Стоило ему уехать, я проверил караулы и заперся в одной из комнат на первом этаже дворца. Открыл плоский ящик и осторожно вынул один из длинных цилиндров. Протёр ветошью от пыли и внимательно осмотрел. Так и есть! На одном из концов имелся тонкий ржавый ободок. Значит, я не ошибся.
Я взялся за конец цилиндра и с натугой крутанул его. Со скрипом провернулась резьба, и крышка сдвинулась с места. Двадцать секунд, и я снял её с железного футляра. Наклонил полый цилиндр, и в подставленную ладонь выпал конец толстой полированной палки из тёмного дерева. Я вытащил её полностью и осмотрел со всех сторон. Да, это она и есть — нижняя часть от grand wand’а.
Раскрутив оставшиеся футляры, я стал обладателем трёх частей посоха и навершием из чистого кристалла горного хрусталя. Ёшки-матрёшки! Идеальный рабочий инструмент! Да с таким grand wand’ом я что хочешь теперь сделаю.
Снести дворец? Передвинуть замок? Построить в чистом поле редут или флеш? Да запросто! Главное, чтобы хватило мощности Анубиса для подзарядки. Крупномасштабное колдовство требует уйму эфира. Деланным магам приходится по несколько месяцев «заряжать» посох для одного большого колдовства. Но с Талантом я сделаю это гораздо быстрее.
Собирать части grand wand’а в единое целое я не стал. Потом, всё потом, когда найдётся достойная цель для такого мощного инструмента. Вернул детали в железные футляры и спрятал их в дорожную сумку. А деревянный ящичек разломал и кинул в горящий камин. Лучше не оставлять следов, что grand wand оказался в моих руках.
Всё было спокойно, и я успел подремать аж до самого полудня. А проснувшись, обнаружил сидящего напротив Кижа. Нахохлившегося и крайне недовольного.
— Добрый день, Дмитрий Иванович.
— Добрый, — буркнул он и поджал губы. — Опять без меня всё самое интересное. Константин Платонович, вы специально меня отсылаете, чтобы я пропускал сражения? При Кунерсдорфе в кустах сиди, Берлин брать опять без меня. Несправедливо, честное слово.
— Ну, прости, так получилось. Не собирался я сюда ехать, начальство приказало.
— Ни подраться, ни убить каких-нибудь пруссаков, — продолжал бухтеть мертвец. — А мне отметиться хочется! Имею право оставить о себе память. Вам легко, вы уже вон сколько наворотили, а я мимо пролетаю.
— Дмитрий Иванович, прекрати. Ворчишь, как старый дед на внуков. Если так хочется отметиться, пойди и сделай надпись на стене дворца. Крупными буквами, чтобы заметно было.
— А так можно?!
— Можно. Исключительно для тебя, чтобы только не зудел.
Киж, светясь от радости, встал, поклонился и вышел. Часа два его не было не слышно, не видно, я даже начал беспокоиться — что он там рисует такое? Пойти, что ли, проверить. Но тут мне стало не до памятных надписей.
Возле дворца вдруг стало очень тесно: несколько тысяч всадников ворвались на площадь, пугая горожан топотом и выстрелами в воздух. Пруссаки? Нет, наши! Гусары и казаки из Третьего корпуса русской армии. Они примчались сюда налегке, выехав через час после доклада Суворова Салтыкову.
Я уж было обрадовался, но счастье не продлилось долго. Во главе кавалерийского отряда стоял сам Румянцев, лично приехавший разбираться с принцем.
Во дворец он вошёл по-хозяйски, будто барин, возвратившийся в имение из-за границы. И сразу стал наводить свои порядки и третировать драгун. А увидев меня, еле заметно усмехнулся:
— Капитан Урусов. Вижу, вы неплохо поработали.
— Рад стараться, ваша светлость.
Мы обменялись не слишком приязненными взглядами.
— Езжайте в расположение армии. Доложите командующему об обстановке и возвращайтесь на свою батарею.
Судя по тону, он желал поставить меня на место. Мол, не по чину я тут командую, здесь дело генеральское. Но я коротко поклонился и с улыбкой спросил:
— Разрешите отбыть немедленно?
Румянцев увидел, что я рад возможности покинуть Берлин, и его немного перекосило. Что, съел? Не дам я тебе повод позлорадствовать.
В отместку генерал не дал мне ни единого сопровождающего. Но и тут я не расстроился, со мной был Киж, и отбиться от всякой швали на дороге мы могли легко. А от большого вражеского отряда попросту бы сбежали.
Уже отъезжая от дворца, я обернулся и чуть не упал с лошади. Во всю стену между вторым и третьим этажом была сделана надпись чёрной краской: «Пруссаки! Учитесь военному делу настоящим образом. Приедем — проверим.»
Я посмотрел на Кижа. Он лыбился во все тридцать два зуба:
— Хорошо получилось, да?
— Ты как туда залез?!
— Было сложно, Константин Платонович, два раза падал. Главное, результат отличный вышел. Эту надпись они надолго запомнят!
Ещё бы! Сейчас будет не до ремонта, и напутствие успеет попасть в какие-нибудь хроники, дневники и воспоминания. Что ж, Киж действительно сумел оставить след в истории.
До Франкфурта мы добрались без особых приключений. Дважды нас пытались остановить какие-то прусские дезертиры, но хватало и единственного огненного всполоха, чтобы разогнать бандитов. Преследовать их мы даже не пытались — пусть пруссаки сами разбираются, а у меня и своих проблем хватает.
Штаб русской армии находился всё там же, и я прямиком направился туда. Пришлось снова ждать в приёмной, пока у Салтыкова дойдут до меня руки.
— Дорогой мой Константин Платонович!
Генерал-аншеф встал мне навстречу, обнял и трижды расцеловал по русскому обычаю.
— Так и знал, что ты не подведёшь. Какая воинская удача! Ты никак с золотой ложкой во рту родился. Не ожидал, честное слово. Орёл!
— Как вы приказывали, ваша светлость.
— Хвалю, дорогой мой человек, от всей души хвалю. Считай, война уже выиграна. Садись, Константин Платонович, разговор к тебе есть.
Усадив меня на стул, Салтыков стал вышагивать по комнате. Несколько минут он молчал, о чём-то размышляя, а затем принялся говорить, перейдя на официальный тон.
— Завтра, господин капитан, вы отправляетесь в Петербург. Поедете вместе с офицерами, доставляющими документы и некоторых пленников. Я отпишу в столицу о ваших заслугах, указав, что это были ваши инициативы. Вы понимаете?
Я кивнул. Да что же тут непонятного? Салтыков подкладывает соломку, на всякий случай. Кто знает, как отреагирует императрица?
— Наши союзники, — Салтыков закатил глаза, — австрийцы, просто в бешенстве. Бумага, что вы добыли в Берлине, вывела их из себя. Вы даже не представляете, какой скандал устроил фон Даун! И как узнали-то? Да и смерть Фридриха вызвала… ммм… неоднозначную реакцию. Понимаете?
Генерал сделал выразительное лицо. Я кивнул — яснее некуда. Салтыков хочет убрать меня из армии как лишний раздражитель в отношениях с союзниками.
— Не могу предсказать, как на демарши фон Дауна посмотрят в Петербурге, но вас не должны обойти наградами. В любом случае, с вами будет моя признательность, господин капитан. Считайте, что род Салтыковых у вас в долгу.
Поблагодарив Салтыкова и получив у адъютанта документы, я отправился в ставшую уже родной батарею. Корсаков, страшно обрадованный моему приезду, устроил настоящую пирушку по этому поводу. На неё собрались и наши прапорщики, и офицеры стоявшего рядом пехотного полка. Все были уже в курсе, как я взял Берлин «на шпагу», и пришлось выслушать целую кучу поздравлений в свой адрес. Между тостами у меня требовали раз за разом рассказывать как было дело, и я устал повторять одно и то же.
К нам на огонёк заглянул капитан Ржевский из Тобольского пехотного. Тот самый, что спорил со мной ещё в Мариенвердере. Под конец вечера он подсел ко мне и предложил выпить за мой пушкарский талант.
— А ведь я должен вам, Константин Платонович.
Я махнул рукой — ну его, забыли.
— Нет-нет, не отказывайтесь. Иван Герасимович говорил, что вы собираетесь подать в отставку и уехать в имение. Это правда?
— Угу.
— Тогда подарок вам будет очень кстати. Я договорился кое с кем, и ваших «близнят» списали подчистую. Орудие сняли с лафета, и ваш денщик упаковал его в ящик. Думаю, вам приятно будет поставить его перед своей усадьбой в память о военной службе и Тобольском пехотном.
— Степан Матвеевич! Вот уж не ожидал!
— Ерунда, мне было приятно сделать вам эдакий сюрприз.
Ржевский угадал — орудие мне пригодится. Но не как память, а для магомеханического устройства. Я собирался переработать идею боевого треножника и поставить туда именно такое орудие. Вряд ли мне придётся использовать его в бою, но для опытов точно пригодится.
Перед отъездом у меня побывало ещё двое посетителей. Во-первых, посыльный от Тотлебена с письмом и сундучком денег. Авантюрист написал мне длинное послание, в котором цветасто благодарил за доверие, передавал мне деньги и намекал, что готов и в будущем работать со мной во всяких щекотливых делах. Сумма, кстати, оказалась больше, чем я ожидал, целых три тысячи полновесных довоенных талеров.
Во-вторых, меня навестил поручик Серафим. Под Кунерсдорфом он был ранен, но уже шёл на поправку.
— Константин Платонович, вы же будете ехать через Москву? Не могли бы завезти моим родным письма? Честное слово, вас примут как родного. Двери дома Волконских всегда открыты для вас.
Я пообещал доставить послания лично либо нарочным из Петербурга. И только когда мы попрощались, я сообразил — Волконские же князья. Хорошо, что я не знал об этом, когда тряс Серафима у Голицыных. Не окажись юноша понятливым и отходчивым, у меня бы появились проблемы с этим родом.
Жаль, но увидеться с Суворовым мне не удалось. Его отправили по какому-то поручению, и я попросил передать ему письмо. Надеюсь, мы с Сашкой ещё встретимся.
Глава 15Опала
Путешествие затянулось на несколько недель. Три десятка всадников и пять экипажей тащились по дорогам будто караван: не слишком поспешно, с остановками в непогоду и долгими посиделками на постоялых дворах. Я бы с удовольствием бросил эту компанию и рванул вперёд сам, но в багаже ехал ящик с «близнятами», и мне волей-неволей пришлось довольствоваться обществом попутчиков.