— Уууу!
Зажимая культю, Тюфякин упал на колени. Кровь марала снег вокруг него алым, не собираясь униматься.
— Помогите-е-е-е!
Один из прапорщиков бросился к Тюфякину, на ходу вытаскивая из кармана платок. Нет, здесь нужен ремень, чтобы перетянуть руку и остановить кровь, а не тряпочка.
— Сволочь!
Второй прапорщик застыл на месте, вылупился на меня и беззвучно зашептал что-то. Лицо его покраснело от напряжения, и через секунду он бросил в меня «молот». Почти одновременно секундант-подпоручик обрушил огненный всполох на Кижа.
Да что за люди-то такие?! Напасть во время дуэли? Убью!
Эфир забурлил вокруг меня. Тяжким усилием, словно поднял в одиночку карету, я отбил «молот» в сторону.
В груди лопнули струны, удерживающие Анубиса. Талант рванул наружу, рыча и разбрасывая вокруг тёмные протуберанцы. Одно из магических щупалец добралось до прапорщика и рассекло ему горло.
Нарушитель дуэльного кодекса захрипел. Булькая, начал заваливаться на спину. А щупальце уже втягивалось в мою грудь, таща за собой призрачное мерцание, вырванное из прапорщика.
Я повернулся в сторону секунданта, но было поздно. Тот уже оседал на траву, закатив глаза и держась за рассечённую грудь. А над ним стоял Киж — в тлеющей одежде, с лицом, вымазанном чёрной сажей, и белыми от бешенства глазами.
— Нельзя! Так! Делать! — заорал он и пнул мёртвого секунданта. — Вот тебе, урод!
— Дима, прекрати.
Резкий сброс эфира высосал из меня все силы. Я пошатнулся и тяжело опёрся о саблю, отмечавшую барьер.
Они все были мертвы. Секунданта убил Киж, я разделался с прапорщиком, а Тюфякин с помощником стали жертвой случайности. «Молот», который я отбил, ударил в них рикошетом, не оставив ни единого шанса. Смотреть на их останки было страшно, и я отвернулся.
— Боевые заклятья на дуэли, вмешательство секундантов в поединок, — Киж пнул труп последний раз, — за такое смерти мало. Константин Платонович, разрешите я их в озеро выкину? Недостойны они похорон на освящённой земле.
— Хватит, — я с трудом вдохнул, — смерти всегда достаточно. Лучше помоги мне.
Дуэль высосала все силы. Даже стоять было сложно — колени подгибались, будто из них вынули кости.
Киж бодрой рысцой подбежал ко мне, поддержал, помог одеться и довёл до коня.
— Сейчас поедем, Дмитрий Иванович, сейчас.
Вытащив small wand, я нарисовал Знак безмятежности — лучшее средство смыть эфирные отпечатки. Не думаю, что сюда пришлют специалиста, умеющего их снимать, но бережёного и бог бережёт. Искать участников дуэли всё равно будут, и оставлять лишнюю зацепку я не собирался.
— Всё, можно ехать.
— Константин Платонович, вы в порядке? Слишком бледно выглядите.
— Нормально.
Анубис уже восстанавливал силы и начал потихоньку подпитывать и меня. Час-другой, и буду как новенький. Но с такой выносливостью надо что-то делать! Диего никаких упражнений для этого не давала, значит, придётся импровизировать. Пробовать делать массированный выброс эфира, тренировать Анубиса отдавать больше сил. И поспрашивать боевых магов, как они развивают устойчивость для долгого сражения.
Вернувшись «домой», я привёл одежду в порядок и чуть ли не силком заставил себя позавтракать.
— Сволочи, — ворчал Киж, сменив испорченный модный наряд на одежду попроще, — такой камзол угробили.
Он повёл носом и поморщился.
— И палёным теперь воняю. Константин Платонович, вы не умеете выводить запахи?
— Нет, Дмитрий Иванович, не умею. Ты уже закончил с переодеваниями? Тогда вернись на место дуэли и посмотри осторожно, что там будет происходить. Проследи, если надо, за дознавателями. В общем, проконтролируй ситуацию, не выйдут ли на мой след.
— Понял, сделаю.
Киж поклонился и отправился на задание.
— Васька!
Денщик появился через секунду, будто стоял под дверью.
— Я, вашбродь!
— Вот тебе бумажка с адресом. Пойдёшь туда и отыщешь подполковника Суворова. Скажешь, от кого, и узнаешь, когда он выезжает.
— Так точно, вашбродь, всё сделаю.
Только Васька ушёл, в комнату попыталась войти горничная. Но я на неё рявкнул, и девушка, ойкнув, исчезла за дверью.
Я успел вовремя. Не прошло и минуты, как я остался один, и тело стало будто ватным. Навалилась усталость, глаза сами закрылись, и я провалился в забытьё.
И в этот раз даже не вздрогнул, когда на моё плечо легла узкая ладонь, веющая холодом. Не зря же я почувствовал приближение «вызова» и разогнал всех, чтобы встретить его в одиночестве.
— Молодец. — За спиной усмехнулись. — Втягиваешься. Люблю понятливых.
Тонкие пальцы погладили меня по шее.
— Спасибо за подарок, мне очень понравилось — сразу четыре чистых Таланта стоят дорого. Пора выдать тебе достойную премию.
Я ощутил внутри себя песочные часы. Большие, из толстого стекла, с жёлтым песком внутри. Тоненькой струйкой он сыпался в нижнюю чашу, каждое мгновение по песчинке. Если бы я захотел, то точно, до дня, мог сказать, сколько мне осталось. Нет, не хочу знать! Не желаю! Лучше уж встретить конец внезапно, чем, как приговорённый, ждать своего срока.
Смерть опять усмехнулась. И тут же в верхнюю чашу часов посыпался новый песок. Чёрный, как мрак могилы, и одновременно красный, как та кровь на снегу. Ровно четыре дополнительных года, секунда в секунду.
Глава 30— Книжный вор
После «свидания» с моей милой работодательницей оставаться в одиночестве было невыносимо. Хотелось ощутить жизнь, услышать смех и голоса людей. Честное слово, я готов был отправиться в какой-нибудь кабак и устроить там гулянку с первыми попавшимися офицерами.
Впрочем, желание воплотить мне бы всё равно не удалось. На улице стояло позднее утро: ночные гуляки уже отправились спать, а проснувшиеся ещё даже не выходили на улицу. Ну и ладно, не очень-то и хотелось, найду другую компанию. Да и было в городе одно место, которое стоило посетить — Альбертина, кёнигсбергский университет.
Профессора, студенты, учёные диспуты и прочие академические радости меня интересовали мало. А вот жемчужина университета, Серебряная библиотека, манила своими сокровищами. Знаменитый двадцатитомник со сводом всех известных Знаков, сотни трудов по механике и главное — нужные мне книги по теоретической магии.
Минут через сорок я уже входил в здание Альбертины. Колонны, своды, помпезная лепнина, роспись на стенах, огромные хрустальные люстры в холле. Сразу видно — университет не бедствует, а его покровители не скупятся для любимого детища.
Альбертину пронизывал знаменитый цвергский «ordnung» — везде царила дисциплина, порядок и тишина. Это вам не Сорбонна с гомонящими и переругивающимися студентами, лютнистами и игрой в карты. Здесь всё было чётко и строго: ходить тихо, не болтать, при движении держаться правой стороны, кланяться профессорам. Все студенты щеголяли в старомодных длинных мантиях и шапочках с квадратным верхом. Наблюдая такие казарменные порядки, я сто раз сказал спасибо, что попал в Париж, а не сюда.
— Добрый день, — я поймал за локоть какого-то студента, — не подскажете, как пройти в Серебряную библиотеку?
Студентик чуть не подпрыгнул от неожиданности. Хлопая глазами, он силился что-то сказать.
— Што?
— Как пройти в библиотеку? Серебряную.
— Эм… Мммм… Ну, — студент перешёл на шёпот: — прямо. Потом направо и вверх по лестнице на второй этаж.
— Благодарю!
— Тише, сударь, — он приложил палец к губам, — господин ректор требует соблюдать тишину. Разговоры не должны мешать размышлениям профессоров.
Я кивнул, с трудом сдерживая смех. Хороши местные порядочки! Мешать размышлениям, надо же, какая формулировка. А как же споры, в которых рождается истина? В такой гробовой тишине можно придумать только какую-нибудь завиральную или особо пакостную теорию. Ох уж эти цверги, с их «пещерными» порядками. Но шуметь назло загадочному ректору я не собирался. Моё дело попасть в библиотеку, а не переписывать местный устав.
Разыскивая лестницу на второй этаж, я наткнулся на самую настоящую толпу. Кучка студентов толклась возле входа в аудиторию, вставая на цыпочки и вытягивая шеи, чтобы разобрать голос, читающий лекцию. Опоздавшие, которых не пустили? Или такой интересный предмет, что все не поместились?
Подойдя к студентам, я попытался прислушаться, что же там происходит внутри.
— Бу-бу-бу, бу-бу-бу, der Zauberstab, бу-бу-бу. Бу-бу-бу, Magier, бу-бу-бу…
Ничего не понятно! Мало того, что лектор бубнит, так ещё и лекция на немецком. А я не настолько понимаю этот язык, чтобы разобраться в специальных терминах и академическом стиле изложения.
— Что здесь происходит? — шёпотом спросил я ближайшего студента.
— Чшш! — он обернулся и сделал страшные глаза. — Не мешайте! Сам профессор Иммануил Кант читает свою знаменитую «Критику чистой магии».
Этого мне ещё не хватало. Нет уж, упаси меня бог от кабинетных учёных, разбирающих магию на составные части и делящих её на всякую гносеологию, ринотиллектологию и натуромагософию. Магия — это в первую очередь деланье, а не созерцание. Ни один из этих теоретиков не мог нарисовать даже самого простого Знака.
Я махнул рукой и продолжил поиски библиотеки.
Ух, какой шикарный у них читальный зал! Здоровенный! Отдельный стол для каждого посетителя, стеллажи с книгами вдоль стен до самого потолка, в окнах цветные витражи, будто в соборе. Красотень!
— Что фам угодно?
Дорогу мне заступил седой господин, с явной цвергской кровью. Ростом ниже меня, лицо будто из камня вырезано, и большие волосатые уши.
— Вы кто, простите?
— Марк Зузак, — он свысока посмотрел на меня, — главный библиотекарь.
— Добрый день, — я приветливо улыбнулся. Ссориться с этим суровым дядькой в мои планы не входило, — премного наслышан о вашей великолепной Серебряной библиотеке, самой обширной в этом краю.