– Да, – сказал он, – там приличные игры. И здания, рядом с которыми священный Форум в Риме – который, кстати, я видел, а ты нет, – выглядят ребячьими постройками из грязи и гальки. Их возвели, когда у нас были государства и закон. А потом мы сражались друг с другом, так и пошло, – да, еще до того человека из Македонии. И лишь потом появились вы, и теперь, наконец, пришел ваш черед. Сожалею я или радуюсь? Не знаю. Наверное, сожалею, ибо жизнь покинула мой народ – он умен и всегда был умным, но жизнь его покинула. А я не настолько философ, чтобы не скорбеть, когда чему-то приходит конец.
– Да болтай, сколько хочешь, Агафокл, – ответил я, решив, что больше он меня не разозлит. – Но в присутствии легата лучше бы тебе об этом не заикаться.
– Спасибо, Верный, – ответил он и закашлялся так, что чуть не свалился со своего мула. – Но с легатом таких разговоров я не веду, только с людьми редкого ума, вроде тебя. Легат и так меня недолюбливает, хотя от меня все еще есть польза в ведении счетов. Может, когда мы придем в Галлию, если туда мы идем, он прикажет спустить с меня шкуру или посадить на кол. Кажется, таковы обычаи вандалов. Да, думаю, это вполне вероятно, если раньше меня не прикончит кашель. А пока я должен наблюдать – мы, греки, народ любопытный.
– Наблюдай, сколько влезет, – ответил я, – а легион, как мне кажется, держится совсем неплохо.
– Да, держится совсем неплохо, – повторил он. – Ты хотя бы вспоминаешь своего дезертира, который вернулся в Деву? Нет? Я так и думал. Однако он стал первым следствием причины, которую я ищу, и с тех пор появились другие, – при этом он довольно жизнерадостно хмыкнул и принялся читать греческие стихи, пока кашель не помешал ему. Стихи были о падении города, который назывался Троя, кое-что он мне перевел, и звучало это неплохо, на любителя, хотя, как я указал ему, насколько мне известно, наш Вергилий писал на те же темы.
К тому времени мы уже повернули к побережью, стало быть, в обход Лондиния. Наши новобранцы были этим разочарованы, но легат, конечно, все верно рассудил. До сих пор дисциплина у нас была на высоте, но дать людям волю в столице – совсем другое дело. Лично я пожалел, что не увижу город еще раз. И когда товарищи жаловались мне, так и сказал. Мы шли через южные земли, очень тихие и спокойные, хотя берега были опасны. Но когда мы сделали привал на ночь, там уже много лет не было никакой опасности, только обширный остров мира.
Я помню, как оглядывал большие росписи комнат виллы, когда меня вызвали туда. Вилла и впрямь была превосходна и принадлежала какому-то богатому человеку. Римские имена они носили так долго, что забыли свои, впрочем, анфас хозяин выглядел весьма по-британски. На стенах в столовой были нарисованы крылатые купидоны – они точили стрелы или возили на тележках голубей, – все очень красиво и ярко. Должно быть, работал мастер издалека, ни один бритт не сумел бы так нарисовать. А во дворе в кадках росли апельсиновые деревья – я-то знаю, как дорого они обходятся, мой двоюродный брат садовник. И слуги кишели, вышколенные лучше, чем наши северные, и скрыто наглые, какой обычно бывает прислуга богатых господ. Но со мной они все были медовыми и говорили льстивыми голосами – им хватало ума не насмехаться над офицером среднего ранга при исполнении.
Так вот, я вошел в комнату, а там были мой легат и хозяин дома, оба на старинный лад в венках, и Агафокл в углу писал на своих табличках, покашливая в ладонь. Венок на моем легате сидел криво, выглядел он сам, как затравленный медведь, хотя им наверняка подали вкусную еду, и вино он любил. В комнате были и другие люди, в том числе сыновья и зятья, все прекрасно одетые, вот только говорили немного визгливо, как свойственно таким людям, но я смотрел только на моего легата и хозяина дома.
Мой легат подозвал меня и объяснил остальным, кто я такой, я тем временем стоял навытяжку, Агафокл покашливал. Легат сказал:
– Это и есть мой старший центурион… Сколько лиг проходит легион за день, центурион?
Я ответил, хотя он и сам прекрасно знал.
– Хорошо, – отозвался легат с сильным вандальским выговором. – А сколько лиг мы сможем проходить за день, если, допустим, нас будут сопровождать гражданские с детьми и скарбом?
Я ответил, хотя, конечно, он и это знал. Меньше, разумеется; различие было явным. Легион перемещается отнюдь не молниеносно, не его это дело, но гражданские замедлят все движение. Особенно если среди них женщины.
– Так я и думал, – сказал легат хозяину виллы. – Как видите, это невозможно. – И хотя венок сидел на нем криво, глаза были суровыми и проницательными.
После этих слов сыновья и зятья подняли шум с возгласами и увещеваниями. Такие разговоры я уже слышал, они всегда одинаковы. Как я обычно говорю, богачам свойственно считать, что все правительство и армия существуют ради их личного удобства. Я по-прежнему стоял навытяжку, ожидая, когда меня отпустят.
Хозяин виллы дождался, когда выскажутся остальные. Это был крепкий и властный мужчина с крючковатым носом, намного сильнее сыновей. Он ждал, когда гомон смолкнет, и спокойно разглядывал нашего легата. Потом произнес ровным и бесстрастным тоном, обычным для таких людей:
– Легат, возможно, забыл, что я двоюродный брат наместника провинции. Я просто прошу защиты для себя и моих близких. И потом, мы будем готовы двинуться в путь по прошествии… ну не позднее чем через двадцать четыре часа. Да, могу пообещать вам, что пройдет не более двадцати четырех часов. – В голосе его звучала настолько твердая уверенность, что я мог бы им восхититься.
– Сожалею, что не могу пойти навстречу двоюродному брату наместника, – отозвался мой легат, тускло поблескивая медвежьими глазками. – Увы, у меня приказ.
– И все-таки, – пустил в ход обаяние хозяин, – некоторые послабления… скажем, определенное истолкование…
Он не договорил, и было ясно, что такое ему уже случалось проделывать раньше и всегда успешно. Не вызывало сомнений, что он привык к тому, что всю его жизнь правила нарушались ради него – из-за его положения и имени. Другие легаты нравились мне больше нынешнего, ведь вандалы как-никак отличаются от нас, но сейчас мне понравилось, как мой легат покачал головой.
– У меня приказ, – повторил он и улегся на свое ложе, сутулясь по-медвежьи.
– Будем надеяться, что вы никогда не пожалеете о том, как строго истолковали этот приказ, легат, – без тени раздражения произнес хозяин виллы, и словно холодный ветер пронесся по комнате.
Я ощутил его дуновение собственной щекой, хоть я и старший центурион и предан Цезарю. Вот насколько силен был этот человек.
– Будем надеяться, – сухо повторил мой легат и поднялся. – Ваше гостеприимство было чрезвычайно приятным.
Признаться, для вандала он выказывал неплохие манеры. Пока мы шли к выходу, хозяин виллы незаметно остановил меня.
– Центурион, сколько будет стоить, – начал он негромко, – внесение в ваши списки единственного человека, который в них прежде не значился? Всего одного, о большем я не прошу.
– Мне это будет стоить головы, – ответил я, потому что, хотя и казалось, что мой легат не следит за мной, я знал, что он наблюдает.
Хозяин виллы кивнул, и на его волевом лице отразились недоумение и растерянность.
– Так я и думал, – сказал он, словно говорил сам с собой. – И в конце концов, что потом? Мой племянник из Галлии пишет мне, что в Галлии небезопасно; мои менялы в Риме сообщают, что небезопасно и в самом Риме. Можете объяснить мне, где оно, это безопасное место, если Рим уже небезопасен? – решительно спросил он, хватая меня за руку.
Я не знал, как ответить, поэтому молчал. Внезапно он стал выглядеть гораздо старше, чем когда я вошел в комнату.
– Большие деньги в долг и проценты по процентам… – пробормотал он. – И все-таки как человеку добиться безопасности? А ведь мой двоюродный брат еще и наместник, у меня сведения из первых рук. Легионы они не вернут – кровь не потечет вспять, раз уж она пролилась. Но как же я могу оставить здесь мой дом, когда все так неопределенно?
Дом казался мне прекрасным, пусть и не слишком пригодным для обороны; но пока он говорил, я увидел, как дождь хлещет сквозь стены. Увидел, как стены рухнули и как нагие люди, варвары, сгрудились вокруг слабого огня. Раньше мне не верилось, что такое возможно, но теперь я поверил. На лице этого человека читалось разрушение. Я почувствовал, как Агафокл тянет меня за локоть, и вышел, направляясь через двор, где апельсиновые деревья стояли в кадках и пестрые рыбки плескались в бассейне.
Когда мы вернулись в расположение легиона, Агафокл обратился ко мне.
– Легат тобой доволен. Он видел, что тебя пытались подкупить, но ты не поддался. Иначе он лишил бы тебя головы.
– А мне какое дело? – не задумываясь, выпалил я. – Головой больше, головой меньше – какая разница? Вот если падет Рим, это будет конец.
Он серьезно кивнул, не закашлявшись.
– Верно, – сказал он. – У вас не было ничего, кроме арки, дороги, армии и закона. И все же благодаря этому можно было пройти с востока на запад – да, и всю дорогу говорить на одном и том же языке. Я не испытываю восхищения перед вами, но вы были великим народом.
– Но объясни, почему наступает конец?
Он покачал головой.
– Я не знаю. Люди созидают и продолжают созидать. А потом мечта рушится, и буря разрушает ее до основания. После этого приходят тьма и воющие люди. Думаю, это надолго. Я собирался стать историком, когда только поступил на службу под орлами. Собирался написать о последующих войнах Рима так, как Фукидид писал о греческих войнах. Но теперь мои чернила высохли, и мне нечего сказать.
– Но то, что там, оно же там, – возразил я, – оно прочное, оно выстоит, – потому что я думал о местности, по которой мы шли, и о не ведающем страха мальчишке верхом на пони.
– О, чтобы наступила ночь, требуется время, – отозвался Агафокл, – вот о чем забывают люди. Да, возможно, даже хозяин той виллы упокоится с миром. Но все-таки в человеке есть два духа – дух созидания и дух разрушения. И когда второй правит более быстроногим конем, тогда и наступает ночь.