— Собирайтесь, — княгиня встала, — через час выезжаем.
Она порывисто вышла из гостиной, а мы с Бобровым переглянулись. Он развёл руками:
— Я тебе говорил, что она эксцентричная.
— Это мы с тобой засиделись, дружище. Бодрее надо быть, бери пример с княгини.
И мы пошли собираться. Только Киж остался в гостиной — мертвецу багаж для путешествий не требовался.
Глава 32 — Откровенный разговор
В Москву выехали ближе к вечеру. Помня прошлую поездку, я заранее озаботился магическими фонарями на экипажи. Их, кстати, набралось три штуки: один для меня, Кижа и Боброва; второй для Марьи Алексевны, эдакий домик на колёсах с кроватью, уборной и умывальником; и третий для багажа княгини. В последнем ехали слуги — горничная княгини, её же орки-мордовороты и Прошка, которого Настасья Филипповна выделила как “хамердинера” для меня. Кроме того, я взял с собой трёх новых механических лошадей для продажи. Так мы и поехали, небольшой, но внушительной процессией.
За окном экипажа стемнело, и я задремал, откинувшись на сиденье. Снилось мне, будто я снова еду из Парижа в далёкую непонятную Россию. Только на этот раз меня не пускают на границе. “Как же так, — кричу я во сне. — Я же свой, русский. Даже фамилия Урусов!” А мне говорят: “Ишь, французишко, на своём языке лопочет, ничего не понятно. Так его, ить! Гнать отседова, чтобы на наших девок не зарился”. Жуткий кошмар, честное слово.
Проснулся я в холодном поту. Открыл глаза и почувствовал, что экипаж не двигается. Остановка? Зачем? Я дёрнулся и сел. Напротив похрапывал Бобров, подложив под голову подушку. Кижа на месте не оказалось, а дверь была приоткрыта.
В голове у меня после приснившегося кошмара завертелись нехорошие подозрения. Призвав Анубиса и вытащив из кобуры small wand, я выскочил наружу.
Все три экипажа стояли на опушке леса. Кучер на козлах моего экипажа спокойно сидел и громко зевал, никаких нападающих и врагов видно не было. Ложная тревога? Тогда зачем остановились? Непонятно.
Чуть в стороне я виднелись два силуэта. Княгиня и Киж?!
— Костя!
Меня заметили, и Марья Алексевна помахала рукой.
— Иди сюда, раз проснулся.
— Доброй ночи, Марья Алексевна. Что-то случилось?
— Ничего, Костя. Бессонница у меня, вот решила размять ноги, на звёзды посмотреть. А Дмитрий Иванович мне компанию составил.
Я подошёл ближе.
— Мне тоже что-то не спится.
Киж кивнул мне и поклонился княгине.
— Если не возражаете, я оставлю вас. Становится прохладно, а мне вредно слишком сильно остывать.
Он развернулся на каблуках и ушёл к нашему экипажу.
— Ишь, — княгиня усмехнулась, — мертвец, а с понятием, не захотел нам мешать. Костя, ты совсем спать не хочешь?
— Нет, Марья Алексевна.
— Почаёвничаешь со мной под разговоры? Арфу-то я не взяла, скучно мне в тишине ехать.
— Конечно, с превеликим удовольствием.
Княгиня опёрлась на мою руку, и я проводил её к карете.
— Можно ехать, — скомандовала княгиня.
Мы забрались внутрь кареты, и она тут же тронулась.
— Располагайся, — Марья Алексевна указала на диванчик, — сейчас чай поставлю.
Я сел и с любопытством стал разглядывать обстановку. Да, интересное решение: вон там за занавеской, похоже, кровать, а там, за дверцей, удобства. Рядом с диванчиком — небольшой столик с большим медным чайником и чашками.
Между тем княгиня налила в чайник воды из бутылки, закрыла блестящую крышку и сдвинула рычажок на медном боку. Лёгкое, будто пёрышко, движение эфира коснулось меня. Магия? Я пригляделся — так и есть, Знак и Печать, нарисованные довольно топорно. Рычажок передвинул металлическую пластинку и соединил магические символы вместе, возник ток эфира, и вода в чайнике начала нагреваться.
Ёшки-матрёшки, какая простая конструкция! А ведь для неё не требуется никакого особого умения или Таланта.
— Гораздо практичней самовара, — улыбнулась княгиня, заметив мой интерес, — разжигать ничего не надо, дыма нет, а воду кипятит быстро. Был один немец при дворе Анны Иоанновны, он и сделал. Весёлый, задорный, ухаживать за мной пытался. Прислал чайник в подарок, а сам слёг с горячкой да и помер.
Марья Алексевна вздохнула, вспоминая молодость. А мне в голову лезли разные мысли. Механические лошади это хорошо, бесспорно. Но они продукт штучный, сильно много не продашь, да и умения требуют. Пожалуй, неплохо ещё и мелочёвку производить, вроде этого чайника. Цена будет небольшая, наладить сбыт легко, и не только среди высшего сословия, но и по мещанским лавкам…
— О чём задумался, Костя? — княгиня протянула мне чашку с чаем.
— Ерунда, — я кивнул и сделал глоток, — идеи для торговли появились.
Она насмешливо подняла бровь.
— Ты смотри, ночь на дворе, а он всё о делах думает. Далеко пойдёшь, Костя, помяни моё слово.
— Да ладно вам, Марья Алексевна, обычное дело.
— Ага, обычное, — она рассмеялась, — дворяне в твоём возрасте о балах думают, о гулянках, о картах да где денег занять под карточные долги. За ум годам к сорока берутся, и то не все. А уж при дворе думать положено о делах сердечных, да об интригах, как кого подвинуть. Кстати, попадёшь туда, не говори о торговле, засмеют и мещанином посчитают.
— Я и не собирался ко двору, Марья Алексевна, не моё это.
— Э, Костя, от твоего желания ничего не зависит. Захочет матушка-императрица себе новую игрушку, некроманта тёмного — будешь обязан мрачным видом фрейлин да придворных пугать.
Я поперхнулся чаем.
— Не слишком радужная перспектива.
Марья Алексевна развела руками.
— А что делать, Костя, что делать. В этом мире от нашего желания мало что зависит.
Мы немного помолчали, каждый раздумывая о своём, и Марья Алексевна сменила тему.
— Спасибо, что попросил Настасью переслать мне письма. Если бы не ты, мы бы с ней никогда не помирились. А теперь хоть поговорить есть с кем, повспоминать старые времена.
— Марья Алексевна, простите за бестактный вопрос, из-за чего вы с ней поссорились?
Княгиня грустно улыбнулась.
— Из-за дяди твоего и поругались. Он, знаешь, какой был? Ух! Красавец, обходительный, галантный, щёголь, каких мало. Как взглянет, как ус покрутит, аж коленки слабеют. Не он за девицами бегал, а они за ним. Хоть фрейлины, хоть девки дворовые.
Взгляд княгини затуманился, будто она вспоминала что-то.
— Это сейчас я старая, на Бабу-Ягу похожа, а в молодости была хороша, очень хороша. Да и дядя твой мне знаки внимания оказывал. Одно плохо — он с собой в Петербург привёз Настасью, чтобы дом держала. Так она тоже красоткой была и в спальню к Василию Фёдоровичу бегала. А мне, уж извини, он целиком нужен был. Вот и не поделили мы его.
Она вздохнула.
— Ладно, дело прошлое, уже быльём заросло.
Марья Алексевна хлебнула чай, скривилась, отставила чашку и вытащила фляжку. Отвинтила крышку, понюхала и довольно зажмурилась.
— Желаешь? — предложила она мне.
— Нет, благодарю.
— Как знаешь. А мне не помешает крохотный глоточек, может, хоть к утру подремлю.
На некоторое время повисла пауза. Глоточек у княгини оказался такой, что впору императорским гвардейцам завидовать. А уж они в этом деле толк знают.
Закусывать Марья Алексевна не стала — достала надушенный кружевной платок, прижала на секунду к носу и шумно вдохнула.
— Когда попадёшь ко двору… — сказала она чуть хриплым голосом.
— Марья Алексевна, я не собираюсь ехать в Петербург. Мне в моём поместье хорошо.
— Не перебивай. Поедешь, никуда не денешься. Твой Талант многих в столице интересует, очень многих. Дядю твоего помнят, уж поверь мне, и тебя постараются к делу пристроить.
Она усмехнулась.
— Мне иногда кажется, что Василий Фёдорович специально себе ссылку устроил, чтобы от него отстали. Так что доверься моему опыту, ещё годик погуляешь, порадуешься вольной жизни, а там и вспомнят о тебе. И не делай такое лицо — не казнить будут, а наоборот, услуг твоих требовать.
Княгиня пожевала губами, будто обдумывая речь, и продолжила:
— Я не знаю ваших секретов некромантских и знать не хочу, но если Василий Фёдорович наставления давал — исполни всё в точности. Он пустых поучений не любил, так что говорил с умыслом. Понял?
— Ага.
— Дальше слушай. Ежели тебя императрица видеть захочет, а она захочет, не сомневайся. Любопытная она, как кошка, сколько ни говорила ей. Так вот, попадёшь к ней, она ругать тебя будет.
— За что?
— Был бы человек, а за что найдётся. Так ты внимания не обращай, держись смело, прямо на неё смотри, с честью и достоинством. Говори, будто гвардеец: громко, без всяких там. Любит она такое, особенно когда “матушкой-императрицей” называют. Не виляй, не мямли, только раздражишь её этим.
— Понял, сделаю.
— И ещё, — княгиня подалась вперёд, — говори, что дядя бумаги свои сжёг до твоего приезда. Мол, ни векселей, ни архива не осталось, даже с должников не смог денег получить. А если про меня разговор зайдёт, назови старой дурой. Скажи, что я из ума выжила, любовника молодого из крепостных завела. Даже лучше трёх, да. Ещё скажи, что память у меня отшибло, не узнаю никого.
— Марья Алексевна, да что же это я про вас гадости говорить буду?!
— Уж сделай милость, скажи. Не хочу я, чтобы она обо мне даже думала. А то или из ссылки вернёт, или, наоборот, велит в Сибирь ехать.
Она замолчала, немного посидела в тишине и дёрнула специальный шнур на стене, требуя кучера остановиться.
— Иди, Костя, устала я. Что-то глаза слипаться стали, может, посплю чуток.
Я кивнул, встал и поклонился.
— Доброй ночи, Марья Алексевна.
Уже выйдя из её кареты, я обернулся.
— Если надо, всё сделаю, как просили.
— Спасибо, Костя.
Она закрыла дверь, и я пошёл в свой экипаж.
Утром третьего дня наш “поезд” добрался до Москвы. Кучер княгини дорогу знал и правил без раздумья — улочки, переулки, неожиданные повороты. Пожалуй, я бы не рискнул самостоятельно искать дорогу обратно.