бой и ненавистью.
Скажу честно: мне не страшно было выходить на дуэли, я не боялся под обстрелом во время войны, но эту сумасшедшую я испугался. Было видно — умирать придётся очень долго. Она будет мучить, хохотать и глумиться, выплёскивая безумие. Такую страшную тварь надо убить из одного только человеколюбия. Причём желательно стоять подальше, чтобы перед смертью она не загрызла насмерть.
— Почему он в камзоле? — гаркнула Салтычиха. — Раздеть!
Подручные мужики подскочили зайцами и принялись стягивать с меня одежду. Распороли камзол и разорвали на тряпки. Та же участь постигла и сорочку, так что я остался голый по пояс.
— Барыня, тут во чо у него!
Тимоха протянул Салтычихе маленькую шкатулку, найденную в моём кармане.
— Дай сюда.
Она открыла крышку и развернула лежавшую внутри салфетку. Двумя пальцами вытащила на свет толстую нитку с завязанными узелками.
— Это что за ерунда?
Никакой крови не потребовалось — смертное колдовство почувствовало живую плоть и активировалось. Это было похоже на чёрную беззвучную вспышку. Бамс! У меня защипало в глазах от выброса ядовитого эфира, а дыхание сбилось. Ёшки-матрёшки, вот это мощность!
Но даже такая пакость не смогла убить кровавую барыню. Она вскрикнула, выронила проклятую нитку и схватилась за сердце.
— Ой, что делается! Убивают! — заголосила она, как простая баба.
Талант Салтычихи заметался, визжа в эфире, как недорезанная свинья. И разбрасывая во все стороны протуберанцы сырого эфира, не оформленного в заклятья.
Вот только и тремор эфира критично ослаб. Настолько, что я смог наконец активировать Знак.
На моих ладонях полыхнуло огнём, болезненно обжигая кожу. Верёвка, связывающая руки, вспыхнула и стала расползаться. Дёрнувшись изо всех сил, я разорвал горящие путы. Рухнул на каменный пол, ударившись коленями, и откатился в сторону, подальше от беснующегося Таланта сумасшедшей.
Подручники Салтычихи опомнились и бросились на помощь. Тимоха кинулся к своей хозяйке, пытаясь не дать ей упасть. А Терентич ринулся на меня, зверски вращая глазами и занося кулак для удара.
Я не оставил ему ни единого шанса — влепил прямо в лицо огненный всполох. Мужик упал и принялся кататься по полу, вопя и прижимая ладони к выжженным глазам.
Салтычиха устояла на ногах, всё ещё держась за грудь, охая и подвывая. Дожидаться, пока она придёт в себя, я не стал — без сожалений и жалости метнул в неё «молот». Слабый, не сильнее всполоха, он ударил её с чмокающим звуком и отбросил к стене, как куклу. Вот так тебе, дрянь!
Выставив перед собой длинный нож в пятнах ржавчины, Тимоха кинулся на меня.
— Убью!
В голосе последнего подручного Салтычихи слышались истерические нотки. Но мне не пришлось даже поднимать руку. Анубис, ощутив полную свободу и видя перед собой угрозу, без приказа хлестнул мужика щупальцем силы.
— А-а-а-а!
Кисти рук Тимохи почернели и стали осыпаться прахом. Воя, он рванул к двери, но споткнулся на полдороги, рухнул на пол и затих.
Сплёвывая горькую слюну, я поднялся на ноги. Салтычиха, к моему удивлению, была жива. Булькала горлом, слабо дёргалась, но хуже всего было с её Талантом. Он хлестал вокруг невидимыми плетями, выплёвывал перегар эфира и наполнял подвал духотой. Надо было срочно убираться отсюда, пока не прибежали другие слуги кровавой барыни. Но уходить без остальных пленников я не собирался.
Первым делом освободил капитан-поручика. Бедняга мычал и бессмысленно вращал глазами, ничего не соображая. Но пара сильных пощёчин привела его в чувство.
— Вы слышите меня? Как вас зовут?
Он уставился на меня, часто моргая.
— Смирно!
Я отвесил ему ещё одну оплеуху.
— Как вас зовут?
— Тютчев. Тютчев Николай Андреевич.
— Вставайте, Николай Андреевич. Держитесь на ногах? Отлично. Идёмте, мне нужна ваша помощь.
Капитан-поручик послушно пошёл за мной, подволакивая ногу. Я освободил крепостную, висевшую без чувств, и мы вдвоём потащили её к выходу. Тютчев слегка скривился, но всё же поддерживал девушку. Мне пришлось сдержаться, чтобы не выругаться — как же я ненавижу дворянские предрассудки, из-за которых они относятся к крепостным как низшим существам.
— К двери, Николай Андреевич. Куда вас несёт?
— Простите, — капитан-поручик потряс головой, — в глазах двоится. Сильно по голове меня приложили, черти.
Он плюнул в лежащего на полу Тимоху и походя пнул его сапогом.
— Поторопитесь, надо быстрее выбраться отсюда.
У стены булькала кровью Салтычиха. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — без вариантов, умрёт в течение часа. Грудная клетка вмята, губы в крови, глаза закатились, а ноги подрагивают в судорогах. Ну и поделом гадине!
Дверь распахнулась перед нами от удара снаружи, и мне в лицо уставилось гранёное дуло. Фёдор Салтыков, тяжело опираясь на трость правой рукой, левой крепко держал пистолет.
— Сдох…
Договорить и нажать на спусковой крючок он не успел. Глаза его округлились, рот распахнулся, и из него страшным языком вылезло окровавленное лезвие стилета.
Стальное жало убралось обратно. Салтыков обмяк и мешком рухнул на порог. За его спиной стоял Киж с торчащим из кулака механической руки лезвием. Весь забрызганный кровью, в порванном камзоле, с горящими яростью глазами.
— Константин Платонович! Простите, что так поздно, никак не мог найти, куда вас увезли.
— Помоги, — я с облегчением выдохнул.
Киж шагнул вперёд и с лёгкостью подхватил бесчувственную девушку на руки.
— Не беспокойтесь, нам больше никто не помешает.
Из подвала вела длинная и крутая лестница. Киж шёл впереди, следом Тютчев, и я замыкающим. Через Анубиса я чувствовал, как беснуется Талант Салтычихи, не желающий умирать вместе с хозяйкой. Лупит вокруг себя бесформенным колдовством, поджигая всё подряд. Нас нагнала волна воняющего гарью воздуха, и я прибавил шаг.
Мёртвый поручик, ни разу не ошибившись, вывел нас из особняка. Последние шаги мы почти бежали, подгоняемые дымом и гарью. И едва выскочили на улицу, позади завыло пламя, охватившее проклятый дом. Особняк вспыхнул как спичка, пропитанный колдовским пламенем, смешанным с эфиром.
Глава 16Диван
Горящий особняк дышал страшным жаром, заставляя отойти на другую сторону улицы.
— Аксинья! Аксиньюшка!
К нам подбежал расхристанный мужичок. Подхватил девушку, которую вынес Киж, и прижал к себе.
— Аксиньюшка! Живая!
Тютчев, пошатываясь, опёрся рукой о стену дома и закашлялся. Где-то рядом яростно забил колокол, оповещая о пожаре, послышались крики и топот ног.
— Воду! Воду тащите! — истерично орал кто-то. — Спасайте дом!
Без толку! Особняк уже точно не спасти, тут соседние дома надо заливать, чтобы огонь не перекинулся.
Киж поддержал меня под локоть и потянул в сторону.
— Пойдёмте, Константин Платонович. Нечего нам тут делать, вопросы лишние будут.
Я был с ним полностью согласен и поспешил уйти подальше вслед за мертвецом.
— Где мы вообще, Дмитрий Иванович?
— На Лубянке. Вам помочь? Вы не ранены?
— Нормально, — я вырвал локоть из пальцев Кижа. — А вот одеться бы не помешало.
Бегать по ночной Москве с голым торсом не слишком радовало. Пусть летняя ночь и тёплая, только дворянину в таком виде совершенно неуместно появляться на улице. Не поймут-с!
— У меня тут рядом лошади, — обрадовал Киж, — сейчас придумаем что-нибудь с вашей одеждой.
Бодрой рысью мы ехали обратно на постоялый двор. Я замотался в шерстяной клетчатый плед, который притащил Киж, и со стороны выглядел как дикий горец с Авалона. Редкие прохожие косились на меня словно на чёрта, прижимались к стенам домов и часто крестились.
— Простите, Константин Платонович, что задержался. Пока уложил тех троих, вас уже увезли. Пока нашёл этот особняк…
— Пустое, не за что извиняться, Дмитрий Иванович. Ты появился как раз вовремя.
Киж помолчал, хмурясь и косясь на меня, а затем заявил:
— Вы меня простите, Константин Платонович, но что-то вы не так делаете. Как вас оглушили…
— Знаю. Опростоволосился, будто мальчишка, можешь не напоминать. Позорище, да и только.
— Я не это имел в виду, — Киж покачал головой. — Вас взяли как обычного человека. Но у вас же Талант имеется! И не слабее, чем был у Василия Фёдоровича, а может, и посильнее будет. Но вы совершенно не умеете им пользоваться.
Мертвец бросил на меня вопросительный взгляд.
— Понимаете, о чём я говорю? Я несколько раз видел, как вашего дядю пытались облить водой. Неважно, нарочно или случайно, — ни одна капля на него не попала. А уж ударить его так и вовсе никто не смел. Даже во сне Талант защищал Василия Фёдоровича! Мне кажется, Константин Платонович, что покойная испанка вас обманула. Не знаю, насколько хорошо она вас учила биться на дуэли, но вот защиту специально утаила.
Возразить было нечем. Я и сам чувствовал, что уроки Диего были какими-то однобокими. Да, атакующим заклятьям она выучила меня на отлично, но вот защита и другие полезные умения остались на нуле. Полагаю, она специально не обучала множеству приёмов, чтобы легче было разделаться со мной в случае необходимости. Вот и ловит ворон Анубис, а я вместе с ним щёлкаю клювом, вместо того чтобы всегда быть настороже.
— Вам нужен нормальный наставник, Константин Платонович.
— Где я тебе его возьму? — я огрызнулся, поддавшись накатившему раздражению. Но сумел погасить гнев и примирительно добавил: — Твоя правда, Дмитрий Иванович. Вернёмся в Злобино, поговорю с Марьей Алексевной, может, она что-нибудь подскажет.
Тем более что княгиня уже ищет наставницу для Ксюшки. Пусть заодно найдёт и какого-нибудь серьёзного дядечку для меня. За деньгами дело не станет, главное — чтобы выдрессировал меня и Анубиса с гарантией.
На постоялый двор мы вернулись под утро. В большом зале на первом этаже догуливала компания купцов средней руки, да в углу шлёпали по столу картами несколько офицеров. На нас с Кижом никто внимания не обратил, и мы проскользнули к лестнице. На втором этаже, в том самом месте, где на нас напали, остались явные следы побоища. Обугленная дырка в деревянной стене, видимо от выстрела. Следы крови на полу были едва затёрты, а на стенах остались тёмные разводы.