Обойти все комнаты до темноты я не успел. Когда она опустилась, я вернулся в большую комнату, откуда было видно город, и развел костер. Там было место для костра и ящик с дровами, но мне показалось, что на этом костре они не готовили. Я завернулся в покрывало с пола и уснул у костра – я очень устал.
А теперь я расскажу, что такое очень сильная магия. Среди ночи я проснулся. Проснулся, а костер уже догорел, и мне было холодно. Мне показалось, что вокруг шепот и голоса. Я закрыл глаза, чтобы отгородиться от них. Кто-то скажет, что я опять заснул, но думаю, что нет. Я слышал, как духи вытягивают мой дух из тела, как рыбу на леске.
Зачем мне об этом лгать? Я служитель и сын служителя. Если говорят, что в маленьких Мертвых Местах рядом с нами есть духи, почему бы не быть духам в большом Месте Богов? И почему бы им не захотеть поговорить? После долгих лет? Я знаю, что чувствовал, как меня вытягивают, будто рыбу вытягивают из воды на леске. Я вышел из тела – я видел, как мое тело спит перед холодным костром, но это был не я. Меня тянули посмотреть на город богов.
Стояла ночь, но темно не было, хотя должно было. Повсюду горели огни – цепочки огней – круги, размытые пятна света, – для такого не хватило бы и десяти тысяч факелов. Небо светилось – так, что на нем едва виднелись звезды. Я сказал себе мысленно: «Это сильная магия» и задрожал. В ушах шумело, будто возле речной стремнины. Потом глаза привыкли к свету, а уши – к шуму. Я понял, что вижу город, каким он был при жизни богов.
Вот это был вид – да, это был вид: в своем теле я не смог бы его увидеть – тело умерло бы. Повсюду сновали боги и пешком, и в повозках, множество, не сосчитать, и их повозки заполняли улицы. Для своего удовольствия они превратили ночь в день – они не ложились вместе с солнцем. Шум, с которым они приезжали и уезжали, был похож на шум многих вод. Магией было то, что они умели делать, – магией было то, что они делали.
В другое окно были видны огромные лианы мостов – вновь целых, и дороги богов, ведущие на восток и на запад. Неугомонными, неугомонными были эти боги, вечно в движении! Они рыли туннели под реками, они летали по воздуху. Немыслимыми орудиями они выполняли работу великанов, и ничто на земле не могло от них спастись, ведь если они чего-то хотели, то вызывали его с другого конца света. И всегда, пока они трудились и отдыхали, пока пировали и предавались любви, в ушах у них барабаном звучал пульс великанского города, бился и бился, как человеческое сердце.
Были ли они счастливы? Что для богов счастье? Они были великими, они были могучими, они были прекрасными и ужасными. Глядя на них с их магией, я чувствовал себя ребенком – мне казалось, что они вот-вот достанут с неба луну. Я видел их с мудростью превыше мудрости и знанием превыше знания. И все-таки не все, что они делали, было сделано хорошо – даже я это видел, – и все-таки их мудрость не могла не расти, пока все было мирно.
Потом я видел, как настигла их судьба, и это было так страшно, что не передать. Она упала на них, пока они ходили по улицам своего города. Бывало, я дрался с Людьми Лесов – я видел, как умирают люди. Но это было совсем не так. Когда боги воюют с богами, они берутся за оружие, которого мы не знаем. Огонь падал с неба и туман стал ядовитым. Это было время Великого Горения и Разрушения. Они разбегались по улицам своего города как муравьи – бедные, бедные боги! Потом начали падать башни. Некоторые спаслись – да, только некоторые. Так говорят легенды. Но даже после того как город стал Мертвым Местом, много лет яд оставался в земле. Я видел, как это было, видел, как умер последний из них. Разрушенный город скрылся во тьме, и я заплакал.
Все это я видел. Видел так, как рассказал, хотя не был в своем теле. Утром я проснулся голодным, но сперва о голоде не думал: в такой растерянности и смятении было сердце. Я знал, как появились Мертвые Места, но не понимал, почему так вышло. Думал, что так просто не могло быть при всей их магии. В поисках ответа я стал ходить по дому. В нем было столько всего, в чем я не разбирался, – а ведь я служитель и сын служителя. Все равно что стоять ночью на берегу большой реки, и никакого огня нет, пути не видно.
Потом я увидел мертвого бога. Он сидел в кресле у окна, в комнате, где я еще не бывал, и в первый миг я подумал, что он жив. Потом я увидел, какая у него тыльная сторона руки – кожа совсем высохла. Комната была запертой, жаркой и сухой, потому-то он и остался таким. Сначала я боялся к нему подойти – потом страх исчез. Он сидел и смотрел на город – на нем была одежда богов. Ни молодой, ни старый – я не смог определить, сколько ему было лет. Но у него на лице была и мудрость и большая печаль. Было ясно, что он и не стал бы убегать. Он сидел у окна, смотрел, как умирает его город, потом умер сам. Но лучше уж потерять жизнь, чем дух, – а по его лицу видно, что его дух не потерян. Я знал, что, если дотронусь, он рассыплется в пыль – и все же по его лицу было ясно, что он не побежден.
Это весь мой рассказ, потому что тогда я понял, что он человек – тогда понял, что они были людьми, а не богами и не демонами. Это великое знание, его трудно передать, в него трудно поверить. Они были людьми – они шли по темному пути, но были людьми. После этого меня покинул страх – я без страха шел домой, хотя два раза отбивался от собак и один раз на меня два дня охотились Люди Лесов. Я снова увидел отца, я молился и очистился. Он коснулся моих губ и груди и сказал:
– Ты ушел мальчишкой. Ты вернулся мужчиной и служителем.
– Отец, они были людьми! Я был в Месте Богов и видел это! Теперь убей меня, если так гласит закон – но я все равно знаю, что они были людьми.
Он посмотрел на меня глаза в глаза и сказал:
– Закон иногда может меняться – ты сделал то, что сделал. Я в свое время не смог, но следом за мной пришел ты. Говори!
Я говорил, он слушал. Потом я захотел рассказать всем, но отец меня отговорил:
– Истина – олень, охотиться на которого нелегко. Если сразу съесть слишком много истины, от нее можно умереть. Не зря наши отцы говорили, что в Мертвые Места ходить нельзя.
Он был прав – лучше, когда истина появляется мало-помалу. Я узнал об этом, как служитель. Может, в давние времена знания поедали слишком быстро.
И все равно мы положили начало. Теперь мы ходим в Мертвые Места не только за металлом – там есть еще книги и письмена. Учить их трудно. И магические орудия сломаны – но можно смотреть на них и задавать вопросы. По крайней мере, мы положили начало. И когда я буду старшим служителем, мы пойдем за большую реку. Пойдем в Место Богов – оно называется «нюйок» – отрядом, а не кто-нибудь один. Мы найдем фигуры богов, найдем бога АШИНГА и других – бога Ликольна и Билтмора, и Мозеса. Но они были людьми, которые построили этот город, а не богами и не демонами. Они были людьми. Я помню лицо того мертвого человека. Они были людьми, которые были здесь до нас. Нам надо строить опять.
Из цикла «Рассказы о нашем времени»
Слишком ранняя весна[38]
Я записываю все это потому, что хочу навсегда запомнить, как это было. Сейчас-то мне кажется, что забыть такое попросту невозможно, но говорят же, что все меняется. И, наверное, правильно говорят. Старики, скорее всего, многое забывают и уже не могут быть такими, как раньше. Причем даже лучшие из них, вроде папы и мистера Гранта. Понять-то они пытаются, вот только, похоже, не знают как. А другие ведут себя так, что самому себе кажешься или противным, или глупым. И так до тех пор, пока очень скоро не начинаешь сам забывать и уже думаешь: «А может, они и правы, и все так и было». И тут уже всему конец. Так что надо мне все подробно записать. Потому что они разрушили это навсегда, хоть сами об этом не говорят.
В классе на сочинениях мистер Грант всегда говорит: «Начинайте с самого начала». Только я не совсем уверен, что было началом. У нас выдалось хорошее лето на озере Биг-Лейк, но все равно это было просто лето. Я старательно тренировался забрасывать мяч в корзину, которую повесил на амбар, и учился выполнять прыжки в воду согнувшись. Нырять, как Керри, я никогда не смогу, но хочется же попробовать все, что только можешь. И когда в конце лета я сделал замеры, оказалось, что теперь я ростом пять футов девять дюймов и три четверти[39], а весить стал на двенадцать фунтов и шесть унций[40] больше. Неплохо для неполных шестнадцати, и с развитием грудной клетки все в порядке. Слишком сильно тяжелеть не годится, ведь баскетбол – быстрая игра, но год назад я вытянулся и стал таким тощим, что мне это надоело. А в этом году Керри помог мне с тренировками пару раз и, похоже, считал, что у меня есть неплохие шансы попасть в команду. Вот я и решил, что вроде бы подготовлен, они ведь раньше никогда не брали второгодок. А Керри – прирожденный спортсмен, так что его мнение много значит. И брат хороший. Большинство юниоров из команды университета штата не снизошли бы до старшеклассника.
Все это выглядит так, будто я уклоняюсь от того, что должен записать, но на самом деле нет. Я тоже хочу запомнить это лето, потому что оно стало для меня последним счастливым в жизни. Нет, ну когда я состарюсь – лет в тридцать или сорок, – может, все опять наладится. Но ждать слишком долго, и это будет уже не то.
Но в чем-то это лето было и другим. Так что, должно быть, тогда все и началось, хоть я и не понимал. Я бегал со своей компанией, как обычно, и мы развлекались вовсю. Но время от времени меня вдруг словно осеняло: мы же ведем себя как хулиганье. Все считали, что я выделываюсь, а на самом деле ничего такого. Просто не очень-то это было весело, даже в пещере. Все равно что в старших классах пуляться шариками.
Мне хватало ума не увязываться за Керри и его ребятами. Это не дело. Но когда все они уходили кататься по озеру на каноэ теплыми вечерами да еще кто-нибудь брал с собой граммофон, я в одиночку уходил на Мыс и слушал, слушал. Они то ли разговаривали, то ли пели, а над водой все эти звуки разносились, как что-то таинственное. Понимаете, я не пытался разобрать, что они говорят. Такими вещами занимается Малец Пиккенс. Я просто слушал, обхватив руками колени, и почему-то слушать было больно, но все равно лучше, чем болтаться в компании.