– Молодец!
– Что?
– Я говорю: «Молодец».
– Почему?
– Потому, – ответил лорд Икенхем.
Герцог над этим подумал и, видимо, согласился.
– В общем, Хорес принял его за своего приятеля. Ладно. Со всяким случается. Но вы слушайте дальше. Если ваш Бёрнс думает, что «Лох Ломонда» – это приличные слова, он сам псих. Хотя что сюда еще сунуть?
– Вы сказали, чтобы я слушал дальше?
– А? Да-да, сейчас. Только кретин… Да, так дальше. Входит Конни с вашей дочерью. Красавица.
– Я не видел леди Констанс.
– Ваша дочь.
– О да! Ее зовут Гвендолин.
– Так она и сказала. Но Хорес заорал: «Полли!»
– Полли?
– Да. «Привет, Полли!»
– Вероятно, – предположил лорд Икенхем, – он принял ее за какую-то Полли.
– Именно. Я тоже так подумал. Сами понимаете, мне стало не по себе. Один такой ляп – еще туда-сюда. Но целых два за две минуты!.. Я подозревал, что с Хоресом неладно с тех самых пор, как он после кори вымахал футов до восьми. Если мозги так далеко от сердца, легко ли им работать? Пока еще кровь до них доберется… Ну вот. – С этими словами герцог вошел в холл. – Эй, где вы все? Наверное, одеваются. Вы и сами хотите переодеться. Я вас провожу. Вам отвели Алую комнату. Ванная – в конце коридора. Да, что я говорил? А, вот! Я беспокоился за Хореса. В конце концов, сын моего покойного брата, да еще такой длинный, не может быть здоров. Я вспомнил, как он говорил мне, что видел Бакстера на карнавале, и догадался: да у него… как это, забыл название?
– Вы имеете в виду диатез сублунарной медулы?
– Именно. Теперь я понимаю, почему эта девица расторгла помолвку. Кому нужен псих вместо мужа? Хотя где другого найдешь… Вот ваша комната. Вы уж постарайтесь, сделайте что-нибудь.
– С удовольствием. Вымоюсь – и займусь им.
– Тогда я его к вам пошлю. Это же сумасшедший дом! Тут – он, там – Эмсворт, Бошем, еще этот тип свистит… Никаких сил не хватит!
Герцог ушел, граф направился в ванную, прихватив любимую губку Голубку. Когда он вернулся, Хорес подходил к его двери. Две черты привлекали в нем внимание – нос Данстаблов (отец) и большие оленьи глаза Хилсбери-Хепвортов (мать). Сейчас кончик носа по-кроличьи двигался, а в глазах мерцал непритворный ужас, словно у Макбета в сцене с духом Банко.
Недавние события потрясли душу Хореса. Он давно и твердо знал, что дядя его – один из виднейших психопатов, а потому боялся не только наследственности, но и прямой заразы. Двойная галлюцинация вконец расстроила его, и он охотно направился к такому светилу, как сэр Родерик Глоссоп.
Однако и тут поджидала галлюцинация. Человек в купальном халате как две капли воды походил на графа Икенхема, дядю его невесты, хотя быть им не мог, поскольку: а) в Алой комнате поселился сэр Родерик и б) тот улыбался с вежливым любопытством, явно не зная, кто перед ним такой.
Наконец несчастный проговорил:
– Сэр Родерик Глоссоп?
– Да.
– Я… э… Давенпорт.
– Да-да, конечно! Заходите, мой дорогой. Вам не помешает, если я при вас оденусь? Уже звонили к обеду.
Растерянно глядя, как он бодро ныряет в накрахмаленную рубашку, Хорес дивился невероятному сходству.
– Я… э… – спросил он, – вы, случайно, не знакомы с лордом Икенхемом?
– С Икенхемом? – Лорд Икенхем задумался, одновременно вскакивая в брюки. – Да, мы встречались.
– Вы на него очень похожи.
Лорд Икенхем ответил не сразу, он завязывал галстук, ответственный человек в такое время молчит. Наконец он произнес:
– Не заметил. По-вашему, мой дорогой…
– Да, вы с ним похожи.
– Как странно… Никто мне не говорил. И впрямь, если он стройный, высокий, а я коренастый…
– Коренастый?
– Конечно.
Хорес Давенпорт горестно крякнул, быть может – прощаясь с последней надеждой. Собеседник метнул на него острый взгляд, и тон его изменился.
– Простите меня, – сказал он. – Нет, это непростительно, ведь ваш дядюшка описал мне, как вы приняли мою дочь и племянника за своих друзей, а человека на балу – за его секретаря. Это с вами бывало?
– Нет.
– Так, так… Делюзия метабилис наступила внезапно. Вы не припомните, чем это вызвано?
Хорес замялся:
– Я думал… ну… а…
– Да-да?
– Такие вещи передаются по наследству?
– Конечно, иногда.
– Бывают же фамильные носы!
– Верно, бывают.
– Мой, например. Сколько ему веков!
– Наверное, много.
– А от дяди наследуют?
– Не всегда, но это возможно. В какой мере расстроена психика вашего дядюшки?
– В большой.
– Так, так…
– Отец был здоров. Собирал японские картинки.
– А ему не казалось, что он внутри картинки?
– Нет.
– Так, так, так… По-видимому, речь идет о небольшом расстройстве нервов, вызванном волнениями. Были у вас волнения?
Вопрос этот вызвал у Хореса такую же реакцию, какую он вызвал бы у Иова.
– Ха-ха!
– То есть были?
– Еще какие!
– Что ж, я рекомендовал бы долгое морское путешествие.
– А пожить у моря можно?
– Можно. Вы приехали на машине? Тогда сразу после обеда, не травмируя психику прощаниями, отправляйтесь в Лондон, укладывайте вещи и – к морю!
– И все пройдет?
– Несомненно.
– А можно как следует хлопнуть?
Лорд Икенхем погладил его по плечу:
– Мой дорогой, нужно! Вы, часом, не знаете напитка «Царица мая»? Сухое шампанское, бренди, арманьяк, кюммель, желтый шартрез и пива для вкуса. Давно не пробовал, но рекомендую при всяком расстройстве нервов. А! Вот и обед. Идемте, идемте. Нельзя опаздывать в первый же вечер. Дурной тон.
Глава XI
Лорд Икенхем собирался сразу после обеда потолковать со своим племянником, но долгая беседа с хозяйкой задержала его, и уйти он смог, когда герцог основательно втерся между ними. Мартышку он нашел в бильярдной, где тот играл сам с собой.
За обедом он вел себя очень плохо. Соломон во всей своей славе[11], окажись он за этим столом, не сравнился бы с ним, но только внешне. Все блистало в Мартышке, все сверкало – галстук, рубашка, носки, не говоря уж о складке на брюках, но лицом, отражавшим душу, он походил на затравленную лису.
Вот почему дядя и хотел подбодрить его.
– Что ж, мой солнечный лучик, – сказал он, – все идет как по маслу. Говорят, ты устоял перед Хоресом.
Мартышка ожил, как ожил бы ветеран Азенкура, услышав о Криспиане[12].
– Да, – отвечал он.
– То-то и оно, – подчеркнул дядя. – Редкостная выдержка. Я тобой горжусь.
– А что толку? – проговорил Мартышка, снова сползая к скорби. – Даже такой идиот в конце концов догадается. Увидит тебя.
– Он меня видел.
– О Господи! И что же?
– Мы долго интересно беседовали. Рад сообщить, что он уезжает к морю. Только заедет в Лондон, чтобы напиться, словно бабочка, присевшая на цветок.
Мартышка ожил совсем.
– Однако! – сказал он. – Выжить Хореса – это немало.
Лорд Икенхем резонно обиделся.
– То есть как «немало»? – укоризненно спросил он. – Я думал, ты будешь плясать по комнате, хлопая в ладоши. Неужели тебя пугает леди Констанс?
– Да. И Бакстер.
Лорд Икенхем пренебрежительно взмахнул кием:
– Что тебе Бакстер и Конни? Они едят из рук. Чем плоха наша хозяйка? Что она сделала?
– Ничего, – признал Мартышка. – Но мне говорили правду, тетя – будь здоров. Чуть что – и начнется…
Лорд Икенхем кивнул.
– Понимаю, – сказал он. – Я замечал это за вулканами и за моей давней бонной. Помню, как сейчас, – улыбается, курлычет, а только и норовит дать линейкой по руке. Чего от тебя хотел Бакстер?
– Спрашивал, какие у нас методы. Я его боюсь.
– Да? Собственно, я тоже. Беседа на перроне не совсем меня успокоила. Какая-то в нем была сухость, какая-то настороженность. Конечно, он не потомок норманнов, как друг наш Бошем, но в одном они похожи: оба не очень верят нам.
– Тогда мне лучше смыться.
– Хуже. Полли должна очаровать герцога. Кто ее поддержит без тебя, кто утешит? Где твое рыцарство? Хорош бы ты был за Круглым столом!
Уязвленный Мартышка признал его правоту. Лорд Икенхем, в свою очередь, признал, что не ждал от него ничего другого.
– Мы положили руку на плуг[13], – обобщил он. – Или, если хочешь, мы взяли меч. Без тебя мне со свиньей не справиться. Да, ты ведь не знаешь! У Эмсворта есть свинья. Герцог хочет ее отнять. Эмсворт не хочет ее отдавать, но боится герцога. Я посоветовал прибегнуть к хитрости. Мы вывозим свинью из ее жилища, и ты едешь с ней в Икенхем, где она пережидает опасность.
Мартышка редко взлохмачивал волосы, что там – очень редко, но он их взлохматил, да еще обеими руками. При этом он сказал: «Ха!»
– Я тебя просил, – напомнил пятый граф, – не произносить этого слова.
– Ха-ха! Возить свинью! Что я, свиновоз?
– Блестяще, мой дорогой, блестяще. Одно слово – Флобер.
– Не повезу.
– Да?
– Да.
– Так, так, так… Какая, однако, жалость! Эмсворт тебя озолотил бы. Он очень любит эту свинью. Осыпал бы золотом…
Мартышка ожил еще раз.
– О! – сказал он.
– Вот именно. Подумай хорошенько. А я пока что поиграю.
Он склонился над столом, пристально глядя на шар, но тут же обернулся, ибо дверь открылась и его пронзил какой-то луч смерти.
Руперт Бакстер смотрел на него сквозь очки Те, на кого он смотрел сквозь очки, обычно дрожали и метались, наспех испытывая совесть; но лорд Икенхем был спокоен.
– А, Бакстер! – сказал он. – Вы ко мне?
– Хотел бы с вами поговорить.
– Как с врачом? Неужели галлюцинации?
– У меня их не бывает.
– Так я и думал. Что ж, садитесь. Оставь нас, Бэзил.
– Не надо, – мрачно возразил Бакстер. – То, что я скажу, касается этого господина.
Мартышка, сидя в углу, думал о том, что это и есть голос рока. Секретарь казался таким страшным, что он никак не мог понять, почему дядя совершенно безмятежен. Установив шары, тот собирался выполнить сложный удар.