– Как-то раз, – приступил к повествованию дядюшка, – Я стоял в наружном карауле. Пост номер двенадцать. Это одни из ворот Шпандау. Есть главные, так сказать, парадные ворота. А двенадцатый – служебный. Был я старшим наряда. Как раз из караулки вышел, чтобы прогуляться маленько. Опять же обстановку проверить. Подошел к караульным. Двое их. Смотрю, а они с гражданским разговаривают. По виду явно немец. Он меня увидел, сунул какую-то коробку в руки караульному и на велосипед. Тот рядом стоял. Вскочил и ходу. Чую, что-то неладное. Рванул за ним. Караульному ору, чтобы коробку в ров бросил. Тюрьма в Шпандау в бывшей крепости. Вокруг ров с водой. Караульный туда коробку и кинул. Я бегу, а немец на велике педали крутит. Мост через ров проскочил, и в город. Дома метрах в трехстах начинались. Дело было летом. На мне из одежды только хэбэ. От моста дорога в поворот, да в гору. Бегу и соображаю, что в повороте немец скорость сбавит, а на горке выдохнется. Там его достану. Так и получилось.
В повороте фриц притормаживать стал. Метров двадцать между нами осталось. На ходу пистолет из кобуры выхватил. Старшим наряда ТТ выдавали. Стрелять пока не собирался. Видел, что на подъеме догоню. Вдруг за спиной рвануло. Я на землю упал. Рефлекс сработал. Натренировали нас, как бобиков. Дальше, как учили. Голову поднял, немец середину горки преодолел. Понял, не догоню. Из ТэТэшника прицелился. Первый – поверх головы. Думаю, испугается, с велосипеда спрыгнет. Попробую догнать. Пуля над головой бздынкнула. Фриц храбрый попался. Шибче педали крутить стал. Битый волчара. Вторым выстрелом снял. Меж лопаток всадил. Подбежал, немчура готов. Потом караул прибег, начальство на «виллисе». То да се. Расспросы, допросы и …
Потом особист сказал, что немец оказался из СС. То ли провокация, то ли с катушек свихнулся, непонятно. Отцы-командиры меня наградить решили. Перед строем комбат объявил, что на медаль «За боевые заслуги» представили. В ближайший выходной увольнительную дали. В Потсдам, с офицерами.
Там я с Мартой и познакомился. Она в магазине работала. Офицеры зашли шмотки прикупить. Марта по-русски немного говорила. Поболтали о том, о сем. Понравились друг другу. Потом еще были увольнительные. Одного отпускать стали. У меня с Мартой любовь закрутилась. Она у тетки жила. Там и встречались. Родители в Западном Берлине жили. Бедствовали крайне. Переправили Марту сюда. В советской зоне с работой попроще было. Это потом все наоборот стало. Но назад дороги не было. Границу наглухо закрыли. А, тогда …
Месяца три все шло гладко. Почти каждый выходной, если не в наряде, я у ней. Однажды она заявляет, что беременна. У меня шок. Не знаю, то ли радоваться, то ли плакать. Гнал аборт делать, та, ни в какую. Мол, буду рожать. Хочу ребенка. Я психанул. Думаю, черт с ней, брошу девку. Решил больше не встречаться. Как раз на смену в Шпандау заступили. Весь месяц караулы, дежурства сплошняком. К концу месяца такая тоска навалилась. Жуть! Никогда такого не было. Ни до, ни после. Из рук все валится. Злющий стал, будто кобель цепной. Себя боялся. Думаю, не дай бог сорвусь, покалечу или убью кого-нибудь.
Еле дождался, пока смена кончится. К командиру подмазался, чтобы увольнительную дал. К Марте бежал вприпрыжку. В магазин влетел. Покупатели по сторонам, как мыши, шмыгнули. Сердце из глотки выпрыгивает. У Марты слезы в два ручья. Она думала, что больше не свидимся. Понял тогда, без нее не будет жизни. Тогда в первый раз пришла думка насчет свалить. Марте только намекнул, сразу ухватилась.
При следующей встрече она рассказала, что связалась с родителями. Хотя границу с Западным Берлином закрыли, но щелки, видно, имелись. Стены еще не было. Родичи звали к себе. На первое время у них перекантоваться. Обещали, на работу помогут устроиться. Я в отказ. Страшно стало. Куда, думаю, бежать. В армии плотно мозги пудрили. Мол, в Западном Берлине одни фашисты. Русских ненавидят, наших солдат убивают и прочую лабуду. Плюс по-немецки говорил плохо. Пока с Мартой путался, попрактиковался, но без особых успехов.
Рассказ прервал Игорь:
– Дядюшка, ну ты, блин, даешь! Прямо «Повесть о бледной луне». Давай-ка на секунду прервемся. Сделаем паузу, выпьем водочки. Как говорится, не дай себе засохнуть! Кстати познакомься – мой товарищ и земеля Георгий. По глазам вижу, он тебе понравился. Вот и ладушки. Пьем за земляков!
Выпили. Водка свинцом осела в желудке. В затуманенное сознание приглушенно проникали рваные звуки. Лео говорил, но его слова сливались в мерный рокот, который накатывался на меня. Я провалился в сон.
Чудилась всякая ерунда. Эсэсовцы в рогатых касках мчались на велосипедах, паля из «шмайсеров». На холме высилась старая крепость с красным флагом на шесте. Я карабкался по стене. Затылок леденел от осознания пропасти подо мной. Красноармейцы в буденовках вскидывали карабины, целясь в человека на стене. Вот-вот будет залп. С ужасом я понимал, что стреляют в меня. Но залпа нет. С небес валился ливень. Вода заливала такси. Ее так много, что машина медленно уходила в черную воду, не выключив фары. Игорь отбивался детским зонтом от огромной овчарки. Собака сбивала с ног, клыки впивались в горло. И в каждом виденье, фоном, плыло смеющееся лицо красивой женщины.
Звук ворвался вдруг. Будто вату из ушей вытащили. По перепонкам ударили громкие мужские голоса. С трудом вынырнув из омута кошмаров, разлепил глаза. В комнате висел смог плотности взбитых сливок. Хоть ножом режь.
Игорь и Лео, словно играя в вентиляторы, яростно размахивали руками и орали. Слов не разобрать. В ушах тонко звенело, голова разваливалась на отдельные части, глаза слезились. Хотелось спрятаться под ватное одеяло или убить кого-нибудь.
Продолжая вопить, шеф, молодым козликом, подскочил к висевшим на стене мечам. Схватив один, он принялся им размахивать с ловкостью новобранца, стараясь рубануть Лео по голове. Дядюшка не мечтал получить железякой по кумполу. Загородившись столиком, он вдоль дивана метнулся к оставшейся на стене амуниции.
Вооружив обе руки, Лео яростно пошел в атаку. Началась бестолковая рубка. Звенели мечи, дребезжал щит, неслась брань. Я тихохонько сидел, вжавшись в диван, понимая, что победа любого будет поражением для меня. Случись что-то с дядюшкой, нас, наверняка, определят в местную кутузку. Если же Лео срубит горячо любимого племянника, все равно хана. Останусь один, как перст.
Общение с немецкой полицией, о суровости которой был наслышан, не входило в мои планы. Куда ни кинь, везде клин. Правда, в душе теплилась надежда, что родственнички вскоре устанут лупить друг друга и угомонятся. К счастью, так и случилось.
Погремев железом минут пятнадцать, выкинув пару-тройку несуразных кульбитов и неловких выпадов, они напрочь сбили дыхание. Стояли в позиции боевых петухов: взъерошенные, красные, потные, переводя дух. Зазубренные клинки мечей бликовали сквозь развалы табачного дыма.
– Значит я фашист? – прорычал Лео, прикрывая грудь избитым щитом. Игорь был настроен более миролюбиво:
– А я, что, комиссар, что ли? Да и хрен с ним! Хоть гиппопотам. Русские мы, дядюшка, русские. Давай лучше выпьем! Во, гляди, братан проснулся.
Он кивнул в мою сторону.
Неожиданно открылась дверь и в комнату вошла давешняя женщина. Шеф расплылся в улыбке:
– Добрый вечер, фрау. Добро пожаловать. Вэлком, так сказать. Мы несказанно рады. Посидим рядком, поговорим ладком! Опять же, под добрую беседу, водочки выпьем. Дядюшка, приглашай жену. Познакомь!
– Обойдешься! – огрызнулся Лео и, повернувшись к женщине, закатил длиннющую фразу по-немецки.
Игорь сокрушенно хлопнул ладонью по собственной ляжке:
– Что ж, я, дурень, немецкий в школе не учил. Сейчас бы покалякали на языке тевтонов. Ты, дядюшка, женушке видно что-то приятное сказал. Вон, как зарделась и выскочила. Поди, охальник, пообещал, что скоро придешь и будешь крепко любить?
– Доставай пузырь, племянничек, не волынь. А, сказал я, будет тебе известно, чтобы не совала нос в чужие дела. И добавил, что ко мне приехал любимый родственник, с которым с пеленок обожаю фехтовать на мечах, – Лео бросил на ковер оружие.
– Иди ты? Жестковат! – удивился Игорь, глубоко утопая в кресле. Вытащив из бездонной сумки «Столичную», он поинтересовался о моей готовности присоединиться.
Дурнота подступила к горлу, едва я услышал про водку. Оценив мое состояние, шеф проговорил назидательно:
– Правильно. Не хочешь – не пей. Нечего продукт переводить. И вообще алкоголь в больших дозах вреден. А мы с дядюшкой по маленькой.
Опустив глаза, я увидел батарею порожних бутылок. Родственники время даром не теряли. Выпив, они, склонив головы над столом, дружески беседовали.
Диалог был перенасыщен выражениями «уважаемый, почтенный, родной». Услышав, как Игорь назвал дядюшку «золотайка моя», я едва не прослезился. Наблюдая столь резкий переход от брани к любви, я начал догадываться, почему иностранцы постоянно судачат о загадочности русской души. Убаюканный монотонностью разговора, я опять уснул, откинувшись на спинку дивана.
Кошмары больше не мучили, но муть снилась, которую, я, слава богу, не запомнил. Сквозь сон проникали невнятные выкрики и шум: лаяла собака, слышался женский голос. Но я не проснулся.
Открыв глаза, увидел над собой Лео. Он дергал меня за плечо, приговаривая:
– Вставай пришел! Утро. Пора работать.
Солнце через распахнутые окна залило зал до потолка. Зайчики резвились в люстре, прыгали по рыцарской амуниции, играли в стеклянной посуде, щекотали изразцы камина. Свежий воздух, насыщенный ароматом цветущих кустарников и трав, вольно гулял по комнате. За окном щебетали и пересвистывались невидимые птицы.
Чугунный затылок и тошнота не располагали к бодрости. -Не пей, внучок, козленочком станешь! – в моей голове всплыла бабушкина поговорка. Дядюшка, бодрый и веселый, как молодой артиллерист, закончив со мной, направился к Игорю.
Шеф, лежа лицом вниз на диване, переливисто храпел. Обе руки, плетьми, свисали на пол. Лео склонился над ним и, сделав озорное лицо, подмигнул мне.