом, что ее можно вставить только одним способом. Один штырь плоский, а второй круглый. Зачем так? Ну, наверное, чтобы ноль с фазой не перепутать. Обычно ноль, если мне память не изменяет, по корпусу шел. А может, просто при разработке станции только такие разъемы в наличии и имелись – да здесь это и не суть важно. Просто как же должен мозг работать, что, ежели не получается так вставить, вместо того чтобы просто повернуть разъем на сто восемьдесят градусов, побежать за инструментом и попытаться превратить плоское в круглое. И вроде парень русский, и даже в институте, кажется, учился. И на учениях мы этот норматив не раз отрабатывали. у меня этому есть только одно объяснение: когда человек долго находится в замкнутом пространстве с ограниченным составом людей, его окружающих, занимается одной и той же рутинной работой, то человек от этого резко тупеет. Мы, офицеры и прапорщики, после работы часть все-таки покидали, если не дежурили, а солдаты практически нет. увольнения раз в неделю, да это еще, если не провинился с прошлого раза. А некоторые солдаты вообще в увольнения не ходили. Когда у нас двое связистов-принимающих служили (то есть те, что морзянку знают и клепать на ней могут), то они дежурили круглосуточно, кажется – четыре часа через четыре. А по готовности вообще оба на КП прибывали, потому что две радиосети слушать надо было. Так и служили до дембеля. Вот они, тяготы и лишения воинской службы. Поэтому и других много случаев анекдотичных, когда свой палец в сцепку вместо железного штыря совали по соответствующей команде. Все это реальные примеры из жизни. Слава богу, не из моей.
Партизаны
В армии «партизанами» называли (да и сейчас, наверное, называют) гражданских, на военные сборы призванных. Цель таких мероприятий благая – восстановить у ранее отслуживших подзабытые навыки и, возможно, дать новые (ежели вооружение, например, сменилось). Цель-то благая, но… благими целями дорога сами знаете куда вымощена. После появления в части партизан часть эта становится практически неуправляемой. Почему? Да потому, что в отношении партизан у отцов-командиров нет ну никакого кнута. Солдат молодых еще можно испугать гауптвахтой или дисциплинарным батальоном, оставить без отпуска, затянуть с дембелем. А партизанам на все это чихать. Я даже не знаю, какой у них статус становится на момент сборов. Военнослужащий?
Да даже если… вряд ли кто такого бойца в дисбат отправит.
Не минула и нас чаша сия. Призвали к нам партизан. Первые дня два они обвыкали, ну а уж затем… Вечером все в зюзю, и не важно, есть командир в части или нет. Решили, что в зюзю, значит – в зюзю.