Ну очень мне тот приборчик понравился, особенно как я с ним еще и поработал. Загляденье просто. И стали у меня в голове мысли коварные зарождаться, как бы мне приборчик тот в категорию «личная собственность» перевести. Да и чего мыслям-то зарождаться, мозг, понимаешь, напрягать. Ведь нету это прибора в моем взводе роты нашей ну ни по каким документам. А раз нету, то с меня какой спрос? И сразу легко так на душе стало, спокойно.
А тут и время дембеля подкатило незаметно. Стал я акты передаточные оборудования взвода писать вместе с подчиненным своим прапорщиком Ульянычем. Составил акты в трех экземплярах: один – для роты, чтобы Ульяныч знал, что принял, второй – в батальон Тернопольский и еще один себе, на всякий случай. Приехал в батальон, пошел к связному начальству. Капитан там какой-то рулил, я его в первый раз видел. Посмотрел он ведомости и говорит: «Что ж ты, лейтенант, столько добра государственного профукал? Вот тут по бумагам моим у тебя вторая станция Р-140 в полном комплекте должна иметься, и антенны там, и прибор, и движки. А ты мне что за акты принес?» Я свою песню запел, что мне сто сороковую, вторая которая, вообще без документов привезли и в мое отсутствие. Капитан – свое, и еще вспомнил мне про полевку и антенны, сгоревшие на учениях под селом Воробиевка. В общем, по полной хотела меня Родина раскрутить. Делать нечего, пришлось и мне «вспомнить» про прибор, так мне понравившийся. Типа нашелся он уже после составления актов, и я его сюда в Тернополь привез, вот только поначалу подзабыл про него. Капитан немного смягчился, но линию свою гнул дальше. Так меня это все зае…, что я сказал любимую фразу нашего старлея Петровича: «Сколько той жизни осталось. Давайте, товарищ капитан, считайте уж, сколько я там Родине нашей должен остался». Капитан, потирая руки, повел меня в финчасть. Там местный прапорщик, недолго покрутив ручку арифмометра, выдал, что мне с отпускными и подъемными положено где-то рубликов 500 (точнее не помню), а за утраченную технику из этого вычтут порядка 270 рублей. «Да и ладно», – подумал я, сказав: «Где расписаться?» И тут в финчасть заглянул комбат.
Командира нашего Тернопольского батальона я до того видел раза два, мы же прежде Коростенскому полку подчинялись. Комбат имел чин майора и был плотно сбитым невысоким мужчиной лет тридцати пяти, в говорке нажимающим на «о», и очень жизнерадостным, в отличие от занудно-унылого капитана, его зама по связи, с которым я только что с полчаса бодался про якобы утраченное имущество роты. Майор, зайдя в финчасть, огляделся, увидел нас и спросил, обращаясь к связному капитану: «А чего это вы тут делаете?» Капитан, указывая рукой на меня, начал вещать своим заунывным голосом: «Да вот, старший лейтенант такой-то демобилизуется, а у него в имуществе закрепленном недостача, ну вот мы здесь и готовим ведомость на удержание из его отпускных». «А чего там у него не хватает-то?» – задал второй вопрос майор, и продолжил: «Дай-ка ведомость». Быстро пробежавшись по списку, комбат задал еще один вопрос капитану: «А ты чего, все это списать разве не можешь? Там из серьезного, только движок абэшка, да и то она уже свой срок, небось, отслужила?» Капитан опять начал своим пономарским голосом: «Да вы же знаете, товарищ майор, как это все сложно. Столько документов готовить». Тут комбат перебил своего связного зама: «Послушай, капитан, этот лейтенант, – тут он повернулся в мою сторону, и поправился: – этот старший лейтенант долг Родине в два года своей жизни молодой отдал. Границу, так сказать, стерег, а ты у него еще и деньги отобрать хочешь. Да ему вообще за все спасибо сказать надо». Дальше майор опять обернулся ко мне и продолжил уже в мой адрес: «Лейтенант, ты иди пока, погуляй часика два, а то мне тут с капитаном кое-какие вопросики порешать надо. Ну а потом заходи прямо в мой кабинет».
Я вышел из финчасти, а потом и просто из части через КПП, решил напоследок еще раз прогуляться по Тернополю, как майор порекомендовал. Настроение у меня поднялось, появились серьезные надежды, что отпускные я получу в полном объеме (хотя если б и вычли – катастрофой это бы для меня не стало). Тут – ба! Смотрю – магазин книжный, очень я их в ту пору жаловал. Зашел, в букинистическом отделе несколько книжек выбрал и купил. Потом думаю, надо же что-нибудь комбату подарить за его участие, даже если не выгорит с деньгами, то хотя бы за слова его – про спасибо мне за службу. А что, книга же, как тогда говорили, – лучший подарок. Вот ее и подарю. А может, все-таки надо было за коньячком сгонять? Но сейчас-то чего об этом жалеть… Выбрал я из купленных книг самую лучшую, как сейчас помню, – Брэдбери «Вино из одуванчиков». Даже немного жалко стало дарить, сам же ее еще не прочитал, но долг платежом красен. Решил подписать, а чего писать-то? Долго думал, и потом родилось простое: «Моему комбату: командиру и человеку». Песню группы «Любэ» про «батяню комбата» на тот момент еще поголовно не пели. Она появилась только пять лет спустя.
Через два часа я, как и договаривались, вошел в кабинет майора. Тот сказал, что с капитаном он вопрос утряс и я могу спокойно получать свои отпускные. Я поблагодарил его и подарил ту самую книжку Брэдбери. Майор сказал: «Спасибо», – и мы расстались, наверное, навсегда.
И пусть мне кто-нибудь после этого скажет, что в армии все командиры – козлы. Кто я был для этого майора? Никто! Мы виделись-то всего раза два-три, я к тому же еще и увольнялся, а он принял в моей судьбе участие.
А с другой стороны, чем я в ситуации с прибором оказался лучше некоторых прапорщиков, которые все со службы тянут? Ничем. Так что – не судите, да несудимы будете. Или: кто без греха, пусть первым в меня камень бросит.
Прощание с Красной армией
Прощание мое с Красной армией было долгим. Не отпускала она меня. Здесь даже не беру в расчет продолжительные бухаловки в роте, батальоне и уже на малой родине в кругу бывших корешей. Нет, речь идет о формальном переходе в статус гражданского человека из соответственно военного. И все, как всегда, из-за российского раздолбайства.
Призывался я в полк, что в Коростене стоял, его за время моей службы расформировать успели. Именно там мне в обмен на военный билет офицера запаса выдали более тонкую, но тоже зеленую книжицу с заголовком: «Удостоверение личности офицера». А увольнялся я уже из Тернопольского батальона, где мне первоначальную «ксиву» не выдали, а только подорожную и, наверное, еще какие-нибудь сопроводительные документы. А остальное, сказали, тебе в военкомате местном выправят. Я и поверил.
Приехал я в свой Калининград, подмосковный который. Просох немножко опосля отходняков или уже приходняков. И поперся в свой военкомат за настоящими документами истинно гражданского человека. А мне мой военный билет офицера запаса не выдают. Нетути у нас, говорят. Вы куда его сдавали? В полк, отвечаю. Ну, вот туда мы запрос и пошлем. Да его ж расформировали, я в ответ. Значит, в корпус отправим. Все как учили, по команде. А мне-то на работу устраиваться надоть, а без этого тагумента никуда не берут, даже дворником. Ничего не знаем, приходите завтря, в военкомате талдычат.
И завтра пришел, и послезавтра. Результат нулевой. Деньги уже заканчиваться стали, что Министерство обороны мне на дембель выдало, а я все в военкомат хожу безрезультатно. Стал их уже чуть ли не умолять хоть какой-нибудь дубликатик выдать, чтобы на работу устроиться. Но сначала тоже безрезультатно. Справедливости ради заметить стоит, что в конце концов выдали мне самый что ни на есть законный дубликат военного билета, но до того радостного дня много раз я о порог военкомата спотыкался.
И вот в один из таких безрадостных дней пришел я к майору, которому моя судьба на перепутье была вверена, а у него в кабинете еще какой-то перец сидит. Я типа извините, подожду. Но не тут-то было. Майор расцвел: заходи, брат, тебя только и ждем. Зашел. Майор мне: «Ну что, брат, работу нашел?» Я: «Да как найдешь-то, вы ж документа не даете, а без него никуда». «Не кручинься, – говорит майор, – поможем мы твоему горю. Вот как раз мужик этот, что сидит у меня, в ОБХСС людей служивых набирает». Для тех, кто не помнит или не знает, ОБХСС – это Отдел борьбы с хищениями социалистической собственности, милицейское подразделение, ныне почившее в бозе. «Вот ты до кого в армии дослужился, – продолжил майор. – До старлея? А в милиции сразу на звание выше получишь, да еще на майорскую должность тебя посадим. Ну а дальше уж вы продолжайте», – обратился майор к рекрутеру. Тот соловьем запел, как у них в ОБХСС все здорово: и оклады, и премии, и санатории, и садики, и романтика опять же, понимаешь. Пропел это мужик и стих, не иначе как в горле пересохло. Тут майор опять вмешался: «А вы, мужики, курите? – Мы оба кивнули. – Ну вот и идите, покурите, пообщайтесь про прелести милицейской службы в неформальной, так сказать, обстановке». Ну мы и пошли. Вышли, значит, закурили. Рекрутер молчит. Потом тихо так говорит: «Мужик, ты это, того, не ходи в ОБХСС. Я сам оттуда увольняюсь. Подставили меня капитально. Взятку подбросили. Еле от статьи отбрехался. Извини меня, мужик, мне набор служивых как дембельский аккорд поставили». Я помолчал какое-то время, а потом выдал: «Да я вроде ни в какие органы и не собирался».
Хотя эпизодик сей еще не был последним «прости» от Красной армии. Но про это как-нибудь в другой раз.
Последние приветы от Красной армии
Вернулся я, значится, из Красной армии, получил-таки свой злосчастный билет офицера запаса, устроился на работу в родную альма-матер. Сначала инженером НИРа (научно-исследовательская работа, понимаешь, не хухры-мухры). Потом меня, как подающего надежды, на преподавательскую работу перевели. Начал ассистентом кафедры, ну и за несколько лет дослужился до старшего преподавателя. Думал ли я, будучи простым советским лейтенантом, что стану «сеять разумное, доброе, вечное» в ведущем московском вузе? Нет, не думал и даже не гадал.
А Красная армия тем временем не дремала. Не забывала обо мне, родимом. Не прошло и полгода с моего дембеля, как меня в военкомат повесткой вызвали. Я даже не испугался. Думал, может, мой старый билет нашли или еще какие бумажки надо дооформить. Пришел, а мне говорят: «Старлей, на сборы поедешь». Я как стоял, так чуть ли не сел. Только и смог выдавить из себя: «Вы чего, мужики, ох… я только полгода, к