— Анубис, приведи его в чувство.
Талант радостно тявкнул и полез наружу. Передо мной соткалась тень человека с головой шакала. Полупрозрачная, с длинными ушами и тонкой мордой. А вот зубы у призрака были вполне материальные — белоснежные, острые, как иглы, влажные от ядовитой слюны.
Анубис зарычал, привлекая внимание мертвеца, но тот лишь задёргался сильней, пытаясь то ли встать, то ли умереть заново. Э, нет, дорогой, ничего у тебя не выйдет!
— Рр-р-ав!
Шакал рывком впился в горло мертвецу и дёрнул вверх. Голова покойника подпрыгнула и упала с глухим стуком.
— Р-р-р-ав!
Следующий укус пришёлся в сердце — призрачная пасть погрузилась в мёртвую плоть и сжалась уже внутри, отчего Еропкин завизжал и забился мелкой дрожью.
Третий удар Анубис нанёс в районе живота, нырнув мордой в мёртвое тело прямо под солнечным сплетением. Крик покойника превратился в жалобный скулёж, а его руки-ноги перестали дёргаться. Только голова моталась туда-сюда, шлёпая губами.
— Х! Х! Ха!
Говорить он не мог из-за перерезанного горла. Я вытащил small wand, наскоро стянул эфирной нитью рану и спёк края мёртвой плоти.
— А! А. Атпу-у-усти.
Я дал знак Анубису отойти.
— Ответишь на мои вопросы и сможешь уйти.
Глаза покойника повернулись ко мне. Радужка на них выцвела и побледнела, а зрачки стали крошечными, будто булавочные головки.
— Убивец, — губы мертвеца искривились, — ничего не скажу тебе. Я умер сегодня, а ты умри завтра.
— Хамишь, падаль?
— Ты сдохнешь, убивец, сдохнешь. Они придут за тобой, а я ничего тебе не скажу.
Еропкин попытался рассмеяться, но только захрипел, давясь звуками.
— Так-так, гражданин покойник. Значит, не хотим сотрудничать со следствием?
Мертвец осклабился:
— Нет у тебя методов против меня, убивец. Нету-с. Мёртвому ничего ты не сделаешь, второй раз в могилу не положишь.
Еропкин снова попытался рассмеяться, но опять получился лишь надсадный хрип.
— Посмотри, Дмитрий Иванович. Думает, что он один такой умный, а мы с тобой так, погулять вышли.
Киж подступил ближе, заглянул в лицо покойнику и покачал головой:
— Грубый век, грубые нравы, никакого почтения к некромантам. В моё время мертвецы по струнке ходили, тапочки были готовы приносить, лишь бы их в посмертие отпустили. А сейчас, тьфу, даже смотреть противно.
— Верно говоришь, Дмитрий Иванович, непонятливый покойник нынче пошёл. Может, зря мы с ним цацкаемся? Сейчас подниму его полноценно, посажу на «цепь праха» да и отпущу домой.
Бывший поручик хищно показал зубы.
— Правильно, Константин Платонович. Пусть своими руками весь свой род передушит. Вам спокойнее будет, ежели Еропкиных вовсе не останется. А потом в склеп его посадим, вдруг пригодится.
— Не посмеете, — забулькал Еропкин, — вас церковь проклянёт. Отлучат за некромантию…
— Дружок, — Киж снова наклонился к мертвецу, — ты что, не видишь, кто я? Не заметил с устатку?
Взгляд Еропкина впился в лицо неупокоенного поручика.
— Ты!
— Я, дружок, я. И ты таким будешь, неупокоенным. Константин Платонович таких хоть сотню поднять может, и ничего ему не будет. Считай, профукал ты своё посмертие. Даже в ад улизнуть не сможешь, будешь здесь мучаться.
— Нет. Нет!
Мёртвый Еропкин завыл.
— Отпусти!
— …те! — Киж влепил мертвецу пощёчину. — Обращаться к Константину Платоновичу на вы.
— Отпустите! Я всё скажу, дайте только уйти.
Киж удовлетворённо улыбнулся и отошёл в сторону.
— Кто вас натравил на меня?
Еропкин старался не смотреть на меня, и его взгляд бродил по низкому потолку.
— Никт…
Он забился, будто в припадке, дрыгая руками и ногами, то подвывая, то скрипя зубами. Голова мертвеца стукалась о деревянный настил и моталась из стороны в сторону.
— Соврать пытался, — ухмыльнулся Киж, — не знал, что мёртвые лгать не могут. Ничего, пусть помучается для сговорчивости.
Смотреть на корёжимый спазмами труп было неприятно. Я отвернулся и перевёл взгляд на Кижа.
— Ты присутствовал, когда Василий Фёдорович таким занимался? Они всегда такие несговорчивые?
Киж отрицательно замотал головой.
— Нет, Константин Платонович. Ваш дядя для допроса по-иному поднимал — мертвецы тихо лежали, только бухтели да и всё.
— Un burro sabe mas que tu! La mierda del toro! Idiota de los cojones!
Я не сдержался и матерно выругался на испанском. Диего так часто прибегала к крепким выражениям во время тренировок, что я нахватался у неё выражений на все случаи жизни. И сейчас они подошли как нельзя лучше.
— А сразу нельзя было сказать?
— Я думал, — Киж пожал плечами, — вы его хотите «цепным псом» сделать, для грязной работы.
Жестом я приказал ему замолчать и дёрнул Анубиса. Пошутить решил, зараза? А ну, работай, cabeza de mierda! Чтобы через минуту мертвец был готов к допросу.
Анубис виновато зарычал и ткнулся мне в руку, будто пёс головой. Тотчас он выпустил у меня из груди щупальца тёмной силы, которые с силой вонзились в покойника. В руки, ноги, пах, живот, солнечное сплетение, грудь, горло. И сразу десяток оплело голову, будто надев на него «шапочку» для снятия энцефалограммы.
Мертвец тут же успокоился, застыв неподвижной статуей. И только глаза дёргались в глазницах, словно пытались разглядеть невидимую опасность.
— Назови себя.
Анубис пустил по щупальцам эфир, будто электрический импульс. Труп вздрогнул и заговорил бесцветным голосом.
— Гаврила, сын Акакия Коськина.
— Коськин? — я кашлянул. — Ты же Еропкин.
— Нет. Я лицом похож на покойного Фаддея Осиповича Еропкина. Был научен назваться бастардом и занял место главы рода.
— Кем?
— Петром Мамоновым, под чьим началом служил опричником в роде Голицыных.
Киж присвистнул от такой новости и скорчил удивлённую гримасу.
— Что ты должен был сделать?
— Прекратить вражду внутри рода и привести всех к покорности. Затем выполнять указания Голицыных, за что они признали меня законным главой семьи.
— Они приказали убить меня?
— Нет. Я должен был уничтожить бумаги, по которым делались лошади, и сжечь дотла усадьбу с мастерскими. Убить приказано только опричников и Петра Боброва.
— Кто из Голицыных отдавал тебе приказ? Князь лично?
— Рожей я не вышел для него. Все указания передавал мне Пётр Мамонов.
— Троекуров тоже по его приказу стал забирать деревни?
Губы мертвеца расползлись в улыбке.
— Жадному дураку достаточно было намёка, что можно поживиться чужим добром. Я собирался свалить на него убийство опричников.
— Это вы перехватили мои письма?
— В усадьбе находится человек Голицыных, он сделал всю работу и передавал планы ваших опричников.
— Кто он?
— Без понятия. С ним общался только Мамонов.
Мне потребовалось полчаса чтобы вытрясти из покойника подробности о делах рода, Мамонове и прочие малоинтересные детали. С каждым вопросом мне приходилось накачивать в него всё больше и больше эфира, чтобы добиться ответа.
— Откуда ты взял «Зуду»?
— Не понимаю вопроса.
— Медную коробочку с листьями, которая блокирует магию.
— Получил от Мамонова для штурма усадьбы.
— А зачем напал на меня?
Покойник булькнул горлом, и по щеке потекла струйка тёмной жидкости.
— Ненавижу Урусовых. Всех бы в крови утопил.
Киж, до этого спокойно наблюдавший за допросом, шагнул вперёд.
— Вы уже закончили, Константин Платонович? Разрешите с ним разобраться.
Картина уже прояснилась, и продолжать не было особого смысла. Анубис втянул щупальца, и я кивнул Кижу. Мертвец наклонился над лже-Еропкиным и заглянул покойнику в глаза.
— Собаке собачья смерть.
Ударом руки Киж проломил ему грудную клетку и вытащил небьющееся сердце.
— Чтоб ты до конца века в аду горел, погань.
Он раздавил пальцами комок мёртвой плоти и вытер ладонь об одежду покойника.
— Зачем? — уточнил я.
— Чтобы точно не вернулся, — пояснил Киж с улыбочкой. — Мертвец без сердца не найдёт дорогу, даже если его позовут.
— Да? Ну, и славно. Пойдём, Дмитрий Иванович, запашок от твоих экзерсисов хуже некуда.
Выйдя из ледника, я спросил его:
— Дмитрий Иванович, насчёт твоей маскировки от взглядов живых.
— Да-да?
— Ты можешь её накинуть на меня?
— Никогда не пробовал, — Киж хмыкнул, — но может сработать. Если вы будете находиться рядом и молчать.
— Очень хорошо.
— Простите моё любопытство, Константин Платонович, но зачем?
— Хочу нанести визит господину Троекурову и посмотреть на него лично.
Глаза Кижа вспыхнули.
— Убьём его?
— Зачем? Убивать его не за что, а вот наказать стоит. Припугнём слегка, чтобы даже дышать в нашу сторону не мог.
Мертвец разочарованно вздохнул. Дай ему волю, так он бы хоронил всех, кто хоть косо посмотрит в мою сторону.
Утром нога меня почти не беспокоила. Воспаление вокруг раны спало, и Настасья Филипповна не могла не нарадоваться, когда меняла повязку. То ли сеанс некромантии так подействовал, то ли мазь у ключницы оказалась чудодейственная. Главное, я мог спокойно ходить, не шипя от боли и не хромая на каждом шагу.
Первым делом я вызвал к себе Кижа.
— Дмитрий Иванович, давай проверим, сможешь ли ты меня прикрыть от чужих взглядов.
Мертвец пожал плечами.
— Проверим, если желаете. Не уверен только, что вам будет приятно.
— Не страшно, потерплю как-нибудь.
Киж сделал движение, будто распахнул полу длинного плаща и накинул невидимую ткань на меня, укрывая с головой.
Ёшки-матрёшки, это называется «неприятно»? Да сдохнуть можно, как омерзительно. Будто я уже умер и пялюсь на окружающий мир со дна могилы. Даже дышать, и то приходится через силу.
— Идём, посмотрим, как работает.
Я взял Кижа за локоть, и мы немного прогулялись по особняку. Настасья Филипповна нас не заметила, опричники слегка забеспокоились, но так и не смогли понять причину. Лаврентий Палыч на нас даже не посмотрел, но вслух заявил, что завещание лучше писать до опасных опытов. Вот стервец же!