— Если тебе так хочется побузить, сходи за Александрой и Таней. А как вернёшься, возьми коня и навести этого, как там он… Троекурова. Объясни ему доходчиво, что брать чужое не по-христиански.
Киж оживился и кивнул.
— Сделаю. Константин Платонович, тут живые есть, — он пнул носком сапога тело одного из опричников, — можно их…
— Выживут?
— Скорее всего, нет.
— Сначала за Таней с Сашкой, а потом добей, чтобы не мучились.
Я пошёл к дому и только шаге на третьем заметил, что хромаю. Кажется, во время схватки меня всё-таки задели, вон и штанина к бедру прилипла, мокрая от крови. Придётся хирургу латать ещё и меня.
Кое-как доковыляв до крыльца, я увидел крайне печальное зрелище. Светлячок, с опалёнными волосами и перепачканным гарью лицом, стояла на коленях и беззвучно плакала. Перед ней лежал Куприян и пустыми мёртвыми глазами смотрел в небо — шпага Еропкина не оставила ему шанса. Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Весь род. Под корень. Без сожаления.
Глава 29После драки
— Мяу!
Невесть откуда на крыльце появился Мурзилка и подошёл к Светлячку. Сочувственно мяукнул и потёрся о её руку.
— Мяу.
Кот потянулся и осторожно провёл лапой по щеке девушки, будто вытирал слёзы. Мурзилка обнял Светлячка за шею и ткнулся мордой ей в ухо.
— Мя-мя-мяу…
Светлячок вышла из ступора, заграбастала кота обеими руками и разрыдалась, зарывшись лицом в рыжую шерсть.
— Иди к остальным, — я поднял девушку, не выпускавшую из рук Мурзилку, — им нужна твоя помощь, а я здесь всё сделаю.
Отведя её в дом, я вернулся на крыльцо и присел подле Куприяна. Закрыл ему глаза и набросил покрывало, захваченное в гостиной. А затем призвал Анубиса.
Короткая проверка, и я с облегчением выдохнул. Чистая смерть — дух опричника не собирался возвращаться, с лёгким сердцем уйдя за грань. У него не осталось ни долгов, которые требовалось оплатить, ни родных. Я пожелал ему лёгкой дороги и мысленно пообещал устроить похороны по всем правилам.
— Константин Платонович. — На плечо легла ладонь Кижа. — Ступайте в дом. Вам нужно перевязать рану, вон крови сколько натекло. А насчёт Куприяна я распоряжусь, не сомневайтесь.
— Я тебя куда послал? Вот и делай, что сказано.
Киж помог мне встать, качая головой.
— Не идёт вам ворчать, Константин Платонович. Для этого Марья Алексевна и Настасья Филипповна есть.
Я отмахнулся от него и пошёл в дом. Рассечённое бедро и правда кровило и постепенно наливалось болью.
— Ох ты, горюшко какое! Да что же это такое делается, Костенька.
Настасья Филипповна слишком близко к сердцу восприняла моё ранение. До спальни я доковылял сам, упал на постель, но тут же был взят в кольцо заботы и хлопот. Горничные-орки притащили воды, и ключница взялась за моё лечение: разрезала штанину, вытерла кровь и промыла рану.
— Только приехал, а уже раненый, будто войны мало было.
— Настасья Филипповна, там хирург должен был приехать…
— И думать забудь! Пусть он твоих опричников штопает, коновал. Резаную рану я и сама зашью, чай не безрукая.
И точно — ключница профессионально обработала рану и наложила швы с помощью кривой иглы и шёлковой нити. Намазала сверху густую тёмную мазь и перебинтовала ногу. Я шипел, сжимая зубы, и терпеливо ждал окончания экзекуции.
— Где вы этому научились, Настасья Филипповна?
— С Василием Фёдоровичем, — ключница усмехнулась, — много чего делать приходилось. По молодости-то я смышлёной была, на лету всё схватывала.
Я только покачал головой: опять старые секреты. Чувствую, отжигал дядя полвека назад похлеще иных авантюристов. На его фоне я смотрюсь весьма бледно, чуть ли не пай-мальчиком.
— Константин Платонович!
В комнату стремительно ворвались Таня с Александрой.
— Вам очень больно?
— Как же вы так?!
— Давайте мы вас…
— Со мной всё в порядке, — я помахал рукой девушкам, — небольшая царапина.
— Цыц! — Под взглядом ключницы они замолчали и стушевались. — Константину Платоновичу требуется покой, раскричались, как куры. И умойтесь сходите, стыд какой, будто поросята извазюкались.
Рыжая покраснела, а Таня потупила взгляд. И правда, было видно, что девушки только что из леса.
— Идите, — кивнул я им и подмигнул, — мы с вами позже соберёмся и обо всём поговорим. Вы сегодня большие умнички.
— Никаких разговоров, — напустилась на меня ключница, стоило девушкам выйти, — тебе покой нужен, рана вон какая…
— Царапина. Настасья Филипповна, не делайте из меня умирающего. Работы по горло, усадьбой надо заниматься, а не валяться кулём.
— А о здоровье кто думать будет? Сейчас начнёшь бегать, потом совсем свалишься. Хочешь делами заниматься — лежи и командуй отсюда. Я тебе Афоньку пришлю, пусть он бегает вместо тебя.
— Уговорили, — я похлопал ключницу по руке. — Спасибо за заботу.
— Ну а кто тебе ещё скажет, — заворчала она с нотками доброты в голосе, — молодой ты слишком. Были бы родители живы, они бы тебе ума вставили, а так мне да Марье Алексевне приходится. Если бы ты ещё слушал наших советов.
Она вздохнула, встала и чмокнула меня в лоб.
— Лежи, болезный. Сейчас прикажу тебе бульона принести, самое пользительное, чтобы кровь восстанавливать.
В спальне валяться не хотелось, и я перебрался в кабинет. Убрал в шкаф коробочку с лже-«Зудой» и улёгся на кушетку. Удобно устроился полусидя, вытянул больную ногу и накрылся пледом. Вот теперь можно с комфортом заниматься делами и принимать посетителей.
Настасья Филипповна, как и обещала, принесла мне чашку крепкого бульона и маленьких солёных сухариков.
— Попей, Костя. На петухе сварили, с травами.
— Спасибо. Марья Алексевна спит?
— Проснулась уже, — ключница улыбнулась, — помирать раздумала, даже отобедать соизволила.
— Очень хорошо. А как раненые?
— Ой, уже ходют, пререкаются между собой. Хирург сейчас их смотрит, обещает всех вылечить, если заплатят.
— Дай ему сколько просит. Флигель, где опричники жили, сгорел же? Выделите им здесь комнаты, пока не отстроим обратно.
— Разорение сплошное, — пробурчала ключница, — шуметь будут, сапогами топать.
— Ничего, это не надолго.
В дверь постучали, и в кабинет заглянул Киж.
— Разрешите, Константин Платонович?
Я кивнул, и мертвец беззвучно просочился внутрь. Настасья Филипповна забрала пустую чашку и вышла, оставив нас наедине.
— Что у тебя?
— Один из этих, — Киж кивнул на окно, — Еропкиных, живой остался. Сам перевязался, магией прижёг рану, — в голосе мертвеца прозвучало уважение, — и помирать не собирается. Вам он нужен или я его того?
Я не спешил отвечать. Бешенство, накатившее во время боя, отхлынуло, и можно было рассуждать спокойно. Ещё утром злость требовала помножить всех на ноль, но сейчас я отмёл этот вариант.
Во-первых, я не настолько кровожаден, как бы в армии не пытались навесить мне прозвище «мясник». Убивать без разбора, исключительно для мести не доставляет мне радости. Во-вторых, власти посмотрят на такие дела ой как нехорошо и могут устроить мне серьёзные проблемы. В-третьих, не хочется портить среди местного дворянства репутацию. Сейчас, после уничтожения нападавших, все будут знать о моей силе и не станут зря соваться. Но если я начну преследовать оставшихся Еропкиных, то на меня начнут коситься как на «отморозка». А против таких людей предпочитают объединяться и давить сообща. Оно мне надо? Тем более для моих планов нужны связи, знакомства и доброе имя.
— Давай его сюда, — я махнул Кижу, — поговорю с твоим живчиком.
Через десять минут он привёл в кабинет юношу, одного из тех, с кем я дрался сегодня. Во время стычки не было времени разглядывать противников, и сейчас я крайне удивился — он же совсем молодой, едва восемнадцать будет. Бледный до синевы, с затравленным взглядом и скособоченной фигурой. В первый момент я не мог понять, что с ним не так, и только через несколько секунд сообразил — у бедняги не было правой руки. Короткая культя была замотана белой тканью, через которую проступили пятна крови.
Киж прав, он заслуживает уважения, как минимум. Сам смог прижечь, Киж говорил? Не уверен, что смог бы сделать так же на его месте. Теперь понятно, почему поручик не добил его, а пришёл за инструкцией.
— Сядь, — я указал парню на стул.
Он дёрнулся от звука моего голоса, замялся, но послушно сел.
— Кто вас натравил на усадьбу?
— Н-не знаю. — Парень явно боялся, заикался и старался не встречаться со мной взглядом. — Гаврил Акакиевич сказал, есть д-д-дело. П-подробности не г-говорил.
Киж, вставший за левым плечом парня, кивнул, выступая в роли детектора лжи.
— Сколько ещё взрослых мужчин в вашем роду?
У Еропкина дёрнулся глаз.
— Я н-не знаю. Дядьки в Сибири служат, их трое, кузенов у меня д-двое, но им всего шестнадцать. М-может, ещё кто из родни есть. Ч-честное слово, не знаю! Я д-давно дома не был, учился в М-москве, приехал т-только неделю назад.
Киж наклонил голову, будто прислушиваясь, а затем медленно кивнул.
— П-пожалуйста, отпустите меня, — Еропкин часто заморгал, — я н-нехотел вас убивать. Руку вот…
На глазах паренька появились слёзы, но он мужественно держался.
Да какой он мне враг? Телёнок, на которого жалко поднять руку. Но с силой воли, которой можно гордиться.
— Ты поедешь домой и передашь моё послание, слово в слово.
Паренёк часто закивал.
— Род Еропкиных за беззаконное нападение и убийство моих людей должен выплатить виру. А также поклясться, что никогда больше даже не помыслит причинить мне вред или убыток. Если нет, я буду считать вас кровными врагами и постараюсь, чтобы ваше имя навсегда исчезло из списков дворян.
Он посмотрел на меня со страхом, несколько секунд подумал и кивнул:
— Я п-передам ваши слова.
— Дмитрий Иванович, проводи его, пусть садится на лошадь и едет домой.