Да, неделя была замечательная, мы так радовались. Пять раз сходили в кино, один раз миссис Шэрон разрешила нам взять ее маленький автомобиль. Она знала, что прав у меня нет, но я, конечно, водил с тринадцати, и она сказала, что это ничего. Странная она была – иногда до ужаса добрая и приветливая, а иногда словно сухая ледышка. И с мистером Шэроном тоже. Но поездка вышла отличная. Мы прихватили всяких припасов с кухни – кухарка на Хелен чуть ли не молилась – и уехали за город. Нашли старый дом без окон на вершине холма, припарковались, перенесли привезенное в дом и съели там. Ни стульев, ни столов внутри не было, но мы делали вид, будто они есть.
А еще притворялись, что это наш дом и мы уже женаты. Никогда этого не забуду. Хелен даже взяла с собой бумажные салфетки и бумажные тарелки и расставила их на полу для нас двоих.
– Ну, Чарльз, – заговорила она, садясь с поджатыми ногами напротив меня, – ты, наверное, уже и не помнишь, как мы с тобой учились в школе.
– Как же, – отозвался я – она всегда соображала быстрее, чем я, когда мы притворялись, – еще как помню. Это было еще до того, как Малец Пиккенс сделался президентом, – и мы оба рассмеялись.
– А мне прошлое кажется таким далеким – вот как давно мы женаты, – заметила она так, будто в самом деле верила в это. И посмотрела на меня. – Ты не против выключить радио, дорогой? Эта нынешняя музыка вечно действует мне на нервы.
– А у нас есть радио? – спросил я.
– Конечно, Чак.
– И телевизор?
– Конечно, Чак.
– Ух ты, я рад, – сказал я, отошел и выключил его.
– Но само собой, если тебе хочется послушать поздние биржевые сводки… – произнесла она точь-в-точь как миссис Шэрон.
– Не-а, – отказался я. – Рынки… м-м… закрылись сегодня с высокими котировками. На росте в двадцать шесть пунктов.
– Не слишком ли высок рост, а?
– Ну страна-то в целом нормальная, несмотря на этот дурацкий конгресс, – ответил я, совсем как отец.
Она опустила взгляд ненадолго, как делала ее мать, и отодвинула свою тарелку.
– Сегодня что-то есть не хочется. Не возражаешь, если я уйду наверх?
– Э, нет, не надо так, – запротестовал я – слишком уж похоже на ее мать у нее получилось.
– Да я просто проверяла, смогу ли я, – объяснила она. – Но так делать я никогда не буду, Чак.
– И я никогда не скажу, что ты нервная, – пообещал я. – Я… ах, черт!
Она усмехнулась – значит, все в порядке.
– За все время супружеской жизни мы с мистером Эшлендом ни разу всерьез не поссорились, – сказала она так, что каждому было бы ясно, кто глава этой семьи. – Мы просто все спокойно обсуждаем и приходим к выводам, устраивающим нас, обычно моим.
– Скажи, а какой у нас дом?
– Прелестный, – ответила она. – У нас радиоприемник в каждой комнате и целая толпа слуг. Есть настоящий кинопроектор, библиотека, полная хорошей классики, и морозильник никогда не пустует. А у меня свой обувной гардероб.
– Что?
– Обувной гардероб. Все мои туфли расставлены на наклонных полках, как у мамы. А платья – на таких вешалках, обтянутых мягкой тканью. И вот я говорю горничной: «Элси, сегодня мадам наденет новое французское модельное платье».
– А что насчет моей одежды? – спросил я. – И новогодних елок?
– Ну… – отозвалась она, – у тебя куча всякой одежды и собак. И пахнет от тебя трубкой, свежим воздухом и такой штукой под названием «харрисберг-твид».
– Ничего подобного, – возразил я. – А собаку я бы хотел. Сколько уже времени прошло после Джека.
– Ох, Чак, сочувствую, – сказала она.
– Да ладно, ничего. Он уже был старый, и ухо вечно донимало его. Но псом он был хорошим. Давай дальше.
– Так вот… – продолжала она, – конечно, мы устраиваем вечеринки…
– Вечеринки пропустим, – решил я.
– Чак! Они ведь шикарные!
– А я домосед. Мне подавай только мою… э-э… жену, мою маленькую семью, и… слушай, а сколько у нас детей?
Она посчитала, загибая пальцы.
– Семеро.
– Боже правый, – ахнул я.
– Ну я всегда хотела семерых. Но если хочешь, пусть будет трое.
– Да нет, семеро – это ничего, – решил я. – Но разве они не будут все время путаться под ногами?
– Нет, – ответила она. – У нас же есть гувернантки, домашние учителя, и мы отправляем их в закрытые школы.
– Ясно, – кивнул я. – Но все равно бумажнику главы семейства это в тягость.
– Чак, ты правда так скажешь? Чак, это же когда мы будем богатыми, – и вдруг она опечалилась. – О Чак, как думаешь, мы когда-нибудь будем?
– А что такого, конечно, – ответил я.
– Я ничего не имею против развалюхи, – заверила она. – Я могла бы тебе готовить. Я постоянно расспрашиваю Хильду, как она делает что-нибудь.
Я почувствовал себя ужасно странно. Как будто сейчас заплачу.
– Мы справимся, – сказал я. – Не волнуйся.
– Ох, Чак, умеешь ты успокоить.
Я ненадолго обнял ее. Это было все равно что держать в руках что-то ужасно ценное. А вовсе не слащаво и не слюняво. Знаю я, как это бывает.
– Взрослеть так долго, – сказала она. – Хотела бы я завтра же стать взрослой. Чтобы мы оба стали.
– Не волнуйся, – повторил я. – Все будет хорошо.
В машине мы почти не говорили, но и так были счастливы. Кажется, на повороте мы проехали мимо мисс Иглз. Я слегка забеспокоился из-за водительских прав. Но ведь это миссис Шэрон разрешила нам взять машину.
После этого мы хотели побывать там снова, но идти пешком было слишком далеко, а машину нам разрешили взять только один раз. Миссис Шэрон была до ужаса любезна, но сказала, что подумала, и нам, пожалуй, стоит дождаться, когда я получу права. Ну а отец не хотел, чтобы я получил их, пока мне нет семнадцати, но я надеялся, что он передумает. И не хотел каким-нибудь поступком поссорить Хелен с родными. Вот доказательство тому, как я оберегал ее. Или так мне казалось.
И все-таки мы решили как-нибудь отпраздновать, если команда выиграет матч с Сент-Мэтьюзом. Мы подумали, что было бы забавно раздобыть стейк и приготовить где-нибудь ужин – что-то в этом роде. Конечно, вместе с компанией это было бы легко устроить, но нам с компанией не хотелось. Хотелось остаться только вдвоем, как в том доме. Вот и все, чего мы хотели. Не понимаю, что в этом плохого. Мы ведь даже бумажные тарелки домой увезли, чтобы не мусорить.
Ух, вот это был матч! Мы уделали их со счетом 36:34, и я думал, овертайм, который для этого понадобился, не кончится никогда. Их преимущество в два очка казалось внушительным, как Скалистые горы, на всем протяжении первого тайма. А меня вся школа приветствовала девятикратным «Питерс», когда мы сравняли счет. Такое не забывается.
А потом мистер Грант устроил у себя дома вроде как застолье для всей команды, и собралась куча народу. Керри приехал из университета штата посмотреть игру – было так приятно. Еще больше я обрадовался, когда он отвел меня в сторону и сказал:
– Слушай, малый, не хочу, чтобы ты зазнался, но ты хорошо поработал. Так что просто запомни. Смотри, чтобы никто не помешал тебе пойти в университет штата. Тебе там понравится.
Мистер Грант услышал его, засмеялся и сказал:
– Знаешь, Питерс, я никого не переманиваю, но твой брат вполне может подумать о каком-нибудь из восточных колледжей.
Прямо как во сне, когда можешь делать что угодно. Это было замечательно.
Только Хелен там не было, потому что пришли одни старшие девчонки. Я успел отойти к ней на минутку после игры, и с ней все было в порядке, но нам досталась всего минута. А я хотел рассказать ей и про того здоровенного форварда из Сент-Мэтьюза и… да обо всем. Ну хочется же поговорить толком со своей девушкой.
Родители очень радовались, но им надо было на какую-то большую вечеринку в загородный клуб. А Керри собрался к Шейле Коу. Но мистер Грант пообещал подбросить меня до дома на своей машине и сдержал обещание. Он классный. Все шутил, что я баскетбольный вундеркинд, и шутки тоже были отличными. Я ничего не имел против. Но все равно, когда я пожелал ему спокойной ночи и ушел в дом, то почувствовал себя выжатым.
Я знал, что назавтра буду уставшим, но мне пока не спалось. Слишком перевозбудился. Хотелось с кем-нибудь поболтать. Я побродил по нижним комнатам, гадая, легла ли уже Ида. Оказалось, легла, но оставила на кухонном столе под крышкой половину шоколадного торта и записку на нем: «Поздравления мистеру Чарльзу Питерсу». Что ж, ужасно мило с ее стороны, немного торта я съел. Потом включил радио, поймал сигналы времени – одиннадцать, – и какую-то ритмичную музыку. Но завалиться спать мне по-прежнему не хотелось.
Вот я и подумал, не позвонить ли Хелен, а потом – что она, наверное, уже спит, значит, к телефону подойдут Хильда или миссис Шэрон и рассердятся. А потом подумал – ну, в общем, что мог бы выйти и прогуляться вокруг квартала, дойти до ее дома и посмотреть на него. Мне все равно требовался свежий воздух, а это было бы немного похоже на встречу с Хелен.
Так я и сделал, а ночь была роскошная, прохладная и звездная, так что я вышагивал и чувствовал себя по-королевски. Весь низ дома Шэронов был темным, но одно окно наверху светилось. Я увидел, что это ее окно, прошел по подъездной дорожке и свистнул один раз – этот свист у нас был условным. И я не надеялся, что она услышит.
Но она услышала и выглянула в окно, улыбаясь. Потом жестом показала, что сейчас спустится к боковой двери.
Честно скажу, у меня захватило дух, когда я ее увидел. Она была в такой желтой штуке поверх ночной одежды и выглядела такой симпатичной. И ноги были симпатичные в шлепанцах. Не хватало еще плюшевой зверюшки, как у малышей, – так по-детски она выглядела. Понимаю, входить в дом мне не следовало. Но мы ни о чем таком не думали, просто были рады видеть друг друга. Мы ведь еще даже не успели обсудить игру.
Мы устроились перед камином в гостиной, Хелен сбегала на кухню и принесла нам молока с печеньем. Вообще-то есть я не хотел, но это было все равно что в том доме, когда мы ели с ней вдвоем. Мистер и миссис Шэрон тоже уехали в загородный клуб, так что мы никому не мешали, ничего такого. А свет мы выключили потому, что света хватало от камина, а мистер Шэрон из тех людей, которые не выносят, когда горят лишние лампочки. Вот и отец такой же прижимистый.