айне неуютно, а если заступить в область эфирного жёлоба, то и вовсе болезненно. А если человек упорствовал, то минут через пять впадал в панику и бежал прочь сломя голову. Никакого вреда здоровью магия не причиняла, но находиться на путях было невозможно.
— На сегодня всё, возвращаемся в Злобино.
Уже в вагоне я раздал «деланным инженерам» листы со схемами заклятий.
— Разбирайтесь, что непонятно, спрашивайте и учите наизусть. Прокладывать эфирную дорогу предстоит именно вам.
Глядя, как они склонились над бумагами, я незаметно улыбнулся. Первый набор моих учеников полностью оправдал ожидания и даже перевыполнил их на двести процентов. Умницы, трудяги и юные гении. Сейчас на их плечи ляжет строительство Екатерининской дороги, многие сотни и сотни вёрст. Всякую текучку придётся с них снять, вроде телеграфных аппаратов, муромского огнива и прочего. Но их заменит второй набор, гораздо более многочисленный. Не сомневаюсь — и эти тоже окажутся не менее хороши, но первые ученики из крепостных навсегда останутся в моей памяти и уголке сердца.
Ксюшка, набегавшись по морозу, дремала, сидя между Таней и Агнес. Девушки, тихонько переговаривались, а та сладко сопела, даже во сне поглаживая кота, положившего голову ей на колени.
Пока поезд медленно полз обратно, я делал в записной книжке пометки, прикидывая объём и скорость работ. На всё про всё для создания куска дороги в полсотни саженей ушло всего четыре часа с хвостиком. Но это сейчас, когда мы строили лишь один участок. В дальнейшем команды, отвечающие за отдельные этапы строительства, не станут ждать полной постройки, а будут сразу переходить на следующую «делянку». Да и команд будет не одна, а минимум четыре.
Я сделал грубый подсчёт: одна бригада полного цикла вполне может успеть за день построить версту дороги. Выходит, в день четыре версты, до Москвы, как я считал по карте, примерно двести девяносто вёрст, если обойти с севера, на дорогу Москва — Петербург. Итого, чуть больше двух месяцев. Плюс некоторые задержки, праздничные дни и прочие неожиданности. И выходит, что за эту зиму мы технологическую ветку успеем доделать. А уж шесть сотен вёрст до Петербурга за год точно построим и уложимся в назначенные сроки.
Утром следующего дня, едва я позавтракал, ко мне «на аудиенцию» явился староста из Злобино. Я велел подать в гостиную кофий и позвать его туда.
— Доброе утречко, барин, — староста низко поклонился, — разреши тебя побеспокоить по небольшому делу.
— И тебе здравствуй, Фрол Фомич. Зачем меня хотел видеть?
— Ты, барин, изволишь дорогу волшебную строить. Вчерась всем селом смотрели, — он цокнул языком, — какие ты чудеса творил. Даже Василий Фёдорович, земля ему пухом, такого не делал.
Взмахнув ладонью, я дал ему знак, чтобы переходил к делу.
— Барин, мы углядели, что ты лес жжёшь, чтобы дорогу проложить. А, мож, мы того, деревья-то порубим да и на дело пустим. Чего добру в дым уходить?
На секунду задумавшись, я кивнул. Пока «инженеры» разучивают заклинание, всё равно полноценной работы не будет. Так что задержки от валки леса почти что не случится. А если к процессу подключусь ещё и я, то даже выйдет ускорение от прокладки просеки.
— Собери своих людей, Фрол Фомич. Через час подъеду к концу дороги, и будет вам лес.
Допив кофий, я отправился в мастерские. «Инженеров» оставил учить связки Знаков, приказал погрузить на платформы механических лошадей, и с рабочими поехал на поезде к месту строительства.
Всё оказалось даже проще, чем представлялось. Анубис, чуть ли не пища от восторга, создал из снега свои любимые «циркулярные водяные пилы», которые отлично подошли, чтобы валить деревья. Крестьяне совместно с рабочими споро обрубали на них ветки и механическими лошадьми оттаскивали стволы к началу просеки. Я выжигал валежник с пнями, чтобы убрать препятствия, и всё повторялось заново. Когда на лес опустились сумерки, просека удлинилась почти на четыре версты и упёрлась в речушку Вареху.
— Благодарствуем, барин, — староста привёл кланяться мне всех мужиков, работавших на вырубке, — на цельный год хватит, даже останется.
— Точно хватит? Можем завтра ещё столько же срубить.
Староста покосился на едва замёрзшую речку в низинке, видимо, прикидывая, как тащить брёвна с той стороны, и замотал головой.
— Не, барин, не нать больше.
— И не жалко, что я жечь буду?
— Да чё жалеть-то? Вона скока леса вокруг! Не успеешь оглянуться, как новый нарастёт.
Я посмеялся над такой незатейливой логикой и отпустил крестьян. Хватит так хватит, мне же легче.
Первым экзамен на знание связок для строительства дороги сдал Черницын. Паренёк просто горел деланной магией и впитывал науку, как губка. За что я ему и вручил самый лучший из новеньких middle wand’ов. Восторгу Черницына не было предела — он так бережно держал жезл, будто хрустального ребёнка, а в глазах у него светилось настоящее счастье.
Пока остальные продолжали зубрить, мы с Черницыным отправились строить дорогу. Довели её до речки и соорудили эфирный мост: поставили на берегах генераторы помощнее, позволяющие поезду просто перелетать речушку. И двинулись дальше, работая по очереди.
Кстати, Кулибин тоже не сидел без дела. К нашему поезду он уже на третий день прицепил вагон-столовую. С кухней, столами и лавками для рабочих и «инженеров» и отдельной кабинкой для меня. Впрочем, ел я там редко, предпочитая обедать вместе со своими воспитанниками. А кабинку приспособил под кабинет, когда надо было сделать расчёты или провести воспитательную беседу.
Через неделю экзамен сдали остальные «инженеры», и работа закипела в полную силу. Я не ошибся в расчётах: команда за день прокладывала по четыре версты эфирной дороги. Они рвались поработать и затемно, благо подвесить магические светильники невеликая сложность, но я запретил перерабатывать. Сроки сроками, а отдыхать тоже нужно.
Семнадцать вёрст, две речушки, пять овражков и одно маленькое, но вонючее болото. И наконец эфирная дорога подошла к селу Добрятино. Как я и договаривался с Петром Петровичем, там мы построили платформу промежуточной станции. Сюда его крестьяне будут привозить песок, нужный для стройки, ну и по выходным будет приезжать Ксюшка, чтобы Добрятникову не гонять за дочерью упряжку с санями.
Дальше эфирный путь должен был пойти вдоль дороги на Гусь-Мальцевский. Никаких проблем я здесь не ждал: Евграф Валерьянович заверил меня, что тут земля государева и мне выдано разрешение на прокладку эфирной дороги. Вот только неприятности явились совсем по другому поводу.
Едва мы начали прокладку пути за Добрятино, как из-за леса выехала целая кавалькада всадников. Судя по виду — опричники, причём далеко не сброд, а хорошо экипированный отряд. Человек тридцать, как я оценил на глаз. Впереди ехал сударь лет под пятьдесят со злым лицом и характерным прищуром, какой бывает у боевых армейских магов. Полагаю, вышедший в отставку секунд-майор или подполковник, причём из воевавших, а не штабных шаркунов. Я не стал дожидаться, пока он подъедет, и вышел ему навстречу. Во-первых, надо сразу показать силу. А во-вторых, чтобы прикрыть моих людей. Кто его знает, вдруг он нервный и начнёт кидаться заклятьями или стрелять?
— Прекратить! — командным голосом гаркнул отставной военный, глядя на меня. — Прекратить вытворять безобразие!
— С кем имею честь? — я встал в расслабленную позу и заложил руки за спину.
— Премьер-майор в отставке Лудильщиков. — Мой визави остановил коня и презрительно смотрел на меня сверху вниз. — Вы сейчас же прекращаете стройку и убираетесь отсюда к чертям собачьим!
— С чего бы это?
— С того самого! Потому что я вам сказал! Я не позволю, чтобы рядом с моей землёй творилось подобное богомерзкое… — он запнулся, не зная как закончить фразу, но всё же сумел. — Богомерзость! Летать могут только птицы и ангелы, а не ваша отвратительная железяка. Вон отсюда, нехристи!
Глава 33Декабрь
— Да он же пьяный, собака! — шепнул Киж, подошедший ко мне под «плащом». — Даже отсюда чувствуется, как от него сивухой разит. Разрешите, я его шлёпну, Константин Платонович? А опричников вы «молотом» приголубите.
Я покачал головой. Нет, убивать Лудильщикова было лишним, а устраивать бойню тем более. Ну, пьяный, ну, дурак. А судя по помятому лицу, человек серьёзно злоупотребляет крепкими напитками уже не первый день. Убивают, случается, и за меньшее, но после Жатвы я старался избегать бессмысленных смертей.
— Позови Валерьяныча, — тихо попросил я Кижа.
После того как эфирный путь вышел за пределы моего поместья, посланник Шешковского стал ездить на стройку вместе с нами. Потребовал выделить себе отдельный вагон, ворчал, что уже слишком стар каждый день мотаться на службу, и жаловался, что ему дует. Но при этом внимательно наблюдал за строительством и делал какие-то записи. Вот пусть и разбирается с проблемой — он здесь как раз для таких случаев.
— Минуточку, Константин Платонович. — Воздух качнулся, и «невидимый» мертвец исчез у меня за спиной.
— Безумцы! Вы не понимаете, что творите! — продолжал орать Лудильщиков. — Грешно людям отрываться от земли! Господь заповедал нам ходить по земле, а не летать на адских повозках! Преисподняя — вот куда вы повезёте православных!
Он орал, брызгая слюной, будто совсем забыв обо мне.
— Даже смотреть, как несётся ваша проклятая колесница, уже грех! Коровы перестают доиться, а куры дохнут, стоит приблизиться железному чудовищу! Все помещики разорятся на его пути, а крестьяне умрут с голоду! Окрестные деревни вымрут, а земля превратится в пустыню!
— Кхе-кхе…
Рядом со мной стоял Евграф Валерьянович, покашливая и кутаясь в овчинный тулуп. Он пожевал губами, разглядывая Лудильщикова, и недобро прищурился.
— Что же ты кричишь, сударик?
Голос старичка прозвучал не особо громко, но Лудильщиков осёкся и с недоумением посмотрел на Евграфа Валерьяновича. Прочистив горло, он попытался снова завести шарманку: