— Так точно!
Когда дверь за мной закрылась, я услышал, как он вслух ругался по-белорусски:
— Вот гад! Дирижёр нашёлся грёбаный из японского дома престарелых! Кто из нас руководитель группы «Блэк из уайт» — он или я?
А я оправился назад к Джанис, которая в это время как раз сушила волосы феном, и сказал ей:
— Вот видишь! Джимми пришлось проглотить, что он сегодня всего лишь вторая скрипка.
— Ты к нему очень суров, — сказала она — Не забывай, в конце концов, что это он научил тебя музыке.
У двери позвонили. Это были Чак и Арихуа.
— Хай! — сказал мой друг. — Извините нас за опоздание! Мы прокололись и меняли колесо. И это в самоновейшем автомобиле, только вчера купленном!
— Замечательная придумка для оправдания, но это неважно. Время ещё есть — пока мы там всё установим и немножко сыграемся. Раньше девяти рок-н-ролл не начнётся.
— Сердечные поздравления, Тео! — сказала Арихуа. — Ты у нас рок-звезда!
— Это неплохо кормит, — соврал я.
Кореянка регулярно поджаривалась в солярии, но у неё был писклявый голосок, который я терпеть не мог и свихнулся бы, если бы мне пришлось слышать его постоянно.
Она работала в эксклюзивном отеле «Четыре сезона» на ресепшен и в свои двадцать четыре года, судя по всему, имела только одну проблему: как бы ей ещё похорошеть.
Новый экипаж Чака был фургоном. В нём хватило места для наших боксов, усилителя и инструментов.
Бэбифейс решил отправиться пешком, а дядя Джимми расположился со своими кабелями на заднем сиденье и потел всеми порами. Он жестоко страдал оттого, что в этот вечер ничего не решает. Я, наверное, садист, но мне и впрямь доставляло удовольствие, что на сей раз лидер группы — я.
— А где же сядем мы с Джанис? — спросил я у него. — Подвинься немного, старый!
Через несколько минут мы припарковались перед «Бер дэнс», где нас уже поджидали Биг Эппл и Джинджер.
— Вовремя приехали! — сказали они.
— Да, да, — подтвердил я. — А что с моим гонораром?
Когда мы с Джимми начали устанавливать свою аппаратуру, бар был уже наполовину заполнен. Время от времени я подходил к стойке, целовал Джанис, заказывал для моего дяди новое пиво и слушал, как Арихуа безостановочно болтает про свою работу в отеле. Насколько во всей этой суматохе я успел заметить, Джанис слушала её во все уши. Чак сидел со своим напитком немного в стороне и молча пялился на грудастую барменшу. Да, думал я, намечается хорошенький вечерок.
Сразу после девяти, когда притащился Бэбифейс и уселся за стол перед самой сценой, я ещё раз напомнил моему дяде:
— Ты лишь аккомпанируешь мне, и держись как можно дальше от твоих польских ритмов. Играй только что-то вменяемое — на органе! Тапа-тапа-тап! Понятно?
После этого я сделал короткое вступление от имени новых владельцев бара и крикнул в микрофон:
— Люди! А мы — «Вонючие ноги»! Да!
Яка-така… Яка-така… Яка-така… Яка-така….
Яка-така…. Яка-така…
Я начал и выдал всё, что имел в запасе: «Road Ladies» Заппы, Уильяма Кларка, «Когда я был мальчишкой» Брейкаута и свои собственные песни. Дядя Джимми немного отставал, хотя всё больше и больше подчинялся моему блюзу: рот его был широко раскрыт, как в «Принцессе Манор». Я улыбался ему, беззаботно продолжал петь, на десерт сервировал соло, и лишь заметив, как Бэбифейс ритмично покачивает ногой, я вдруг обнаружил, что люди в полном экстазе. Они неистовствовали и вопили:
— Эй! Даёшь «Месть Чанги!» Хотим «Месть Чанги»!
Колоссальный подъём в «Бер дэнс» повлёк за собой некоторые последствия: Биг Эппл и Джинджер наняли нас как группу «Вонючие ноги» в качестве постоянного банда. Они ангажировали нас на два раза в месяц — всегда по средам. Мой дядя смог наконец снова немного надстроить свой пивной бюджет.
Но и Джанис не ушла оттуда с пустыми руками. Она подружилась с мисс Корея и благодаря её рекомендации получила работу в интернациональной команде уборщиц отеля «Четыре сезона» на полставки, и в мае она уже приступила к работе.
После своего первого рабочего дня Джанис убеждала меня вечером в постели:
— Это только для начала, правда. Чтобы у меня хоть что-то было. Да ведь? Наверняка найдутся постояльцы, которые, может быть, захотят побаловать себя массажем.
Так она стала уборщицей — после нескольких ступеней медитации и просветления, после космических оргазмов… И почему я не миллионер или хотя бы не босс семейного предприятия с традициями?! Производил бы, допустим, ластики, фирма «Бакер и сын»… Я не мог выдавать ей чеки со щедрыми суммами, не мог профинансировать открытие её массажного салона, не мог даже послать её отцу компакт-диск с записями моей группы. И что я за неудачливый такой землянин, который лишь бренчит от случая к случаю на гитаре то тут, то там за сотню и при этом ещё изображает из себя профи! Какими такими качествами обладают другие? Чего недостаёт мне? Интеллекта? Одарённости? Связей? Божьего благословения? Или просто куража? Я полагал, всё дело в последнем. Мне не хватало куража, уж это точно. Поганого куража и чуточку интереса к домам мебели, домам автомобилей, домам одежды, домам на одну семью, может, даже домам больных и домам мёртвых. Я понял: «Тео, у тебя нет честолюбия и интереса ко всем домам, которые ежедневно вырастают из земли во всех уголках мира, и поэтому ты стал плиточником и паркетчиком, чтобы через некоторое время вообще превратиться в самое обыкновенное земноводное».
— Джанис, — сказал я, — ты права. Во мне слишком много огня. Уж слишком много огня! Ты же мне в Банфе поставила задачу думать поземному. Но как это сделать? Что это значит — по-земному?
— Спи, Тео! — сказала она. — Ты снова горишь, как нефтяная скважина.
Я зарылся в подушку, обнял Джанис и заснул.
В то время, как я ещё целый месяц май мучился с моей закупоренной жизненной установкой, с моим дезинтересом к бесконечному множеству домов, которые человек возводил и снова рушил, мне однажды позвонил Чак и сказал:
— Ты должен оказать мне одну услугу.
— Какую? — спросил я.
— Сегодня вечером я собираюсь выйти, но не один.
— Ну да, естественно, но в чём же проблема, а?
— Нет, я не с Арихуа. С американкой.
— Чего?!
— Я условился с чудо-бюстом из «Бер дэнс», ну, барменша, помнишь? Я у неё ночую.
— Чак! Не надо! Ты не должен так поступать с Арихуа. Ты снова устроишь кровавую бойню. А у тебя в подвале и без того хватает трупов!
— Ах, да я и без тебя знаю! Но эта грудь… Просто сил нет! Я ничего не могу с собой поделать…
— Тебе придётся выбирать между Кореей и американским чудо-бюстом.
— Я не могу! Слушай меня внимательно. Если Арихуа когда-нибудь спросит тебя, просто скажешь ей: «Да, мы с Чаком…»
— «…уезжали, — продолжил я за него. — Мы перегоняли из Онтарио машину — настоящий высший класс, „ламборджини" семьдесят восьмого года выпуска, кожа, кондишн, двенадцать цилиндров, и нам пришлось переночевать в мотеле». Чак! В эту галиматью ты и сам бы не поверил! А что я скажу Джанис?
— Ну, так и скажешь: мол, поездка в Онтарио…
— Ты не в своём уме! Не ночевать же мне на улице в картонной коробке!
— Не-е, только не это! Ты переночуешь в мотеле! Тео, я прошу тебя. Пойми же… Только один раз!
— Ах, чтоб тебе! О'кей, О'кей!
Я положил трубку. Мне придётся врать Джанис, а уж этого мне совсем не хотелось, тем более из-за какой-то силиконовой куклы. При одной мысли о грязном мотеле для супружеских измен и о том, что я сам должен совершить что-то вроде измены, мне стало дурно. Как раз в то время, когда у нас с Джанис всё так чудесно складывалось и шло по нарастающей. Я испытывал сильное желание убить моего друга или хотя бы растерзать его на тысячу кусков. Я злился и на самого себя за то, что так легкомысленно согласился оказать поддержку Чаку с его американским проектом «Чудо-бюст».
Нет, подумал я, не поеду я в этот поганый мотель.
— Джанис! — позвал я.
Она пришла, и я рассказал ей о звонке Чака.
— Только прошу тебя! Ни слова не говори Арихуа! — сказал я. — Иначе мне кранты!
— Тео, Чак попросил об одолжении тебя, а не меня. И какое отношение я имею к вашей дурацкой сделке?
— Ты не знаешь Чака. Он ничего не может с собой поделать. Просто уж он такой.
— Ах, бедняга! Его можно только пожалеть!
У нас завязалась дискуссия, которая зашла в тупик — несмотря на две бутылки вина и ночь, которую мы оба не так скоро забудем.
И на следующий день Джанис снова не дала мне себя переубедить. Она успокоила меня своей женской дипломатией:
— Сама я ничего не буду говорить Арихуа, но если она спросит меня об этом деле конкретно, я не смогу молчать. Для этого я к ней слишком хорошо отношусь.
— Мы были в Онтарио, Джанис. Помни об этом, — сказал я, но мысленно уже готовил себя к битве, которая была мне, собственно говоря, не по плечу.
Вечером я говорил с Чаком по телефону и заверил его, что выполню нашу договорённость. И он, дурак, пожелал даже оплатить мой ночлег в мотеле, а я, дурак, даже назвал ему цену.
Мы все сообща заложили мину замедленного действия.
Был июнь, и бомба продолжала себе спокойно тикать.
У дяди Джимми были другие заботы. Он вознамерился подать документы на оформление профессиональной нетрудоспособности. Он сказал, что ему есть что предъявить канадскому правительству, что у него есть чрезвычайно важные основания и что скоро он будет считаться инвалидом, необратимо пострадавшим на поприще капиталистического хозяйства.
— С моим двигательным аппаратом полная труба, ему крышка, — сказал он. — Это профессиональная терминология. По мне сразу видно, что я не симулянт, — они только такой язык и понимают! А ведь подумать только: надо стать калекой, для того чтобы наконец жить по-человечески! Просто оторопь берёт! И ведь я ничего особенного не требую, мне только и нужно, что выпить что - нибудь приличное и иногда съесть котлету!
И больше ничего! А уж бога и бессмертие я и сам могу себе состряпать!