Ребёнок кивнул.
— Вот и чудесно. А теперь мы умоемся на ночь.
Она принесла из кухни пустой таз и нож, завёрнутый в полотенце. Поставила таз на пол, велела мальчику раздеться. Заодно разделась сама, чтобы не пачкать кровью платье. Мальчик, недоумённо оглядываясь на голую мать, снял с себя рубашку.
Вампирша оглядела его хрупкую фигурку.
«Крови-то в нём с напёрсток будет, тут и пить нечего, — думала она. — Да и мяса маловато, вдруг Зебубу не хватит?»
Она достала из вазочки в шкафу конфету и протянула малышу.
— Полакомись, свет мой ясный. И не надо плакать. Слезами ты разрываешь сердце своей бедной мамаши.
Ребёнок послушно взял конфету и сунул в рот.
Амалия наклонила его головку над тазом, незаметно достала нож и полоснула по тонкой шее. Тельце ребёнка вздрогнуло, в таз брызнула кровь. Изо рта умирающего выскочила карамелька. Амалия ещё четверть часа массировала холодеющий трупик, выдавливая питательную жидкость. Красная струйка становилась всё тоньше, наконец она прервалась, зачастили капли, потом и их вереница поредела… Выжав в таз всё что можно, Амалия прильнула к ране ртом и высосала остатки.
Убедившись, что трупик совершенно обескровлен, она приступила к главному удовольствию: взяла таз обеими руками и осторожно, боясь пролить хоть каплю, принялась пить. Сначала тянула медленно, смакуя, потом не удержалась и выпила всё залпом.
Таз ещё не успел опустеть, как Амалия закашлялась, выпустила таз из рук. Он с грохотом упал и забрызгал кровью пол и саму вампиршу — Амалия подавилась карамелькой…
Задыхаясь, кашляя, давясь, выпучив глаза, вампирша покатилась по полу. Наконец догадалась сунуть себе в глотку два пальца и вызвать рвоту. Вместе с выблеванной кровью выскочила конфета. Вампирша с ненавистью треснула по ней кулаком. Потом она долго ползала на четвереньках, слизывая кровь с грязного пола.
Покончив с кровавой лужей, она принялась за разделку трупика. Разыскала в доме топор и отрубила руки, ноги, голову. Разрубила грудную клетку и выдернула печень, кишки и сердце. Всё это, пачкаясь в крови и слизывая её с рук, она уложила в две большие полиэтиленовые сумки. Только тогда позволила себе передохнуть.
Однако долго отдыхать было нельзя: время близилось к полуночи. Приходилось торопиться, если она хотела встретиться с ведьмой.
Глава седьмая (2),в которой Амалия и некий директор крематория наперебой говорят с демоном-провидцем
Была глухая ночь, завывал ветер и в небе плескали зарницы, когда Амалия с сумками вышла из таисьиного дома.
Безлюдная улица вывела её на окраину города. Шлёпая по грязи просёлочной дороги, Амалия направилась к темнеющему в отдалении лесу. Последний городской фонарь остался позади и утонул во мраке; Амалию со всех сторон обступила темнота. Видевшая в ней превосходно, она двинулась в самую чащу. Где-то впереди глухо заухал филин. Амалия остановилась, прислушалась к его зловещему крику и решительно направилась в ту же сторону.
Всё чаще вспыхивали зарницы. В их жутком белом огне лес преображался. Корявый пень оказывался уродливым осьминогом, шевелящим щупальцами, а из кустов высовывались отвратительные рожи. Едва заметную тропу, на которую вышла Амалия, пересёк белый карлик в мохнатой шубе, с мешком на спине. Он оглянулся на Амалию, недобро сверкнули его красные глаза, и в следующий миг он сгинул в темноте. Тараканоподобное страшилище медленно выбиралось из зарослей, но тут полыхнула зарница, и оно в ужасе замерло, раскинув лапы.
Лес становился всё глуше, страшнее. Невидимые днём твари в великом множестве повыползали на его тропы и поляны. Вереницами проходили непогребённые мертвецы. Среди них особенно много было солдат в проломленных касках и пробитых пулями шинелях. В ветвях деревьев с шелестом порхали летучие мыши, сверкая во тьме угольками глаз, похожие на крылатых чёртиков. В траве деловито копошились волосатые уродцы — целый народец карликовых леших и лешачих. Они выныривали прямо из-под ног Амалии и спешили куда-то по своим непонятным делам. Проносились и бесплотные белые сущности, своими очертаниями похожие на людей. Это неутолённые души смертных слетались водить хороводы. Графиня подумала, что не так ли давно она сама в такую же ночь вырывалась из склепа и белым призраком прилетала сюда, чтобы отвлечься от тоски в безумной пляске.
Крик филина прозвучал совсем близко. Амалия метнулась на него и, продравшись сквозь заросли, очутилась на круглой поляне. На её краю возвышалась иссечённая молниями старая сосна, в корнях которой тускло горел огонёк. При появлении вампирши из пещерки под сосной высунулась маленькая голова с растрёпанными космами, а потом показалась и вся ведьма: сгорбленная, с бледным лицом и тёмными запавшими глазами.
— А-а, Амалия, родненькая, пришла-таки! — загнусавила старуха, осклабившись в довольной ухмылке. — Вот видишь, всё случилось так, как я тебе предсказывала. А ты не верила старой Шепочихе, даже слушать не хотела…
— Я принесла всё, что ты просила, — глухо проговорила вампирша. — Веди меня к демону, я должна узнать заклинание.
— Давай скорей, — ведьма в нетерпении протянула свои короткие ручки.
Амалия достала из сумки печень и швырнула ей. Та на лету поймала лакомство.
— Сердце потом, — сказала вампирша. — После того, как выполнишь обещанное.
— Для тебя сделаю всё, что в моих силах, красавица, — ответила ведьма.
Она юркнула к себе в нору и скоро вернулась. Выпрямилась во весь рост, потянулась сладко. Амалии подумалось, что Шепочиха всё-таки больше похожа на крысу, чем на человека. Тело её покрывала свалявшаяся шерсть, руки и ноги были короткими, с коготками, позади тянулся длинный хвост. Особенно усиливало сходство с крысой вытянутое вперёд и заканчивающееся острым носом лицо.
Ведьма смотрела на Амалию, сложив на груди ручки.
— А что, родненькая, страшно ведь пить людскую кровушку?
— Страшно, — призналась Амалия. — А потом приходится убегать, прятаться, бояться всего и всех… Чувствую — ещё месяц такой жизни, и убьют меня…
— Убьют, убьют, — закивала ведьма, — как есть убьют, и вернёшься ты на долгие годы в тёмный склеп, к своим старым косточкам…
— Это ужас! — вскричала Амалия. — Я не хочу после смерти снова превратиться в призрака! Я хочу жить и умереть как все люди, и никогда больше не возвращаться в склеп!
— Ах, как я тебя понимаю, родненькая… Но с такой сильной тягой к крови тебе недолго оставаться среди живых, недолго… Идём же к Зебуб-Баалю, пока ещё не пропели первые петухи, он скажет, что тебе делать…
Они зашагали сквозь лес: впереди ведьма, за ней Амалия, нагруженная сумками.
— Кинешь ему кусочек ребёночка, — говорила ведьма. — Старый Зебуб слопает его и начнёт вещать, а когда замолчит, кинешь ему ещё кусочек… Так, кусочек за кусочком, он и откроет тебе заклинание…
— Мне необходимо его узнать, — отвечала Амалия. — Больше всего на свете я не хочу возвращаться в склеп…
Они прошли по заброшенному лесному кладбищу. Вокруг них то тут, то там начинала шевелиться земля; вспухали бугорки, из которых высовывались костлявые руки; иногда показывался череп, поводивший пустыми глазницами. За деревьями сверкали чьи-то красные глаза, двигались тени, вспархивали стайки каких-то крылатых уродцев, встревоженных зарницами…
С боковой тропы к путницам вышел полный лысый мужчина в костюме, без галстука, в расстёгнутой на груди рубашке. Он пыхтел и сгибался под тяжестью увесистой сумки. Принюхавшись, Амалия поняла, что это простой смертный, и ей вдруг захотелось попробовать кровушки. Но ведьма цыкнула на неё, и вампирша поняла, что сейчас об этом думать не следует.
— Я правильно иду? — обратился мужчина к Шепочихе. — Зебуб-Бааль там?
— Там, там, касатик, — откликнулась ведьма. — Идём с нами, он всё тебе расскажет…
Вскоре лес поредел и под ногами захлюпало. Они вышли на болото. Дальше пришлось идти по кочкам. Амалия, прекрасно видевшая в темноте, ставила ноги куда надо, а вот толстяку приходилось хуже. Он несколько раз срывался с кочек и уходил в жижу по колено, а то и глубже.
— Сумку не вырони, — твердила ему Шепочиха. — Без угощения Зебуб говорить с тобой не станет.
— Нежнейшее детское мясо, филейные части… — пыхтя, отвечал толстяк. — Провидец будет доволен…
Ведьма шепнула своей спутнице, что это важная птица, директор крематория в областном городе, а в сумке у него — куски двух погибших детей, которых привезли к нему на сжигание. По-совместительству он подпольный цеховик, руководит пошивочным предприятием, которое изготовляет джинсы. У Зебуба он хочет узнать, что будет со страной и с его коммерцией, разрешат ли частную собственность или прихлопнут.
Амалия удивлялась, как можно интересоваться такими ничтожными пустяками, когда впереди вечность. Если бы толстяк знал, что его жизнь пролетит как одно мгновение, то думал бы не о житейской суете, а совсем о другом…
Они остановились. Болотная поверхность перед ними двигалась и шла круговыми волнами. Там, откуда эти волны исходили, появился округлый бугор. Он понемногу вырастал, выдавливаясь из болотной жижи, и вдруг Амалия поняла, что это не бугор, а огромная голова.
Хлёсткие плети молний почти не гасли, и не умолкали громовые раскаты. Округлая бородавчатая, покрытая болотной водорослью громадная голова Зебуб-Бааля медленно вырастала из жижи, озаряемая призрачным белым светом. Показались небольшие, широко расставленные глаза, мясистый нос с крупными ноздрями, наконец в болоте забулькало и из жижи выпростался длинный тонкогубый рот, который беспрерывно шевелился, чмокал и словно отплёвывался.
Голова демона вышла из болота не полностью; если предположить, что она круглая, то показалась лишь её верхняя половина. Глаза раскрылись. Зрачки, позыркав по сторонам, уставились на пришедших.
— Сперва голову ему кинь, — велела ведьма Амалии. — Тогда он заговорит с тобой.
Амалия извлекла из сумки голову ребёнка и швырнула демону, целя ему в рот. Попала, однако, в нос. Брошенная голова отскочила, но тотчас изо рта высунулся длинный, как у насекомого, язык, стремительно, на лету, подхватил голову и отправил в пасть. Челюсти задвигались, послышался чавкающий звук.