— Попробую, — согласился он и снова скорчил недовольную рожу, — так дурно, что даже видения появляются.
— В самом деле?
— Угу. Мне то и дело кажется, что с нами едет ещё кто-то, — он кивнул в угол, где сидел Киж. — Такой неприятный господин, будто бы покойник.
Мёртвый поручик встрепенулся и удивлённо уставился на Оболенского. Того аж передёрнуло, а лицо приобрело зеленоватый оттенок.
— До чего же дурно, — секунд-ротмистр закатил глаза, — сил моих нет.
Я бросил на Кижа укоризненный взгляд. Поручик пожал плечами и отвернулся. Весь его вид будто говорил: что за неженки такие пошли?
— Поспите, Александр Фёдорович. Как будет остановка, я вас разбужу.
Он благодарно кивнул, откинулся на сиденье и закрыл глаза. Через пять минут он начал похрапывать, и я поманил к себе Кижа.
— Дмитрий Иванович, — шепнул я ему, — как приедем на место, постарайся ускользнуть из кареты.
Киж вопросительно поднял бровь.
— В Тайной канцелярии может найтись какой-нибудь умелец, способный тебя увидеть.
Поручик покачал головой.
— Живые не видят мёртвых, если те не желают. Это непреложный закон, Константин Платонович.
— А он? — я указал на Оболенского.
— Случайность.
— Нет уж, Дмитрий Иванович, будь добр, не рискуй. Если меня засунут в камеру, на воле ты мне будешь полезнее.
Немного подумав, Киж согласился.
— Не волнуйтесь, Константин Платонович. Будет нужда, вытащу вас хоть с того света.
— С того не надо. — Я аж вздрогнул: бродить по свету подобно мёртвому поручику мне не хотелось. — Обойдусь.
Киж понимающе усмехнулся и снова принялся изображать спящего.
В Петербург мы въехали под вечер пятого дня. Я хотел было посмотреть на город в окно кареты, но Оболенский с недовольным видом задёрнул шторку.
— К-константин Платонович, не стоит этого делать. Ваш статус… ммм… н-неопределённый, скажем так. Будет лучше, если вас не увидят.
Я откинулся на сиденье. Настроение резко испортилось, захотелось сорваться и наорать на секунд-ротмистра. Но я взял себя в руки — не время сейчас для чувств.
— Куда вы меня везёте? В Петропавловскую крепость?
Даже в Европе, не слишком интересующейся делами России, знали о крепости — штаб-квартире Тайной канцелярии и главной политической тюрьме. В слухах, больше похожих на легенды, она представлялась страшным местом, где узники годами не видят света, жестокие палачи пытают неугодных русскому монарху, а стены пропитаны ужасом и криками.
Впрочем, Петропавловской крепости было далеко до славы Бастилии. Французы даже считали, что Пётр Великий скопировал их «славную тюрьму для врагов короля». Вот, мол, даже варвары с востока перенимают наши достижения. Уж чего-чего, а самомнения французам было не занимать.
— З-зачем? — искренне удивился Оболенский. — В-вы не арестованы, отвезу вас н-на Садовую.
Видя моё недоверие, он, как мог, постарался успокоить меня.
— Там одно крыло отведено д-для гостей. Даже секретарь канцелярии из Москвы там останавливается. Не беспокойтесь, вам будет удобно.
Ага, знаем мы, какие бывают «удобства» в таких заведениях.
Пока мы с Оболенским разговаривали, дверь кареты, возле которой дремал Киж, хлопнула. Я обернулся — мертвеца внутри уже не было. Он узнал, где меня будут держать, и скрылся.
Глава 15— Узилище
Тяжёлые кованые ворота распахнулись, и карета вкатилась в широкую арку. Подворотня, гулкий тёмный туннель, проглотила нас и выплюнула во внутренний двор особняка.
— Приехали, Константин Платонович, — Оболенский с видимым облегчением выдохнул. — Прошу!
Он открыл дверь и первым вышел из кареты. Я взял Мурзилку на руки и не спеша последовал за ним.
Колодец — первое что пришло мне в голову. Стены особняка, с тёмными слепыми окнами, окружали внутренний дворик, оставляя видимым только маленький клочок неба над головой. Очень неуютное место, на мой вкус. А ещё здесь был разлит старый «запах» страдания — когда-то давно в этом «колодце» убивали людей. Уж не знаю, кого и за что, но некромантское чутьё подсказывало: умершие здесь, рядом. Но мне пока не до них, тут бы самому выбраться.
— Следуйте за мной, — Оболенский напустил на себя официальный вид. — Прошу не отставать, ради вашей же безопасности.
Ой, даже не сомневаюсь, что здесь полно охранной магии: Анубис нервничал, а на стенах я разглядел тени мощных Знаков. Пожалуй, бежать отсюда будет не так просто.
Секунд-ротмистр вышагивал впереди, топая сапогами. Мы вошли через парадный вход и оказались в прихожей, больше подходящей для дворянского особняка, чем для казённого заведения. Из прихожей вверх уходила широкая лестница, застеленная красной ковровой дорожкой. На первых ступенях статуями застыл караул — два солдата в парадной форме. Только вот огнебои в их в руках были вполне боевые, с заряженными до упора Печатями, причём взведённые и готовые к выстрелу.
— Нам сюда.
Оболенский указал вправо и повёл меня по узкому коридорчику. А затем мы начали спускаться по крутой лестнице. Ёшки-матрёшки, меня что, хотят в подвале в камеру посадить? Может, стукнуть моего провожатого по голове и дать дёру? Нет, неподходящий момент — позади часовые, шум будет.
Между тем лестница закончилась, и мы двинулись дальше под тяжёлыми низкими сводами, едва освещённые тусклыми магическими светильниками. Печати в них давно не подзаряжали, и «пламя» дрожало и дёргалось. Антураж, я вам скажу, пугающий — специально, наверно.
— Осторожнее, Константин Платонович, — предупредил Оболенский, — здесь ступенька.
И снова нам под ноги легла лестница, на этот раз ведущая наверх. На удивление, по ней мы поднялись гораздо выше, чем спускались в подвал. Полагаю, аж на третий этаж, и выходов на другие этажи не предусматривалось.
Странная архитектура, однако. К тому же чувствовалось, что здесь несколько раз всё перестраивали, закладывая одни двери и прорубая новые. Впрочем, это же Тайная канцелярия, ей положены всякие тайны и загадки.
— Это гостевое крыло, — пояснил секунд-ротмистр, заметив, что я оглядываюсь. — Такой путь сюда сделан специально, чтобы никто не беспокоил приезжих.
Да-да, конечно! Скорее, чтобы случайно не зашли к узникам. Сомневаюсь, что здесь живут сотрудники, вызванные из провинции.
Лестница закончилась, и перед нами оказался просторный холл. Дорогу перегораживала конторка из светлого дерева, за которой сидела тётка. Нет, пожалуй, слово тётка не подходит — огромная баба-орка. Клыки густого жёлтого цвета, размером с мизинец; кривой, когда-то сломанный нос; руки толщиной с мою ногу. В общем, такая не коня может остановить, а целого слона, а горящую избу просто задует, как свечку.
— Александр Фёдорович, — орка расплылась в улыбке, увидев Оболенского, — рада, очень рада видеть! Вы к нам надолго? Давно вас не видела. Всё дела, заботы?
— Увы, увы, — секунд-ротмистр развёл руками, — боюсь, не задержусь надолго. Марфа, я вам нового постояльца привёл, оформите как положено.
Только сейчас орка посмотрела на меня. Смерила тяжёлым взглядом, будто насквозь просветила, скривила рот и протянула руку Оболенскому.
— Бумаги.
Тон её голоса изменился с заискивающего на суровый. Взяв из рук секунд-ротмистра лист, она развернула его, пробежала глазами и кивнула.
— Урусов. В пятый номер.
Она снова посмотрела на меня, остановилась на Мурзилке и возмущённо вскрикнула:
— Со скотиной нельзя!
— Марфа… — Оболенский поморщился.
— Выкинуть животину! Только людям можно!
— Не кричите, Марфа, — секунд-ротмистр тряхнул головой, — сейчас разберёмся.
— Простите, Александр Фёдорович, — я вступил в разговор, — но кот со мной.
— Нельзя! — пилой по стеклу взвизгнула орка.
— Константин Платонович, — Оболенский покачала головой, — Марфа прекрасно знает все уложения. Если она говорит нельзя, значит, нельзя.
— Отлично, — я кивнул, — тогда поселюсь в другом месте.
— Эээ…
Оболенский захлопал глазами.
— Константин Платонович, вы не можете.
— Почему?
— Эээ…
— Я ведь не арестован, верно?
— Д-да.
— Вот и отлично. Сниму что-нибудь поблизости, а как понадоблюсь, вы за мной заедете.
На лице секунд-ротмистра отразилась сложная работа мысли. Он наморщил лоб, моргнул одним глазом, потом другим, открыл рот, но ничего не сказал и нервно дёрнул плечом. А орка буравила меня возмущённым взглядом, поджав губы.
— П-пусть, — Оболенский обернулся к орке, — п-пусть оставит кота.
Марфа чуть не свалилась со стула.
— Не положено, Александр Фёдорович, — почти умоляюще просипела она.
— Н-не страшно, н-не корова же.
Орка метнула на меня такой взгляд, будто собиралась убить. Я в ответ вернул ей улыбку. Ничего, и с тобой, дорогуша, разберёмся. Чай, не герцогиня, а мещанка.
Она встала, всем видом выражая, что оскорблена до глубины души.
— Следуйте за мной, — сказала, будто плюнула, и пошла в сторону двери.
— До свидания, Константин Платонович, — Оболенский пожал мне руку. — Даст бог, свидимся ещё.
И секунд-ротмистр, не задерживаясь, исчез на лестнице. А я спокойно пошёл следом за оркой.
Комнат в моём узилище оказалось две. «Приёмная», как я её обозвал, с обеденным столом, секретером в углу и парой книжных шкафов. И небольшая спальня с кроватью и умывальником. Негусто, но и не камера в подвале.
— Завтрак, обед и ужин, — буркнула орка, — в определенное время, еду я разношу. Уборная там. Кот, ежели нагадит, сами убирать будете.
Я обернулся и пристально посмотрел на неё. Ну да, здоровая, выше меня на голову и шире раза в два. Вот только не в размерах дело, совсем не в них.
— Принеси ящик с песком для кота.
— Вот ещё, — фыркнула орка, — скотину обихаживать не буду.
— Я сказал, — голос у меня был ровный и холодный, — принеси ящик с песком.
Марфа обиженно засопела.
— Ты смотри, каков барин. Приехал, командует, требует. Ничего, день-другой, возьмутся за тебя господа, отведут в подвал…