- Угу. Настроение, челнок... Что ж, логично...
- Простите, я опять не понял.
- Не обращайте внимания, это я размышляю вслух.
Комитетчик поднялся и распахнул окно. Юра мельком подумал, что не видел на фасаде решёток. Хозяева, похоже, не опасаются, что какой-нибудь фигурант, доведённый на допросе до ручки, сиганёт через подоконник. Из чего, очевидно, следует, что либо фигуранты, либо допросы нынче пошли не те. Впрочем, может, стекло бронированное, или работает хитрое защитное поле, изобретённое втихомолку...
- А за эти два дня, - спросил Фархутдинов, выпустив за окно струйку сигаретного дыма, - клеймо себя ещё проявляло?
- Заболело, когда Тоню впервые встретил. Потом на скале, хотя уже не так сильно. Что это означает?
- Я бы ответил, что мать-история обратила на вас внимание, хотя и понимаю, что подобная фраза несколько диссонирует с обстановкой, - он небрежно обвёл рукой модерный интерьер кабинета. - Да, Юрий, вас 'заклеймили' не мы, а более... гм... стихийная сила. Мы мало понимаем её природу, но иногда имеем возможность пронаблюдать, к чему приводит её активность.
- К чему же, например?
- Вот, - комитетчик ткнул пальцем в окно, за которым раскинулся предпраздничный город. - Страна живёт и смотрит на звезды, хотя могло быть, поверьте, гораздо хуже.
- То есть результат - те самые чудеса, о которых вы говорили?
- Да, если вам больше нравится это слово.
Теперь уже Юра взял паузу. Мрачно допил лимонад, пытаясь осмыслить то, что услышал, потом пробурчал:
- Тогда повторю свой главный вопрос. Почему я? И что мне теперь со всем этим делать?
- Давайте прикинем. Значит, вы говорите, клеймо проявило себя позавчера, плюс вчера в горах...
- И ещё сегодня, - нехотя сказал Юра, - только я не уверен, что это тоже считается. Это вроде как сон был, кошмар под утро.
- Кошмар? Припомните, пожалуйста, детали.
- Ну, я проснулся рано. И вижу - с балкона идут какие-то трое. Лиц не разобрать, глаза - провалы чёрные, жуткое впечатление. Я лежу, шевельнуться не могу, они смотрят... Собственно, всё. Потом будильник зазвонил, и они исчезли.
- Они что-нибудь спрашивали у вас? Пытались что-то узнать?
- Нет, молчали. Только разглядывали, как будто под микроскопом.
- Вы точно уверены, кто это случилось ещё до звонка будильника?
- Ну, в принципе, да. Говорю же, звон меня разбудил. А почему вы спрашиваете?
- Так, на всякий случай, перестраховка. Юрий, я вас попрошу на будущее - если снова придут химеры...
Он сбился на полуслове, прислушиваясь к чему-то. Спустя мгновение Юра тоже уловил тонкий писк, а в кабинете сгустился сумрак.
***
Фархутдинов застыл, опершись на подоконник. Клубы сигаретного дыма неподвижно повисли в воздухе, небо над городом из лазурного стало кобальтовым, позолота на тополиных кронах будто потемнела от времени. Белая оконная рама выделялась на этом фоне с неестественной, болезненной резкостью. Казалось, кто-то (наверное, тот самый режиссёр-абсурдист, что издевался над первокурсником в последние двое суток) сделал стоп-кадр и обработал его в фоторедакторе, играя с красками и полутонами.
Потом наваждение схлынуло.
- Юрий, - спокойно произнёс комитетчик, - прошу меня извинить, но нашу беседу придётся продолжить позже.
- Вы издеваетесь? - прозвучало несколько истерично, но сдерживаться уже не было сил. - Вызвали, а теперь выгоняете?
- Обстоятельства изменились. Вы же сами только что наблюдали.
- Так объясните, в конце концов! Откуда эти световые эффекты? Что они значат? Прямо как позавчера, на балконе. И что это за химеры, про которых вы...
- Пожалуйста, Юрий, не надо, - попросил собеседник мягко. - Сейчас разумнее сделать паузу.
- Да что вообще происходит?!
- Пока, к счастью, ничего страшного. Мы не попали в фокус.
- В фокус? Товарищ Фархутдинов, простите, но меня от этих загадок уже тошнит, - Самохин поднялся. - Вы говорили - дело добровольное? Ладно, ловлю вас на слове, больше можете не звонить.
Эта тирада, однако, не произвела впечатления на хозяина кабинета. Присев на подоконник, он скрестил руки на груди и сказал:
- Вы правы, в ближайшее время звонки излишни. Вы услышали и усвоили вполне достаточно для того, чтобы сделать правильный вывод. Время терпит, у нас есть фора. Они шарят почти вслепую, не видят вас наяву.
- Они - это те, безликие? Что значит 'шарят'? Можно, наконец, без метафор?
- Нет, Юрий, уже нельзя, - ответил комитетчик серьёзно, - в том-то и сложность. Я попытался говорить прямым текстом, и вы видели результат. Слово материально, иногда иносказание и умолчание - лучший способ защиты.
- Значит, мы в опасности?
- Пока, повторяю, ничего страшного. Большего сказать не могу. И поверьте - мне эта ситуация нравится ещё меньше, чем вам. Я то и дело вынужден самоустраняться и наблюдать, отдав инициативу неопытному подростку.
- Я не подросток! Учусь в университете, если вы не заметили!
- Что ж, - Фархутдинов улыбнулся, - это несколько обнадёживает. До свидания, Юрий. И, прошу вас, тщательно обдумайте всё, что я вам сказал.
Выходя, студент хотел хлопнуть дверью, но механизм-доводчик притворил её плавно, без малейшего шума. Дед в вестибюле проводил визитёра неприязненным взглядом - жалел, очевидно, что тот успел уйти вовремя, пока действует пропуск, и группу захвата вызывать не придётся.
Улица шумела всё так же многоголосо и беззаботно. Юра, подойдя к торговому автомату, взял баночку газировки и стал под деревом, чтобы солнце не светило в глаза. Злость отползала медленно, неохотно. Общение с махинатором из 'конторы' в очередной раз не принесло ответов по существу. То есть кое-какие ответы вроде бы прозвучали, но картина в результате запуталась ещё больше.
Возвращаться на лекции не тянуло. Позвонить Тоне? Она, скорее всего, уже укатила на электричке домой. На баскетбол, где можно выпустить пар, идти ещё рано - до тренировки три часа с гаком. Чем прикажете заниматься?
С ближайшего перекрёстка донеслась залихватски-звонкая трель. Из-за угла показался трамвайчик - красно-жёлтый, как осень, подчёркнуто старомодный. Ещё один заботливо сохранённый анахронизм, который с утра до вечера поднимает настроение горожанам.
Юра пробежался до остановки и вскочил на подножку. Устроившись на пластиковом сиденье, перевёл дух. Он не обратил внимания на номер маршрута, но так было даже лучше - пусть везёт наугад.
Как обычно, мерная смена пейзажей за окнами подействовала на него успокаивающе. Ум перестал генерировать нецензурные выражения в адрес товарища Фархутдинова, и постепенно удалось, абстрагируясь от эмоций, вычленить главные пункты не столь уж длинного разговора.
Итак, в Комитете знают про клеймо на ладони, но сваливают всё не некую 'стихийную силу'. С ней как-то связаны 'чудеса'.
Далее. Комитетчик не удивился, услышав про безликих из утреннего кошмара. Обозвал их химерами.
Этих 'химер' нельзя упоминать вслух. Иначе они скоро 'нашарят' Юру, и всё станет очень-очень хреново. Но у нас - какое счастье! - есть фора, а значит, бравый комсомолец Самохин как-нибудь разберётся...
Или всё-таки оставить сарказм и воспринять слова чекиста всерьёз?
Как-то пока не очень выходит, но попробуем.
Если следовать этой логике, 'стихия' - за нас, а 'химеры' - против.
Комитет при поддержке 'стихийной силы' и примкнувшего к ней Самохина ищет дорогу к звёздам. 'Химеры' пытаются помешать. Почему? Кто они такие вообще?
Фархутдинов вчера разглагольствовал о пришельцах...
Нет, стоп. Иначе получится голливудский ужастик - коварные инопланетные гады гнобят прогрессивное человечество.
С другой стороны, кто сказал, что пришельцы будут обязательно белыми и пушистыми? Нам, конечно, хочется верить, что на галактическую арену выходят исключительно те, что построил коммунизм дома. 'Великое кольцо', все дела. Но реальность - на то и реальность, чтобы отличаться от сказки...
Трамвай уносил его на окраину. Змей-гора придвинулась ближе; на склонах, поросших лесом, проявились детали - проплешины, выступы, пологие впадины. Впрочем, с этого бока гора смотрелась довольно благообразно - уродливый шрам карьера остался на другой стороне.
Объявили конечную остановку. Самохин вылез и проследил, как нарядный вагончик, миновав разворотный круг, уходит в обратный путь. Район был тихий и сонный, в пределах видимости имелись частные домики с двускатными крышами, стоянка для 'черепашек' и маленькая пекарня.
В животе заурчало, и Юра вспомнил, что ещё не обедал.
В пекарне было жарко и сдобно. Призывно румянились плюшки, калачи и прочие кренделя. Он замешкался, не зная, что выбрать, но тут мужик в белом фартуке вынес деревянный поддон с новой порцией пшеничного хлеба. Обычные 'кирпичи', неказистые и невзрачные, источали настолько одуряющий запах, что Юра чуть не захлебнулся слюной. Взял целую буханку - ещё горячую, хрустящую, но податливую. Вышел на улицу и сразу же оторвал огромный кусок; стоял, забыв обо всем, и вгрызался в золотистую корочку, в пористую белую мякоть. Может, дело было в недавнем стрессе, а может, в чем-то ещё, но в этот момент казалось, что он ничего вкуснее не ел. Живот наполнялся, в голове была блаженная пустота, а 'химеры' и остальные братья по разуму благоговейно ждали где-то на высокой орбите.
Добив последнюю горбушку, он крякнул и вздохнул полной грудью. Настроение улучшалось, теперь оставалось дождаться следующего трамвая, чтобы вернуться туда, откуда приехал.
Но трамвая всё не было. Юра лениво бродил вдоль рельсов, разглядывая дома, прочёл название улицы, уводившей дальше за город: Тепличная. Остановился, задумавшись. Что-то зашевелилось в памяти, хотя он знал совершенно точно, что прежде не был в этом районе. Или это было не здесь, а в том, другом Медноярске, который заливает дождём?
Да, скорее всего - мелькнуло в последнем сне, но наутро забылось. Жаль.
Было бы неплохо изобрести какой-нибудь способ, чтобы запоминать дождливые сновидения не фрагментарно, а целиком, от и до. Поскольку есть ощущение, что они несут в себе какую-то информацию, способную пригодиться и наяву.