Я встал напротив неё и наклонился, оказавшись с ней лицом к лицу.
— Сейчас у тебя есть шанс стать орлом. Не сразу, непросто, но орлом. Будешь стараться — поднимешься высоко-высоко, под самое небо. Да, падать оттуда больно, но и награда велика. Только ведь любой упасть может: и я, и князья, и даже императоров свергнуть могут.
Таня смотрела на меня пристально, не мигая.
— Я…
— Подумай, хочешь ли ты попробовать. Если нет, переодевайся в сарафан и всё будет как раньше. Но магию придётся забыть — тот, кто боится, к волшебству не годен.
— Константин Платонович…
— Иди. Время подумать у тебя до утра.
Таня встала, молча поклонилась и вышла.
А утром, когда я спустился к завтраку, она уже сидела за столом. В новом платье, с волосами, заколотыми черепаховым гребнем, и сосредоточенным выражением на лице. На мой вопросительный взгляд Таня коротко кивнула, и больше к этому разговору мы не возвращались. Я же говорил, что она умница!
Через два дня из Владимира вернулся Бобров. Уставший, небритый, но крайне довольный.
— Сначала в баню, — он сложил ладони перед собой, — умоляю, и нормально поесть. А потом всё расскажу.
— Иди, — махнул я рукой, — приводи себя в порядок. Да и поспать тебе не помешает.
— А…
— Завтра, всё завтра, на свежую голову.
Помыться и переодеться ему действительно стоило — от него разило застарелым перегаром, а костюм провонял крепким табачным дымом. Интересно он сведения добывает, однако.
Торопиться с разговором действительно не стоило. Никуда завод не денется, а мой заказ требует обстоятельности и осторожности. Не думаю, что кто-то специально будет пытаться украсть мои секреты, но бережёного, как говорится, и бог бережёт.
Пока Бобров приходил в чувство, я провёл занятие для моих девиц, обсудил с Диего тренировки и даже успел почитать. Перед тем как завалиться спать, я спустился на кухню: как-то неожиданно захотелось перекусить.
Только я сделал себе трёхэтажный бутерброд из буженины, сыра и зелени, как услышал где-то рядом приглушённые голоса и тихий хрустальный звон. Любопытно, кто это там полуночничает? Из чистого любопытства я тихонько пошёл на звук.
Дверь в “кабинет” ключницы была приоткрыта. Внутри за столом сидели Настасья Филипповна и Киж с рюмками в руках.
— Да, Дмитрий Иванович, ты прав, — качала головой ключница, — не те нынче времена, совсем не те.
— И молодёжь тоже. — Голос поручика был ворчливый, как у столетнего старика. — Никакого уважения.
— Ты это, — Настасья Филипповна хлопнула ладонью по столу, — Константина Платоновича не трожь. Он какой надо, без вольностей.
— Ой, милая моя, так он и не молодой уже.
— Да ну, брось. Ему всего-то годков…
— Не в годах дело. Он древний Талант принял, так что мудростью со стариками меряться может. Давай за него и выпьем!
Они звонко чокнулись рюмками. Киж выпил до дна и тут же налил себе ещё.
— Вот я и говорю, у молодёжи никакого понятия о романтизьме. Я этой Диеге говорю: ты, мол…
Дальше я слушать не стал и тихонько пошёл обратно к бутерброду. Так вот для чего Киж обхаживал Настасью Филипповну — чтобы добраться до заветного бочонка с рябиновкой. Ох и жук поручик! С другой стороны, мёртвому Кижу надо было чем-то развлекаться, пока я не нашёл ему применение. Ничего, ещё месяц-другой, и у него не будет времени на подобный досуг.
Глава 24 — Гусь
Утром выспавшийся Бобров явился ко мне в кабинет. Плюхнулся в кресло, зажмурился от солнца, бьющего в окно, и стал похож на здоровенного ленивого кота. Тотчас к нему на колени запрыгнул Мурзилка, лёг на спину и подставил пузо — Бобров у подобрыша числился как полезный человек для чесания.
— Рассказывай, что там с “гусями”.
— С какими гусями? — Бобров удивлённо вскинул брови. — А, ты про Гусь-Мальцевский! Этот “гусь” нынче приболел. Владелец завода Аким Мальцов взят под стражу — обвиняется в тайном раскольничестве.
— В чём?
— Ну, что старообрядец.
Я поморщился — в церковные дела лезть крайне не хотелось.
— Управляющий завода, его двоюродный брат Фома, — продолжил Бобров, — по слухам, лежит при смерти.
— Что с ним?
— На завод приезжали опричники Еропкиных. Слышал про таких?
— Нет.
— Род не слишком влиятельный, но многочисленный. Большинство — честные помещики, владеют землёй на Рязанщине и в Твери. А Владимирская ветвь…
— Дай угадаю. Разбойники?
Бобров кивнул.
— Вроде того. Приходят к купцам, попавшим в сложное положение, и предлагают взять в долю за помощь. Но чаще всего они сами эти неприятности и создают.
Ага, рейдеры и рэкетиры, значит.
— Власти беспредел не замечают?
— Они делятся с кем надо, — Бобров развёл руками, — обычное дело. Говорят, следствие против Акима с их подачи началось. А Фома намёка не понял, послал их подальше, за что и пострадал.
— Завод встал?
— Не угадал. Там сейчас заправляет жена Акима, баба молодая, но бойкая. Приехала с маленькой дочкой, навела порядок, командует всем. Говорят, железной рукой завод держит. Только всё равно Еропкины её сломают.
— Уверен?
— Как пить дать. Я немного пообщался с их опричниками, — Бобров ухмыльнулся, — поставил им выпивку, послушал, что говорят.
— И?
— Послезавтра собираются на завод. Приедут, жену Акима прижмут, она им все документы подпишет. Даже если она рабочих вооружит, ничего они против Талантов не сделают.
Я встал и прошёлся по кабинету туда-сюда. Расклады мне не нравились. Сейчас, перед сменой владельцев, заказ делать бессмысленно — договорённости через пару дней потеряют силу. Связываться потом с Еропкиными мне тоже не хотелось: жадные беспредельщики могут попытаться и ко мне “войти в долю”, я почти в этом уверен. Так что хрусталь в Гусе для меня оказался потерян. Нужно или искать другой завод, или помешать рейдерскому захвату этого.
— Пётр, скажи, а что у них за опричники?
Бобров усмехнулся.
— Еропкины понабрали кого ни попадя. Им же не с другими родами спорить, а купцов пугать. Есть десяток дворянчиков без Таланта, пять — вроде тех Шереметевских, что ты отпустил. Только двое, из самого рода, чего-то стоят: старый Матвей Евграфович и молодой Аристарх, не знаю отчества. Первому лет семьдесят, но старик ещё крепкий. Второй больше норов показывает, хорохорится на людях, а на деле его никто не видел.
— Понятно. Как думаешь…
— Сможешь ли ты их заломать? Многовато их на тебя одного. Если Диего возьмёшь, да мне и Кижу оружие выдашь, то, может, и получится, — Бобров потёр подбородок. — Я бы не отказался им вставить по первое число. Не люблю, когда дворянскую честь разбоем марают.
— Осталось уговорить Диего, — я улыбнулся, — и договориться с Мальцовыми, на каких условиях они примут нашу помощь.
Бобров пожал плечами.
— Так поехали завтра, договоримся.
Я стал прикидывать, стоит ли ввязываться в драку, и мысленно выдал сам себе подзатыльник. Неужели прав Киж, и древний Талант делает меня таким осторожно-осмотрительным, как старикана? Да в Париже я за меньшее стрелял, а не рассуждал, прикидывая шансы. А здесь размяк, стал весь такой разумненький… Нет, однозначно — ехать и бить Еропкиных. Зря я, что ли, столько тренирую боевые заклятья?
— Позови Диего. И Кижа, минут через двадцать.
Испанка вошла в кабинет будто пантера — бесшумный шаг, мягкая пластика, глаза хищно осматривают территорию. Даже Мурзилка, развалившийся на ковре, покосился на неё с подозрением.
— Решил выдать мне премию, Констан?
Она опустилась в кресло и закинула ногу на ногу.
— Может быть. Если согласишься прогуляться со мной.
Диего фыркнула.
— Ты не в моём вкусе, дорогой. Лучше пригласи свою рыжую, она будет в восторге.
Я покачал головой.
— Какая жалость! Как же я буду жить, не сходив с тобой на свидание? Ладно, не хочешь романтический вечер, как насчёт небольшой драки?
Во взгляде испанки появилась заинтересованность.
— Продолжай.
— Здесь рядом есть стекольный завод. У меня были на него планы, но владельца стращает один род из Владимира. Вот думал с тобой прогуляться, побить опричников и защитить бедного купца.
— Какой именно род?
— Еропкины.
Диего ехидно улыбнулась.
— Провинциальные увальни с кучей гонора, слышала про них. Двести рублей.
— Что?
— Моё деятельное участие, — испанка томно потянулась, — будет стоить двести рублей. Я нанималась учить тебя, а не избивать дурачков-опричников.
— Думал, тебе будет интересно размяться.
Она развела руками и ответила с издёвкой:
— Прости, но я не замужем, приходится собирать приданое. Так и быть, исключительно для тебя сто пятьдесят.
— Договорились. Завтра утром выезжаем.
— На всякий случай возьми своего бабника-покойника, — Диего перешла на деловой тон, — ты должен посмотреть его в деле. И своих девчонок тоже.
— Я не натаскиваю их на боевую магию.
— Возьми, — жёстко рубанула испанка, — пусть привыкают к таким “приключениям”. Деланный или Талантливый, всё равно придётся драться.
— Подумаю над твоим предложением.
— Ой, Констан, — она усмехнулась, — ты прямо как старый инквизитор. Всё время отвечаешь расплывчато.
— Кстати, давно хотел спросить тебя. А правда, что испанская инквизиция считает Таланты дьявольским порождением и преследует?
По лицу Диего пробежала тень.
— Инквизиция считает Таланты лишь инструментом. И охотно нанимает идальго ловить еретиков. Но только мужчин, Констан, только мужчин. Женщин с Талантом, если только она не дочь гранда, инквизиция считает сосудом греха. Для которой есть только одно место — монастырь.
Она встала и, больше не говоря ни слова, вышла из кабинета.
Кижа уговаривать не пришлось. Мёртвый поручик сразу оживился, услышав про драку, и потребовал выдать себе громобой и палаш. Ну, этого добра у меня навалом, можно пару десятков таких забияк вооружить.