— Наставлять, дорогой мой, теперь буду я. И вы мне не требуетесь.
— Позфольте!
— Не позволю.
— Ваше Сиятельство… — От волнения у дамы затрясся второй подбородок. — Мы не можем вернуться в Петербург. Пока Павел Петрович изволит находиться у вас, наше возвращение будет расценено очень дурно!
— Какие проблемы? Побудьте пока в Муроме. Когда Павел Петрович будет возвращаться в столицу, он заберёт и вас.
— Это нефозможно, Фаше Сиятельстфо! Её Феличестфо приказала, что с наследником постоянно должен находиться кто-то из нас!
— Приедет ваш четвёртый, Порошин, он и будет дежурить.
— Но…
— Это моё последнее слово, судари и сударыня. Езжайте в Муром и оставайтесь там до следующих указаний.
Рыбоглазый учитель тяжело вздохнул и принялся протирать монокль платочком.
— Простите, Ваше Сиятельство, — дама сделала жалостное выражение лица, — но вы обрекаете нас на страшные невзгоды. Мы совершенно не рассчитывали на такой поворот, у нас просто нет средств…
— Ах, в этом дело? Что же, это легко решаемо.
Я вытащил из ящика стола кошелёк и демонстративно взвесил на ладони.
— Сколько вам потребно денег?
— Сто рублей в месяц, Ваше Сиятельство! — тут же среагировала дама.
От такой наглости я закашлялся.
— Семьдесят рублей, Фаше Сиятельстфо, будет достаточно, — вмешался цверг, строго посмотрев на даму.
— Каждому! — решительно влез рыбоглазый.
Хмыкнув, я бросил кошелёк цвергу.
— Здесь на три месяца для всех троих. Если Павел Петрович уедет раньше — вернёте оставшуюся сумму.
Воспитатели переглянулись и принялись многословно благодарить меня за щедрость. Деньги они получили приличные и без сомнения захотят оставить их полностью. И уж точно не будут писать в Петербург кляузы, чтобы поторопить отъезд наследника. Именно этого я и добивался, по сути, дав им взятку.
Порошин приехал на следующий день и оказался вполне приличным сударем, действительно радеющим за обучение наследника. И книги по деланной магии он купил подходящие для начального обучения.
— А вы, сударь, — спросил я его, — занимались ей когда-нибудь?
— Только азы, Ваше Сиятельство, — Порошин развёл руками, — самые простые Знаки в качестве факультатива. Но small wand у меня имеется.
— Будете присутствовать на моих уроках и разучивать фигуры вместе с Павлом Петровичем. Чтобы отрабатывать с ним упражнения в Петербурге.
Пусть он мне и понравился, но я велел Кижу приглядывать за ним незаметно. Куда ходит, что делает, не записывает ли разговоры. На всякий случай, мало ли что у этого человека творится в голове и какие указания ему могли дать в столице.
Почти неделю я отвёл Павлу на «акклиматизацию». Познакомиться с обитателями дома, облазить особняк от винного погреба до чердака вместе с Ксюшкой, да и просто привыкнуть к новому месту. А сам в это время доделывал дела, чтобы не отвлекаться потом от обучения.
Строительство эфирной дороги я передал Черницыну. Парень уже достаточно освоился и, несмотря на молодость, вполне справлялся с руководством. Кулибин всё равно сидел безвылазно в мастерских, сооружая очередную улучшенную версию броненосца.
Пока было время, вместе с Кижом я вывез в лес золото Меншикова. И «продул» его эфиром, избавляя от остаточных эманаций проклятья. Деньги, знаете ли, должны работать, а не валяться по подвалам. Эфирная дорога и отправка экспедиции на Аляску проделали в моих финансах чувствительную дыру, которую я и заткнул наследством полудержавного властелина.
Там же, в зимнем лесу, пока ждал окончания «продувки», я сделал ещё кое-что. По аналогии с grand wand’ом, я уговорил Анубиса спрятать в невидимый «карман» ещё и Нервного принца вместе с запасным small wand’ом. Чёрт его знает, в какой ситуации я могу оказаться! Пусть мои деланные инструменты всегда будут под рукой, чтобы их не могли отнять или украсть. Кстати, позже, вернувшись в усадьбу, я попросил Анубиса спрятать и золотой венец, найденный в кургане. Нет, использовать я его не собирался, просто для спокойствия. Чтобы он даже случайно не попал не в те руки.
Глава 36Деланная магия
Рыбоглазый наставник в довесок исполнял ещё и роль камердинера Павла. Но поскольку я отправил этого подозрительного сударя с моноклем в Муром, то его обязанности взял на себя Васька. Павел же такому повороту событий только обрадовался — именно Васька возился с мальчиком во время переворота, когда другие слуги разбежались, и он привязался к бывшему солдату.
Ранним утром, когда за окном стояли густые зимние сумерки, я вошёл в «покои наследника». Настасья Филипповна выделила мальчику две комнаты между спальнями Тани и Марьи Алексевны. Едва я вошёл, как почувствовал на себе пристальный взгляд — Васька бдел, охраняя сон Павла.
— Доброе утро, Константин Платонович, — камердинер тотчас появился передо мной.
— Доброе, Вася, доброе. Я сам разбужу Павла. У нас сегодня выезд на стройку эфирной дороги, ты можешь остаться в усадьбе.
В первой комнате возле окна на полу были разбросаны оловянные солдатики и деревянные пушки. Вчера Павел уговорил Ксюшку разыграть сражение, и они вдвоём несколько часов расставляли игрушечные полки ровными рядами. Но выиграл битву Мурзилка, одним тыгыдыком уничтоживший обе армии. Возмущённые детские крики было слышно даже из моего кабинета.
Я прошёл во вторую комнату и улыбнулся, увидев спящего Павла. В этот момент он походил на ангела, а не наследника престола: светлые волосы разметались по подушке, как нимб, а лицо выражало полное умиротворение.
Рядом с ним, будто архангел, охраняющий ворота рая, растянулся во всю длину Мурзилка. Только вместо огненного меча у него имелись клыки и длинные когти, ничуть не менее смертоносные. Кот открыл один глаз, убедился, что опасности нет, и снова закрыл.
— Просыпайтесь, Павел Петрович, — я тронул мальчика за плечо.
— А?
Он сонно потянулся, сел на кровати и потёр кулаками глаза.
— Одевайтесь, нам предстоит небольшая поездка.
Васька уже был тут как тут с одеждой в руках. Я дождался, пока мальчик умоется и приведёт себя в надлежащий вид, и через десять минут мы спустились в столовую.
Настасья Филипповна уже накрыла завтрак и принялась хлопотать вокруг Павла. Думая что я не слышу, она тихонько ворчала: мол, поднимают ребёнка в такую рань, не дают выспаться. Не крепостной ведь, чтобы пахать от зари, чай будущий император. Я не стал её разочаровывать и говорить, что хороший правитель работает не меньше, чем иной пахарь. Павлу тоже надо привыкать, что в его жизни должны быть строгий режим и мало развлечений.
— Куда это вы без меня собрались?
Шлёпая босыми ногами по полу, в столовую вошла хмурая Ксюшка. В тёплом халате, накинутом на ночную рубашку, прижимая к груди плюшевую игрушку, она уселась на стул рядом с Павлом и мрачно притянула к себе тарелку с блинами.
— На стройку эфирной дороги.
— Скукота какая, — она скривилась, — я с вами поеду. А то Паше без меня грустно будет.
Павел при этих словах расплылся в улыбке и кинул радостный взгляд на подружку. Да уж, мало кто может похвастаться, что может называть наследника престола Пашей. Нет, Ксюшке никогда не стать невестой будущего императора, слишком уж велика сословная пропасть между ними. Но другом она ему останется на всю жизнь.
Завтрак и сборы не затянулись надолго. К нам присоединился Порошин, и мы на санях отправились к мастерским.
Поезд произвёл на Павла неизгладимое впечатление. Он, раскрыв рот, разглядывал огромный локомотив, висящий в воздухе рядом с платформой. Дормез на его фоне казался игрушечным, а люди так и вовсе мелкими таракашками.
— Ух ты! — только и повторял он, ходя вдоль поезда.
А на платформе чуть в сторонке толпились мои «деланные инженеры», точно с таким же выражением на лицах наблюдавшие за наследником. Для них Павел казался едва ли не большим чудом, чем для него самого локомотив. Рабочие и вовсе застыли истуканами, крестясь и едва не бухаясь на колени.
— По вагонам!
Моя команда вывела всех из ступора, и толпа разом зашевелилась, поспешив грузиться в вагон.
Я поймал за локоть Порошина и задержал его на платформе.
— Семён Андреевич, на пару слов.
— Да-да, к вашим услугам, Константин Платонович.
— Вы же ведёте дневник, верно?
— П-простите?
— Ваш дневник, Семён Андреевич. Где вы делаете ежедневные записи.
— Откуда вы знаете? — посмотрел он с опаской.
— Я сильный маг, Семён Андреевич. И в своём имении почти всеведущ, если можно так выразиться.
Вдаваться в подробности, что о его дневнике доложил Киж, я не стал. Тем более что с помощью «ловчей сети» я тоже мог выяснить, чем он занимается по вечерам.
— Так вот, о дневнике. Мне всё равно, какие тайны двора вы записываете. Это ваше личное дело, хотя и слишком рискованное. Но о вашем пребывании в Злобино там не должно быть и строчки. Вырвите страницы и сожгите сегодня же.
— Но…
— Ни единого слова, Семён Андреевич. Всё, что происходит в Злобино с вами и Павлом Петровичем, должно в Злобино и остаться. И после возвращения в Петербург постарайтесь тоже ничего не записывать по памяти. Вы меня этим очень обяжете.
— Я хотел сохранить воспоминания для истории, Константин Платонович.
— О пребывании в Злобино можете написать лет через пятьдесят, когда засядете за мемуары. А в остальном, — я вздохнул, — вы рискуете, если дневник попадёт в чужие руки. Не сомневайтесь, отставление от двора будет самым меньшим, что может вам грозить. Окружение императрицы не любит, когда дворцовое грязное бельё выставляют на всеобщее обозрение.
Порошин закусил нижнюю губу, подумал и кивнул.
— Вероятно, вы правы, Константин Платонович. Мне стоит подстраховаться, чтобы этого не произошло.
Я не стал ему больше ничего говорить и жестом пригласил в вагон.