достанется подарок. И тут же делать ноги, пока не очухалась остальная охрана.
Я не сомневался, что справлюсь. После уроков Диего и своих экспериментов со Знаками у меня в арсенале имелся целый набор очень неприятных сюрпризов. Тайную канцелярию я не боялся: сила конторы держалась на информации, страхе и репутации, а не боевых возможностях. Действительно, сильные маги идут в армию, а не сюда, судя по тому, что я видел за эти дни. Так что, если дойдёт до силового варианта, я сумею удивить контору.
Ждать долго не пришлось. Дверь распахнулась, и в допросную вошли два человека. Одеты как вельможи, парики, холёные лица — издалека видно, что начальство. Не обращая на меня внимания, они прошли к столу.
Одного я узнал сразу: Пётр Иванович Шувалов. Тот самый, что отвозил меня в Париж, генерал-фельдмаршал и приближённый Елизаветы. С нашей последней встречи он раздобрел, немного обрюзг, но взгляд остался таким же живым. Очень увлекающийся человек — всегда горел разными прожектами, часто пустыми и глупыми, но случались и удачные начинания. Тот же «шуваловский единорог» стал настоящим чудо-оружием.
Второго вельможу я не знал. Но, присмотревшись, опознал и его — фамильное сходство было очевидно. Александр Иванович, тоже Шувалов, братец Петра и начальник Тайной канцелярии в одном лице.
Александр уселся за стол и принялся перебирать бумаги. А Пётр устроился позади, вытащил табакерку и стал делать вид, будто он здесь случайно и не заинтересован происходящим. Ну да, конечно! Марья Алексевна рассказывала, что «Сашенька» не принимает решений без одобрения своего братца. Так что надо строить беседу с расчётом на Петра.
— Константин Платонович… — У Александра дёрнулась правая щека. — Урусов.
— Да, ваше сиятельство, — я улыбнулся, — всё верно.
Шувалов бросил на меня взгляд и снова заглянул в бумагу.
— Из рода князей Урусовых, из ветки, оставившей княжение. Так-так, так-так.
Эге, да у него настоящий нервный тик — вся правая сторона лица дёргается. Да уж, вот что называется работать не по призванию. Наверное, тяготится допросами и пытками, да ещё и за спиной подчинённые сравнивают с покойным Ушаковым.
— Так-так, — повторил он снова, — значит, сознаётесь, Константин Платонович?
— Не вижу за собой таких грехов, Александр Иванович, в чём бы мог сознаться.
Он посмотрел на меня с прищуром.
— Ошибаетесь, Константин Платонович. Нет невиновных людей, бывают только допрошенные без пристрастия.
— Ах, Александр Иванович, я всего полгода в России, даже из поместья почти не выезжал. Просто не успел нагрешить, времени не было.
Во взгляде Шувалова мелькнул интерес.
— Так-так, Константин Платонович. А что же это вы за границей делали?
— Обучался, Александр Иванович, в университете. Как завещано нашим великим императором Петром Алексеевичем.
— И кто же это вас, Константин Платонович, направил учиться? Неужели матушка-императрица? Может, и указ об этом у вас есть? Или самовольно отправились? — он радостно улыбнулся. — А говорили, грехов на вас нет.
— Про указ, Александр Иванович, надо у вашего брата спросить. Он меня в Париж отвозил и на обучение устраивал. Мне по малолетству о таких вещах не рассказывал. — Я наклонился в сторону, чтобы лучше видеть второго Шувалова, и поздоровался. — Добрый день, Пётр Иванович.
Александр обернулся, уставившись на брата. Пётр Шувалов не спеша захлопнул табакерку и посмотрел на меня. Эдак снисходительно и с брезгливостью, будто на говорящую жабу.
— Я? — он вскинул брови. — Тебя?!
Но через секунду взгляд его дрогнул.
— Погоди, погоди, братец…
Пётр Шувалов встал, обошёл стол и приблизился ко мне.
— Погоди… Костик?!
Я вскочил и щёлкнул каблуками, подражая Кижу. Нет, отношение к Шувалову у меня не изменилось. Будь моя воля, даже руки бы ему не пожал. Но сейчас, будем честными, он мне нужен. У него огромное влияние на своего брата и, главное, на императрицу.
— Так точно, Пётр Иванович!
— Ах, подлец, вырос-то как! Был малец-мальцом, а как вытянулся!
Он несколько раз хлопнул меня по плечу.
— Нет, ты глянь, каков, а! Вырос, а рожа такая же хитрая, — он погрозил мне пальцем: — Ой, шельмец! Что, выучил хоть что-то в Сорбонне или по девкам только бегал?
— Обижаете, Пётр Иванович, бакалавра получил.
— А чего не магистра? — хохотнул Шувалов. — Аль смекалки не хватило?
— Так лягушатники, ваша светлость. Им проще удавиться, чем русского человека не хуже себя признать.
Он покачал головой.
— Так оно и есть, лягушатники проклятые, — он прожёг меня взглядом. — Значит, научился, говоришь?
— Да, ваша светлость.
— Знаки, Печати?
Я кивнул.
— На пушку сможешь наложить? Как положено, чтобы на пятьсот саженей в цель попасть.
— Проще простого, Пётр Иванович.
— Ой, брешешь! А ежели проверю?
— На спор, Пётр Иванович, если хотите.
— На спор? А что, давненько я не спорил. Если не сможешь, я тебя Сашке отдам, пусть делает с тобой что хочет.
— А если смогу?
Шувалов хитро блеснул глазами.
— Не обижу, не бойся, — он обернулся к брату: — Забираю этого умника. Съездим ко мне на стрельбище, проверим, каков он в деле.
И тут же, ухватив меня за локоть, Шувалов потянул меня к выходу. Отлично! Первая часть пьесы сыграна как по нотам.
Пока тряслись в карете, Шувалов расспрашивал меня про дела в Париже, про моё наследство, болтал о всякой чепухе и изображал из себя доброго родственника. Только я чувствовал — он меня с кашей съест, если пожелает. Но был у него ко мне какой-то свой интерес, который я пока не мог раскусить. Ладно, посмотрим, всё равно рано или поздно он покажет, чего хочет.
— Приехали.
Шувалов первым вылез из кареты, а я следом. Ёшки-матрёшки, куда он меня завёз? Лес вокруг, только с одной стороны от дороги была широкая просека, длиною в пару вёрст.
— Новое стрельбище, — криво ухмыльнулся вельможа. — Прошлое у самого Петербурга было, только жители пугались, когда пушки слышали. До самой Елизаветы Петровны дошли, чтобы отодвинула подальше. Ладно, идём, братец.
В начале стрельбища обнаружилась избушка, из который выскочил бородатый сторож.
— Ваше сиятельство! Происшествий не было, пушки не привозили.
Кивнув, Шувалов приказал:
— Отведи нас на первый редут.
К чести сторожа, стрельбище он содержал в идеальном порядке. Дорожки были расчищены, сугробы отбиты, и даже вороны сидели на коньке крыши ровным строем.
Редут оказался двумя земляными насыпями, сходящимися под острым углом. Наверху стояла старая бронзовая пушка, потёртая и с одной отколотой скобой.
— Вот, братец, — Шувалов прятал усмешку, — тебе пушка. Выстрелишь, будешь кумом королю и сватом министру. А нет, сгною за пустое бахвальство.
Я молча кивнул и подошёл к орудию. Опустился на колени, переключился на магическое зрение и приложил пальцы к ледяному металлу.
Ёшки-матрёшки, что он мне подсунул? Вся казённая часть орудия была пропитана перегоревшим эфиром. Кто-то до меня много раз вычерчивал там Знаки, забывая подчистить старые рисунки. Причём рисовал неумело, нарушая порядок линий, портя металл и приводя орудие в негодность. То ли пушку использовали как учебную, то ли испытывали на ней всяких неумех. Это что, и меня Шувалов считает недоучкой? Нет уж, не получит он возможности надо мной посмеяться. Вытащив small wand, я встряхнул кистью и принялся за работу.
Глава 22— Стрельба и угрозы
— Пётр Иванович, отойдите, пожалуйста, от орудия.
Шувалов, не спеша ходивший вокруг пушки, посмотрел на меня со скепсисом.
— Боишься случайно выстрелить? — спросил он ехидно.
— Нет. Сейчас будет продувка ствола, не слишком приятно, если попадёте под выхлоп.
Покачав головой, словно не веря мне, Шувалов всё же отошёл в сторону. А я лёгким росчерком нарисовал на казённой части круговую связку Знаков.
Орудие мелко задрожало и «кашлянуло» облачком сажи. Ёшки-матрёшки, до чего довели пушку! Даже канал ствола загадили обыкновенной гарью. Уважение к шуваловским пушкарям пробило нулевую отметку и рухнуло в минус.
Знаки медленно качали эфир, очищая казённую часть от старых выгоревших Печатей. Даже не переключаясь на магическое зрение, я видел, как из ствола течёт комковатый перегар эфира, похожий на клочки тумана. Хорошо, очень хорошо!
Я дождался, пока орудие перестанет дрожать, и росчерком small wand’а стёр связку. Первый этап закончен, можно переходить к следующему.
Бронза, из которой отлили пушку, оказалась отвратительного качества. Многовато олова, мало цинка, отчего сплав получился хрупкий, да ещё и с внутренними кавернами. А многочисленные наложения кривых Знаков и вовсе испортили орудие — ещё чуть-чуть и ствол разорвёт при очередном выстреле. Пришлось мне вспомнить подходящие Знаки, чтобы зарастить микротрещины и снять усталость металла. Ничего, с таким ремонтом ещё год-другой точно продержится. Главное, чтобы меня рядом не было, когда очередной нерадивый маг начнёт рисовать кривые связки.
Как художник грунтует холст, так и я долго возился над казённой частью пушки. И лишь приведя её к нормальному состоянию, взялся за «боевую» часть. В отличие от неучей, рисовавших орудийную Печать то сверху на бронзе, то внутри металла, я точно помнил: Печать должна располагаться на дне запальной каморы. Пришлось немного помучиться, чтобы выверить её положение. Хоть на йоту сдвинешь в сторону, и получишь не солидный бабах, а хлипкий пшик. Сколько там Шувалов хотел, пятьсот саженей? Слукавил Пётр Иванович — прицельно стреляют на двести пятьдесят, а на пятьсот уже разброс такой, что и стрелять бессмысленно. Только и у меня кое-что найдётся.
Закончив с орудийной Печатью и запальной связкой, я нарисовал на стволе «винтовые» Знаки. Ничего диковинного в них не было, но использовались они пушкарями крайне редко. Их же надо каждый десяток выстрелов подновлять, ствол быстрее изнашивается, греется сильнее. А я вовсе не собираюсь вести здесь настоящий бой, сделаю всего один-два выстрела, и хватит.